Связист выбросил докуренную папиросу, спросил:
– Давно с передка?
– Как в начале ноября на Турецком валу ранило, так и отдыхаю.
– Повезло, а я только месяц отдохнул. Ранение несерьезным оказалось. Значит, вместе в Крым прорывались. Только вы через Перекоп шли, а мы через Сиваш. Ох, и натерпелись тогда. В ледяной соленой воде до плацдарма добирались. Передовые его чуть раньше заняли, румын с позиций выбили и сами на них закрепились. Дно илистое, где по пояс, а где и по горло. Там, где воронка, и того глубже. На плацдарм выбрались: одежда мокрая, ветер, соль тело разъедает, а деваться некуда, надо мины ставить, проволоку натягивать, окапываться, и все это под огнем противника, а он не угомонится. По шесть атак за день отбивали. Нам, саперам, окромя того еще переправляться туда и обратно по два, а то и три раза в день приходилось. Первое время тяжело было – в окопах, на холоде, да еще артиллерия немецкая лупит, самолеты. Потом «норы лисьи» рыть стали. Небось знаешь, что это такое.
Скворцовский знал, приходилось и ему за проведенное на фронте время пользоваться «лисьими норами» и не один раз. Их рыли внизу транши в сторону противника. Потрудиться приходилось, но зато «норка» спасала от осадков, а главное, от осколков и пуль. О таких укрытиях и рассказывал ему сапер.
– Залезешь туда, втроем, а то и впятером, надышишь, вроде как теплее становится. Так вот и приспособились. Тяжело было, но плацдарм фрицам не отдали.
С разговорами и доехали до нужного места, там и расстались, чтобы больше никогда не увидеться… Зато он увиделся с капитаном Новиковым. Николай встретил его с распростертыми объятиями.
– Скворцовский! Вот так да! Целый лейтенант к нам явился! Быстро растешь. Пока до Берлина доберемся, генералом станешь, но пока у нас иная задача – до города Севастополя дойти надо и Крым освободить. Как я и обещал, только тебя ждали, наступления не начинали. Теперь, когда ты вернулся, попрем немчуру проклятую. Так что принимай, брат, взвод и вперед!
Через четыре дня, прорывая в тяжелых боях оборону противника и освобождая крымские города и села, части Красной армии устремились к Севастополю…
Разведывательная группа передового подвижного отряда преследования из двух танков с десантом на броне и двух грузовиков с разведчиками и саперами мчалась по грунтовой дороге. Крымская степь оставалась позади. Слева от дороги, за обширным ковром молодой зеленой травы, украшенным серебристыми прядями ковыля и разноцветьем полевых цветов, синела волнистая гряда гор. Их приземистые собратья вплотную прижались к дороге слева. На них и было обращено основное внимание разведчиков. Оттуда в любую минуту можно было ждать нападения. Отступая к Севастопольскому укрепленному району, немецкие и румынские части минировали дороги, разрушали мосты, оставляли заградительные отряды, чтобы замедлить продвижение Красной армии. Задача разведчиков состояла в том, чтобы убрать эти препоны и замедлить отход противника.
Сидя на броне переднего танка, Скворцовский заметил впереди на дороге немецкий грузовик. Трехтонка загородила проезд. Объехать её было невозможно, справа мешал каменистый склон горы, слева заросшая кустарником глубокая ложбина. Скворцовский поднял руку. Колонна остановилась в десяти шагах от грузовика. Вячеслав подозвал двух саперов и двух разведчиков.
– Проверьте грузовик и дорогу.
Бойцы осторожно подошли к машине. Погорельцев залез в закрытый брезентом кузов и вскоре выпрыгнул из него с бутылкой в руке.
– Товарищ лейтенант, здесь все ящиками с вином забито! У грузовика колесо пробито, вот они его и бросили. Повезло нам, однако.
Скворцовский подошел, взял у него бутылку, швырнул в траву.
– Пьянство, сержант Погорельцев, запрещается, так как мы находимся на задании. Это раз. Вино может быть отравлено. Это два. Немцы могли его оставить, хорошо зная любовь таких, как ты, солдат к спиртным напиткам, с целью задержать наше продвижение. Это три.
Громкий окрик одного из саперов заставил Вячеслава посмотреть в сторону машины.
– Товарищ лейтенант! Здесь мина!
Скворцовский снова посмотрел на сержанта:
– А это четыре.
Однако это были не все сюрпризы, приготовленные немцами. Сапер склонился над миной, когда на покатом склоне глухо ухнуло. Дымный хвост потянулся к танку. В ту же секунду вражеская пуля ударила в тулью его фуражки. Скворцовский толкнул Ивана Погорельцева и с криком «Ложись!» бросился на дорогу. За вспышкой у башни танка последовал взрыв внутри, пламя объяло машину. Вячеслав смекнул, что немцы стреляют из нового противотанкового оружия под названием «Фаустпатрон». Второй выстрел из гранатомета угодил в гусеницу второго танка. Со склона ударил пулемет, раздались автоматные очереди. Скворцовский вскочил, рывком перебежал к грузовику с вином. Фонтанчики пулеметной очереди проследовали за ним. Пули продырявили брезент, выбили щепу из деревянного борта автомобиля, раздался звук разбитого стекла, на землю сквозь щели в полу кузова полилось вино. Растекаясь, оно окрашивало дорожную пыль в буро-красный цвет. Вячеслав выглянул из-за укрытия, выстрелил в ответ из трофейного автомата. Открыли ответный огонь и бойцы его взвода. Немцы боя не приняли и после короткой перестрелки, отстреливаясь, скрылись в горной лощинке. К горящему танку подъехал бронеавтомобиль головной походной заставы отряда, следовавшей в трех километрах за разведгруппой. Из машины выскочил капитан Новиков.
