– Эх, лейтенант, видел бы ты, каким красавцем был Севастополь до войны. Приморский бульвар, Графская пристань, Таврическая лестница, скверы, парки, а какие здесь были девчата. Здесь у меня когда-то случилась первая любовь… Я, когда узнал, что его взяли немцы, поклялся, что обязательно сюда вернусь и отдам ему честь, – Николай рывком снял фуражку, отдал Вячеславу, достав из-за пазухи бескозырку, надел на голову и повернулся лицом к городу. Отдать честь Севастополю он не успел. Заметив краем глаза, как принятый ими за убитого немецкий офицер целится из пистолета в спину Скворцовского, Новиков метнулся к боевому товарищу, прикрывая его от пули. Она вошла в сердце. Капитан повалился на Вячеслава. Придерживая Николая одной рукой, Скворцовский выхватил трофейный вальтер. Двух выстрелов хватило, чтобы покончить с недобитым офицером. Вячеслав положил Новикова на камни, сел рядом. Посмотрев на капитана, понял, что уже не сможет ему ничем помочь. Понял он и то, что Николай принял смерть вместо него. Наверное, это он, как и его отец в Гражданскую войну, здесь в Севастополе должен был быть убит, но судьба распорядилась иначе. На глаза лейтенанта навернулись слезы, он плакал. Плакал по Новикову, по Матошину, по Авдейкину, по Жлобину и Погорельцеву, плакал по погибшим товарищам…
Роту разведки он принял через неделю, вместе со званием старшего лейтенанта, а еще через неделю дивизия была срочно отправлена с побережья Черного моря через Белоруссию к берегам Балтийского.
Повоевать в Прибалтике ему пришлось недолго. Неприятность случилась во время боев за город Шауляй в конце лета сорок четвертого года. Наступление здесь развивалось успешно, части Красной армии взяли города Даугавпилс, Шауляй, Елгаву, Тукумс и вышли к берегу Балтийского моря, разъединив группы немецких армий «Центр» и «Север», а затем последовал контрудар немцев.
Этот удар Вячеслав ощутил на себе. Ранним августовским утром его рота разведчиков и взвод саперов, ввиду отсутствия резервов, были срочно брошены на участок, где противник, перейдя в ночное время реку, прорвал оборону и попытался уничтожить гаубичную батарею. Командир батареи, узколицый капитан, встретил их с радостью.
– Как манны небесной вас ждем. Фрицы как саранча прут, чуть орудия не отбили, мы с помощью пулеметов и гранат еле удержались. Давайте на позиции, старлей, прикроете нас с флангов. Отсекайте пехоту, а танками мы сами займемся. Встретим их прямой наводкой. Держитесь, ребята, иначе орудия потеряем, а они сейчас ой как здесь нужны. Поторопитесь, они вот-вот снова полезут.
Командир батареи оказался прав. Едва бойцы под командованием Скворцовского заняли позиции, немцы пошли в атаку. Выдвигались из леса, где до поры их скрывали сосны и ели. Шли спокойно, словно на прогулке, большинство с засученными по локоть рукавами. Они наступали с уверенностью, что на этот раз им непременно удастся уничтожить измотанных тремя предыдущими атаками батарейцев, но вояки вермахта не знали, что к артиллеристам пришла помощь.
Скворцовский, глядя на густую цепь немецких солдат, следующих за украшенными бело-черными крестами бронетранспортерами, бронеавтомобилями и танками, среди которых выделялись четыре «тигра» и две «пантеры», сдерживал бойцов:
– Не стрелять! Подпустить ближе! Огонь открывать по моей команде!
Грохот гаубиц оглушил, им ответили немецкие танки. Два из них задымились, остановились, словно уперлись в невидимую стену, зыбкие языки пламени объяли их башни и стальные тела. Третий закрутился на месте, еще два попятились. Залп гаубиц смел два бронетранспортера и один бронеавтомобиль. Замолчало и одно из орудий. Несмотря на потери, немцы продолжали двигаться к батарее, обстреливая её из танковых орудий. Успеют ли артиллеристы изготовиться для второго залпа? Тут-то Вячеслав и скомандовал:
– Огонь!
Шквал автоматных и пулеметных очередей заставил немцев залечь. Скворцовский ощерился:
– Что, фраера, не нрави…
Взрыв оборвал его на полуслове. Горячая волна сильно толкнула в спину. Вспышка невыносимой боли. Темнота в глазах. Беспамятство…
Он не помнил, как бойцы выносили его с поля боя, как собирались похоронить командира и похоронили бы, если бы один из них не заметил, как у него на руке дернулся палец. Не помнил и как везли на полуторке в госпиталь, как оперировали. Очнулся старший лейтенант Вячеслав Скворцовский через неделю в палате с зеленоватыми стенами и высоким беленым потолком. Едва разлепив губы, попытался кого-нибудь позвать, но вместо слов из груди вырвался только тихий стон. Хрипловатый мужской голос крикнул:
– Сестричка! Сюда! Парень очухался!
Пухловатое девичье лицо в белой косынке склонилось над ним:
– Что, миленький, пришел в себя? Ничего, теперь на поправку пойдешь. На тебе ведь живого места не было, слава богу, руки и ноги спасти удалось. Мы боялись, что не выживешь.
Вячеслав напрягся с трудом, еле слышно выдавил:
– Вы-жи-ву.
Скворцовский знал, что обязательно должен выжить ради той, которая ждала в украинском селе и к которой должен был вернуться, потому что обещал, а обещания он привык исполнять. Зинаида была теперь единственным близким человеком на всем свете. Об этом он ей писал в каждом письме, а ещё честно написал о своем преступном прошлом, с волнением ждал ответа. Зинаида ответила, что любит и ждет его такого, какой он есть, с его прошлым и настоящим. Это придавало Вячеславу силы, помогало быстрее выздоравливать. Немало помогло ему и чтение книг. Госпиталь находился в здании школы, при котором находилась библиотека. Интеллигентная с аккуратно уложенными седыми волосами старушка-библиотекарь, Екатерина Петровна, время от времени навещала раненых и выдавала им книги для чтения. Увидев состояние Вячеслава, она принесла ему две книги: «Овод» Этель Лилиан Войнич и «Как закалялась сталь» Николая Островского, за что он был ей премного благодарен. Герои этих произведений заставили Вячеслава с еще большим упорством бороться за скорейшее выздоровление. Однако, несмотря на все усилия его и медперсонала, поправка шла медленно и тяжело, множественные ранения давали о себе знать. Время шло, сослуживцы били немцев у берегов Балтики, Красная армия уже освободила от фашистов Румынию и Болгарию, вела бои в Восточной Пруссии, Польше, Венгрии, Югославии, Чехословакии, а Вячеслав всё ещё находился в госпитале, и это его злило. Сосед, пятидесятидвухлетний артиллерист с рябым лицом Иван по фамилии Перепелкин, успокаивал:
– Эка беда, на войну он может не успеть. Скажи спасибо, что живой остался. Врачи тебя, можно сказать, с того света вытащили. Я вот с сорок первого воюю, так мне эта война по самое горло. Мы, парень, за чужие спины не прятались, воевали честно, а придётся, опять на фронт пойдем. Думаю, что фрицы свою землю крепко оборонять будут, быстро им хребет не сломишь, но и победу мы им уже не отдадим. Хрен им, а не зайца.
Выражение Скворцовского удивило:
– Какого еще зайца?
– А такого. В начале декабря сорок первого наш взвод занимал позиции напротив немцев. Позади нас река, на которой ледок едва встал, не наступить, не поплыть, а позади фрицев топкое болото. Обстрелы были страшные, доставалось и нам и им. Подвоза питания нет ни с той стороны, ни с другой, и одолеть друг друга не можем. Лежим на холоде, голодные, злые, перестреливаемся. Два дня не жрамши. Тут днем выбегает между позициями заяц. И немцы, и мы давай по нему палить. Короче, шлепнули мы косоглазого. Только убить-то убили, а в рот не положили. Его еще с ничейной земли принести надо. Голод не тётка – и под пули пошлет. Я храбрости набрался и пополз, а одновременно со мной один из фрицев стал к зайцу подбираться. Ни наши, ни немцы не стреляют, поскольку боятся своего зацепить. Может, это тогда меня и спасло. Мы с немцем одновременно в добычу вцепились, завязалась у нас борьба, ну я его ножом и ткнул. Фрицы это увидели, давай стрелять. Я в воронку, а они в атаку. Тут и наши ребятки из окопов поднялись. Сошлись с немцами в рукопашной, а потом их и вовсе в болото скинули. Вечером похлебкой из зайчатины баловались и приговаривали: «Хрен им, а не зайца». С той поры у нас во взводе и повелось, как позиции у немцев отобьем, так приговариваем: «Хрен им, а не зайца». А потом взвода не стало. За один бой всех положили, я один остался. Так что не торопись, если на роду написано, то снова на фронт попадем…
Иван Перепелкин на фронт не попал, поскольку был комиссован как инвалид в конце ноября сорок четвертого. Скворцовского ждала иная судьба, в январе сорок пятого, благодаря стараниям врачей и ежедневным физическим упражнениям, он снова встал в строй. Апрель Вячеслав встретил в должности командира роты разведчиков под Кёнигсбергом. Этот старинный город-крепость, имеющий четыре оборонительных пояса, а также мощные форты, противотанковые бетонированные рвы, аэродром, склады продовольствия и боеприпасов, а главное, многотысячный гарнизон, им предстояло штурмовать. В его сторону он и смотрел холодным пасмурным утром, тщетно пытаясь разглядеть шпили старинных кирх и замка, но туманная дымка скрывала от его взора далекие очертания города. Разглядеть удавалось только похожий на пологий холм приземистый форт, рядом с которым находились траншеи. Они и были целью роты стрелков и роты разведчиков, которым было поручено произвести разведку боем с целью выявления огневых точек противника и уточнения скопления его сил на данном участке обороны неприятеля посредством захвата контрольных пленных. Хрупкую утреннюю тишину, на короткий отрезок времени вклинившуюся в звуки войны, разорвал грохот орудий. Снаряды и мины устремились к позициям немцев, следом за ними пошли в атаку и красноармейцы, но на их пути встал широкий и глубокий противотанковый ров с отвесными стенами, почти наполовину заполненный водой. В ход пошли заранее приготовленные лестницы и плоты. Вячеслав первым спустился в ров и прыгнул на плот, увлекая своих бойцов. Разведчики и стрелки последовали за ним. Изо рва выбирались с помощью всё тех же лестниц и бежали к траншеям. Немцы открыли огонь только тогда, когда до них оставалось чуть больше полусотни метров. Пули выбивали красноармейцев одного за другим. Кинжальный огонь заставил бойцов залечь. Скворцовский знал, что промедление подобно смерти, знал, что с