– Вот и я ему толкую, что лучше воровать и быть здоровым, чем день и ночь вкалывать по-стахановски и быть горбатым. Вор ворует, остальные вкалывают. С нами ты поболе будешь иметь, чем на своем заводе.
– И то верно, Гришенька. Пусть трактор пашет, он железный, – подлезла к Вячеславу Песня.
Пономарь отодвинул Тоньку.
– Хватит его поучать. У него и свой котелок неплохо варит. Пойдем к пеньку, надо за дело фартовое выпить, за свиданьице и за упокой души порешенного мной фраера. Мечи, Антонина, быстренько на скатерть хрястанье с канкой, гужеваться будем!
Из прихожей мимо мастерской и кухоньки с печкой прошли в гостиную. Обстановка Вячеславу была знакома. Все тот же громоздкий шкаф, круглый стол, табуреты с резными ножками, зеркало в ажурной рамке, у окна широкая лавка, в двух спаленках по железной кровати и по оббитому железными полосами сундуку. Все сделано руками покойного мужа Антонины. Сергей был мастер на все руки. Старательно, с любовью обустраивал он их семейное гнездышко, не думал, что оно по вине его супружницы превратится в воровской притон.
Здесь уже находились Муха, Володька Косой и еще двое членов банды, имевших клички Гуня и Чугун. Конопатого, высокого Гуню Вячеслав знал прежде, а коренастый, в цветастой тюбетейке на большой лобастой голове Чугун появился в банде, пока он находился в трудовой колонии. Пономарь и Скворцовский сели за стол, на котором вскоре появились глубокие белые фарфоровые тарелки с красно-золотистой каемкой, приобретенные благодаря последней квартирной краже, стеклянные стаканы, вилки с ложками, ломти черного хлеба, отварная картошка, селедка, квашеная капуста, соленые огурцы и литровая бутылка самогона. Пономарь глянул на Мишку.
– Муха, наливай! Выпьем за то, чтобы нам всегда фартило и беда нас обходила!
Выпили, поговорили за жизнь, налили еще. После третьей изрядно захмелевшая Тонька уперла локти в стол и, обхватив голову ладонями, протяжно запела:
Мамочка, мама, прости ради Бога,
Что дочка воровкой на свет родилась.
С вором ходила, вора любила
И воровайкою я назвалась.
Раз темной ночью мы фрея прибрали,
Фрей кипишнулся, и нас засекли.
Вор проканал, а меня зачурали…
Пономарь оборвал Тонькино пение:
– Хватит нищего по мосту тащить. Давайте за то, что кореш наш снова встал на правильный воровской путь. За то, что Скворец снова с нами!
Вячеслав понял, что невидимая веревочная петля, которую на него накинул Пономарь, все теснее связывает его с бандой. Понял, что снова погружается в болото преступности, из которого недавно выбрался.
Глава вторая
Вячеслав опять оказался в банде и теперь стоял неподалеку от заводского общежития, глядя на гомонящих на дереве скворцов, которые в скором времени должны были улететь на юг. Взирая на птиц, думал, правильно ли сделал, что вернулся на путь преступности. Птахи на дереве радовались теплому осеннему дню, в отличие от них радости в душе Вячеслава Скворцовского было мало. За короткое время его пребывания в шайке она совершила несколько ограблений и разбойных нападений, а также три квартирных кражи. Пока им фартило, больше из-за того, что с преступными делами не частили, умели на время затаиваться, действовали осторожно, все тщательно продумывали, но Скворцовский знал, что все когда-то кончается. Сколько веревочке ни виться, а конец будет. Сам он участвовал не во всех преступных действиях банды, поскольку пока еще продолжал работать, хоть и не так рьяно, как прежде, и изредка прогуливая. Последняя кража Вячеславу запомнилась особо. На квартиру их навела Тонька Песня. Будучи в гостях у подруги Лидки Шепиловой по прозвищу Шепилиха и выпив с ней по третьей рюмашке вина, она во весь голос запела, надеясь услышать частый стук в стену, который в таких случаях производила старуха, жившая в том же многоквартирном доме по соседству. Краснокирпичный двухэтажный особняк с балконом и обширным двором раньше был собственностью знатного купеческого семейства, членом которого являлась старуха, и принадлежал оной по наследству, однако судьба распорядилась иначе. После революции советская власть оставила представительнице зажиточного класса на проживание только лишь одну комнатенку, в которой она по сей день влачила свое безрадостное одинокое существование. Лидка говорила, что ходят слухи, будто