– Что тут у вас?!
Скворцовский подобрал с дороги продырявленную фуражку, надел на голову, посмотрел в сторону горы.
– На засаду нарвались. Немцы из фаустпатронов две машины подбили и ребят моих…
– Много их?
– Судя по открытому ими огню, не больше десятка.
– Значит, так, я здесь разберусь и с твоим взводом вперед пойду, а ты бери отделение своих разведчиков и уничтожь эту сволочь! Боюсь, что они могут вернуться снова, сделать засаду и напасть на идущие за нами колонны.
Скворцовский приложил руку к козырьку.
– Есть! – Отыскав глазами Погорельцева, крикнул: – Сержант! Отделение, за мной!
Разведчики стали быстро подниматься по склону туда, где недавно сидели в засаде немцы. Лежку обнаружили на уступе, который скрывали большие камни и кустарник. Отсюда противник вел огонь по разведчикам. Это было видно по стреляным гильзам и окуркам сигарет. Обстрел красноармейцев не прошел для нападавших безнаказанно. Свидетельством этого был убитый немец с неиспользованным фаустпатроном в руках, из-под тела которого расползалась кровавая лужа. Еще одно пятно крови в трех шагах от трупа обнаружил сержант Погорельцев.
– Товарищ лейтенант, похоже, у них раненый.
– Это хорошо, с раненым им уходить тяжелее будет. Давай к ложбинке, только осторожно. Эти сволочи могли прикрытие оставить.
Отряд из двенадцати бойцов и командира взвода Скворцовского втянулся в ложбинку, поросшую кустами и низкорослыми чахлыми деревцами. Вячеслав осторожно шел впереди, примечая каждую сломанную ветку, каждый сдвинутый с места камушек, каждую вмятину на траве. Эти приметы вели его по следу. Следу, отмеченному кровью. Редкие кровавые метки оставлял раненый солдат вермахта, которого немцы взяли с собой.
Преследование прекратилось спустя полчаса у хилого ручейка, змеившегося между камней, когда чуткий слух опытного разведчика уловил стон и тихие голоса. Они слышались из зарослей у крутого обрыва. Скворцовский знаками приказал группе разделиться. Пятеро бойцов во главе с Погорельцевым стали охватывать немцев справа, ещё пятеро слева, Вячеслав, выждав время, двинулся с остальными к обрыву. Скворцовский первым заметил одетого в камуфлированный костюм солдата вермахта. Он смотрел в ту сторону, откуда к месту привала немецкой группы подбирались бойцы сержанта Погорельцева. Подать сигнал об их приближении дозорный не успел. Очередь пронзила лежащего в кустарнике немца. В заросли полетели гранаты. Эхо разнесло по горам звуки выстрелов. Вскоре они затихли. На месте привала под обрывом остались лежать пятеро убитых и трое раненых немцев. Невредимым остался один, рядом с которым лежала снайперская винтовка. Скворцовский вспомнил про простреленную фуражку. Всего пара сантиметров отделяла его от верной смерти, которую послал ему этот немецкий солдат, но он промахнулся. Рука потянулась к трофейному вальтеру, но в этот миг рядом раздались частые выстрелы. Возможно, к немцам явилась помощь. Разведчики приготовились к бою. Выстрелы неожиданно прекратились. Звонкий голос из кустов крикнул:
– Эй, кто там?! Выходи!
Вячеслав, вглядываясь в заросли, ответил:
– Я лейтенант Красной армии Скворцовский, а вы кто?
– Мы крымские партизаны.
В кустах мелькнула черная кубанка, и вскоре перед Скворцовским стоял молодой сухощавый крымский татарин с немецким автоматом на груди. Парень протянул ладонь.
– Абдулла Селимов, командир группы разведчиков. Давно мы вас ждем. Думали, вы осенью прошлого года в Крым войдете, а вы до весны задержались. Ну ничего, главное, дождались! Как стрельба началась, командир велел нам проверить, что к чему. Мы к дороге шли, а тут опять стрельба, потом два немца нам навстречу выбежали, ну мы их и приговорили. Видать, от вас убежали.
– Выходит, так.
Абдулла по-доброму ощерился, крепко пожал руку Скворцовского. Его широкое улыбчивое лицо напомнило ему Мансура Алабердыева. Вячеслав улыбнулся в ответ.
– Ну что, теперь вместе на Севастополь?
– На Севастополь!
Глава двадцатая
Скворцовский и Николай Новиков стояли на пологом каменистом берегу бухты, глядя на синюю морскую воду и плавающие в ней трупы немецких солдат в зеленоватых шинелях, серых кургузых френчах и камуфлированных куртках с капюшонами. С ними соседствовали убитые румынские солдаты в форме цвета хаки. Беспокойные волны раз за разом толкали мертвые тела, отчего казалось, что они еще шевелятся. Рядом плавали их каски, пилотки, кепи. Вячеслав отвел взгляд от неприятного зрелища, посмотрел на ясное голубое с редкими белыми облаками небо, в котором, издавая пронзительные крики, парили белокрылые чайки. В их крик время от времени врывались приглушенные звуки стрельбы и редких взрывов. Это моряки и пехотинцы добивали остатки немецких и румынских вояк. Десятками и сотнями их, взятых в плен, вели по превращенному в руины городу. Городу на берегу Черного моря с красивым названием Севастополь. Городу, за освобождение которого погибли многие их товарищи, в числе которых был и сержант Иван Погорельцев. Городу, в который с начала войны так стремился бывший моряк Черноморского флота, ныне пехотинец, бравый командир разведывательной роты Николай Новиков. При виде разрушенного города сердце капитана сжималась от боли. Глянув на Скворцовского, он с горечью в голосе произнес: