В комнату, пригибаясь, вошел «панцирник». Отыскав глазами Вячеслава, сказал:
– Извиняй, командир, мины расставить не успели, но танки остановить попробуем, если вы пехоту от них отсечете.
Скворцовский кивнул:
– Действуйте, прикроем.
Вскоре засевшие в здании разведчики открыли огонь. Пехота, сопровождавшая танки, залегла, но сами танки продолжали двигаться и стрелять. Скворцовский видел, как навстречу им выдвинулись штурмовики. Саперы с минами в руках приближались к цели. Один из них подбежал к деревянной стене разрушенной хозяйственной постройки, бросил мину под гусеницу, отпрыгнул в сторону. Взрыв остановил машину. Второй «панцирник» метнулся к ней с гранатой, чтобы завершить дело, но был убит пулеметной очередью из второго танка, который, объехав поврежденную машину, двинулся дальше. Его товарищ попытался подбросить вторую мину под днище танка, однако в этот раз ему это не удалось. Немецкие танкисты были начеку. Пулемет застрочил снова. Сапер выронил мину, упал спиной на землю с перебитыми ногами. Он был еще в сознании. Скворцовский видел, как он повернул голову в сторону танка, потянулся рукой к лежавшей неподалеку мине. Сделать задуманного он не успел. Гусеница стальной махины наехала на штурмовика.
Траки один за другим ложились на панцирь, вминая его в грудь сапера. Скворцовский сжал зубы, из груди вырвался невольный стон. Он нажал на спусковой крючок автомата, выпустив очередь во вражескую машину, но она не принесла ей вреда. Танк продолжал двигаться, не зная, что впереди его дожидаются товарищи погибших саперов, притаившиеся в воронке. Когда танк поравнялся с ними, один из саперов потянул проволоку, к которой была привязана мина, подводя ее под железное брюхо. Саперы знали свое дело. Танк остановился, но вернуться в здание «панцирники» не успели. К немцам подошла помощь, их пехота пошла в атаку, огонь по зданию усилился. Он же лишил жизни штурмовиков. Разведчики остались одни, а к немцам на помощь пришел еще один танк, а с ним тягач.
Пока танк вел огонь по дому, прикрывая своих собратьев и наступающую пехоту, тягач пытался вывести их с поля боя. Скворцовский выпустил в оконный проем короткую очередь, прильнул к стене. В ответ, кроша кирпичные стены, полетели немецкие пули.
– Вот гады, головы высунуть не дают. Под таким огнем нам до танка не добраться. Отходить будем.
– Поздно, со всех сторон обложили, черти! Близко уже! – подал голос от соседнего окна Жлобин.
Его заглушил крик Авдейкина:
– Ложись! Граната!
Немецкая граната с деревянной ручкой громыхнулась об пол. Разведчики ждали взрыва, но его не произошло. Первым опомнился Авдейкин. Мишка вскочил, схватил «колотушку», бросил в окно. За стеной рвануло. Авдейкин ощерился:
– Ага! Вернулся подарочек!
Следующую «колотушку» поймал на лету и метнул обратно Жлобин. Следом за немецкими гранатами в солдат вермахта полетели две «лимонки» и РГД-33, брошенные Скворцовским. По его команде разведчики одновременно открыли огонь из автоматов. Это заставило немецких пехотинцев попятиться, но танк продолжал вести огонь, его пулемет посылал очередь за очередью в засевших в здании бойцов, снова рявкнуло орудие. Угол здания обвалился, обломки погребли под собой одного из красноармейцев. Неожиданно двухметровый забор в десяти метрах справа от танка повалился, открывая взору разведчиков противотанковую пушку ЗиС-3. «Зося» била почти в упор. Танк полыхнул.
«Молодцы ребята!» – подумал Скворцовский. Но радость Вячеслава была преждевременной. Помогая разведчикам, артиллеристы и несколько красноармейцев, прикрывавших их, подставили себя под огонь вражеской пехоты – и не только. В пылу боя разведчики не заметили, что в отдалении за танком ползет немецкая самоходка. Выстрел артиллерийской установки уничтожил пушку и расчет. Оставшиеся бойцы кинулись прочь от дороги, но в тылу у них появились немцы. Через минуту все было кончено. То же могло вскоре случиться и с разведчиками. Стало понятно, что теперь здание им не удержать. Срывая голос, Скворцовский крикнул:
– Мишка! Захар! Собирайте всех, будем прорываться!
Откликнулся только Авдейкин:
– Нет Захара.
Жлобин лежал у окна с распростертыми руками и неестественно подвернутой под себя правой ногой. Рядом валялся окровавленный индивидуальный санитарный пакет. Скворцовский отвел взгляд от убитого.
– Уходим!
Громкий стон привлек внимание командира отделения. Вячеслав бросился в соседнюю комнату, откуда он раздавался. На полу, среди обсыпавшейся штукатурки, груды кирпичей и бумаг, рядом с убитыми смершевцами лежал капитан Осипович. Он открыл глаза, посмотрел на Скворцовского затуманенным взглядом. Вячеслав позвал Авдейкина:
– Мишка! Сюда! Скорее!
Авдейкин, увидев Осиповича, спросил:
– Ты что, его вытаскивать собрался?!
– Разведчики своих не бросают.
– Какой он нам свой. Этот гад нас с тобой под трибунал хотел подвести, а Горбунова с Язовских подвел, и в ребят «пиджачников» самолично из волыны шмалял! Кончить его, падлу, или немцам оставить!
Скворцовский сорвался на крик:
– Бери, тебе говорю!
Авдейкин нехотя наклонился, схватил Осиповича за левую руку. Скворцовский подхватил капитана с другой стороны.
Прорывались вшестером, имея с собой тяжелораненого капитана, гранаты и автоматы. До своих добрались только Скворцовский, Иван Погорельцев и Осипович. Мишка Авдейкин и двое бойцов его отделения остались их прикрывать от наседавших немцев. Вытаскивая капитана смершевца из-под кинжального огня, Вячеслав слышал прорывающийся сквозь сухой треск автоматных очередей, частые хлопки винтовочных выстрелов и взрывы гранат звонкий голос Мухи:
Здравствуй, моя Мурка, Мурка дорогая.
Помнишь ли ты, Мурка, наш роман?
Как с тобой любили, время проводили
И совсем не знали про обман…
Потом песня оборвалась…
Через пять дней город Мелитополь был освобожден от фашистов, Красная армия устремилась к Крыму, а Михаил Авдейкин навеки остался лежать в этой плодородной земле. Его гибель была не напрасной. От жителей города Вячеслав узнал о зверствах фашистов, о том, что в сорок первом году они свезли к мельнице рядом с Бердянским мостом три тысячи человек, а затем расстреляли их у противотанкового рва, где продолжали расстрелы и все последующие годы оккупации. Они же при отступлении взрывали и сжигали дома вместе с жителями, разрушали предприятия, а тринадцатого октября, когда бойцы Красной армии были на южной окраине города, загнали в тюрьму двести пятьдесят женщин и детей и ночью подожгли… Теперь мучения мелитопольцев закончились. Вячеслав запомнил рассказанное ими на всю оставшуюся жизнь.
Глава девятнадцатая
Скворцовский сидел на унылом отлогом берегу и смотрел, как порывистый ветер гонит пенистые волны по Гнилому морю, мелководному заливу, называемому иначе Сиваш. Он же, неугомонный, толкал по такому же серому, как и соленая вода в заливе, небу тяжелые свинцовые тучи. Они словно огромное стадо неуклюжих чудовищ медленно плыли на восток, к Азовскому морю.
Вячеславу подумалось, что вот в такие же слякотные и холодные ноябрьские дни тысяча девятьсот двадцатого года отец и его боевой товарищ Арсений Матошин, так же как и он, ступили на землю Крыма. Им тогда удалось после тяжелых боев с частями Врангеля через Перекоп ворваться на полуостров и изгнать врага за его пределы, а нынешней Красной армии сделать это с ходу не удалось, но удалось занять плацдармы, на одном из которых он сейчас находился. Краем глаза Вячеслав заметил, что к нему подошел Николай Новиков. Теперь он командовал ротой разведчиков, а Скворцовский, за проявленное мужество и умение руководить в бою, получил звание младшего лейтенанта и стал командиром взвода. Николай положил ладонь на его плечо:
– Ты чего загрустил? Радоваться надо, сейчас сил наберемся, ударим по фрицам и дальше пойдем, а там море, там Севастополь.
Вячеслав досадливо посмотрел на перевязанную руку.
– Вы, может, и пойдете, а я в тыл, на отдых. Всегда мечтал Черное море увидеть, да, видать, в этот раз не получится. Это надо же, так угораздило.
– Ничего, зато память тебе о Турецком вале будет. Главное, что все прошло удачно. Задание мы выполнили, контрольных пленных привели, сведения о группировке и о том, что немецкое командование спешно перебрасывает к Перекопу усиленную артиллерией и танками дивизию, добыли. Так что готовься, Вячеслав, к повышению звания и получению наград.
– Удачно, только не для меня.
– Рана – это пустяк, главное, что сам жив остался. Не переживай, отдохнешь, подлечишься и назад, а мы тебя подождем.
– Ага, вы подождете, небось на Новый год сапоги будете в Черном море отмывать от перекопской грязи.
– Это как получится. Вставай, машина подъехала, прощаться будем.
Разлука получилась долгой, но Новиков оказался прав, сослуживцы дождались его там же на Перекопе. Красная армия на этом участке фронта до апреля следующего, сорок четвертого года наступательных действий больше не предпринимала. Вот теперь, возвращаясь в родную часть, Вячеслав трясся на скрипучей телеге, вдыхая в себя запахи сена, весны, моря и табачного дыма, исходящего от соседа, чернявого сапера с погонами старшего сержанта. Время от времени он бросал взгляд на Гнилое море. Сейчас изменчивый Сиваш был совсем другим, чем в тот пасмурный и холодный ноябрьский день, когда его отправили в госпиталь, – приветливым и радующим глаз. Небо над ним тоже было иным, светлым, голубым, и ветер был ласковым и теплым. Сейчас он гнал по небу не свинцовые тучи, а белые, похожие на овец курчавые облачка. Чернявый сосед пихнул его локтем, кивнул на пожилого ездового и худую сивую лошадь:
– Пока мы на этой кляче добираться будем, наши Берлин возьмут.
Скворцовский улыбнулся. Было с чего. Со времени его ранения Красная армия успела снять блокаду Ленинграда, взять Новгород, Киев, Николаев, Херсон. Вячеслав верил, что скоро наступает очередь освобождения Крыма. А еще за это время он успел излечиться от ран, отучиться, получить звание лейтенанта и орден «Красной Звезды».