бабка прячет в своей комнате немалые ценности, нажитые купеческим семейством в царское время. Так ли это, выведать у бабки было невозможно, поскольку она была неразговорчивая и порою очень сварливая. Особенно ее возмущало Тонькино пение. Шепилиха говорила, что это из-за часто мучавших ворчливую бабку приступов мигрени. Не услышав стука в стену, Тонька удивленно спросила у Лидии, почему старая карга не каркает, на что Шепилова ответила, что накануне старухе стало плохо, и она упала навзничь прямо во дворе дома, откуда сострадательные соседи отправили ее в больницу, где болезная и пребывает по сию пору. Тут-то Тонька и вспомнила рассказ Шепилихи про возможно спрятанное в комнате бывшей купчихи богатство. Сейчас было самое время проверить, так ли это. Посоветовав Лидке помалкивать, если та услышит в одну из ночей какие-либо подозрительные звуки в соседской квартире, Песня поспешила домой. Знала, что, памятуя о том, с кем она имеет дела и страха перед ее дружками, товарка будет молчать. В своем жилище она застала Гришку Пономаря, который в то время отсыпался после ночных похождений. Разбудив его, Левашова поведала о своих преступных замыслах. Новость, принесенная Тонькой, отогнала от Пономаря остатки сна. Немного подумав, он решил: «Хаверу будем брать завтра». Следующей ночью все шестеро членов банды, а также двенадцатилетний воспитанник интерната по прозвищу Чижик были на набережной рядом с нужным им домом.
Комнатенка старухи была угловой и находилась на первом этаже, имея по соседству только квартиру Лидии Шепиловой. Поскольку взламывать дверь с внутренней стороны из общего коридора было опасно, так как соседи могли увидеть или услышать их и поднять шум, а свидетели им были не нужны, решили воспользоваться единственным окном комнаты, которое выходило на набережную. К счастью, старуха, уходя из дома, оставила форточку приоткрытой. Этим и воспользовались воры, но так как пролезть в нее они не могли по вине своих физических данных, к делу был приобщен малорослый и щуплый подросток Витька Парфенов по прозвищу Чижик, начинающий, но удачливый и способный форточник. Он-то и проник первым в заветную квартиру с помощью Славки Скворца и Володьки Косого. Их помощь ему понадобилась, поскольку особняк был с полуподвалом и подоконник приходился рослому Вячеславу почти под подбородок, поэтому, пока остальные члены преступной группы были на стреме, ему и Косому пришлось приподымать Чижика на руках. Когда Витька с кошачьей ловкостью влез в форточку и открыл створки изнутри, воры оказались в жилище старухи. Едва они собрались приступить к делу, как во дворе особняка заливисто залаяла собака, вынуждая их оставаться на месте в течение минуты, пока грубый мужской голос не заставил ее замолчать.
Свет мог их выдать, поэтому ценное искали в полной темноте. Едва они зашарили руками во мраке комнаты, как протяжный свист Пономаря предупредил их об опасности. Преступники затаили дыхание, замерли, подобно изваяниям. Вскоре послышалось глухое рычание двигателя, по набережной ехал легковой автомобиль. Луч света от фар проник в комнату, осветил угол. Вячеслав вздрогнул. На него осуждающе смотрели проницательные темно-карие глаза. Строгий лик с иконы Христа Спасителя с укором взирал на вора. Мурашки поползли по телу Скворцовского. Луч пробежал по стенам комнаты и выскользнул на улицу, автомобиль проехал мимо, тревога оказалась напрасной. Темнота скрыла от Вячеслава лик Вседержителя. На плечо легла ладонь. Вячеслав дернулся от неожиданности, едва не опрокинув стоящий рядом стул с высокой спинкой. Голос Косого прошептал:
– Тихо, Скворец. Не дергайся. Чего остолбенел? Дело вершить надо.
Руки Скворцовского снова зашарили во тьме и вскоре наткнулись на спрятанную под шкафом шкатулку…
Много времени, чтобы обчистить комнатку старухи, не понадобилось. Первыми покинули квартиру Скворец и Косой. Последним был Витька. Чиж сработал аккуратно, закрыл окно изнутри, вылез через форточку и направился к сотоварищам по воровскому делу, тихо напевая под нос:
Чижик-пыжик, где ты был?
На Фонтанке водку пил.
Выпил рюмку, выпил две —
Закружилось в голове…
Тайника в квартире купчихи обнаружено не было, да и больших драгоценностей, к немалому разочарованию преступников, в шкатулке не оказалось. Ее, затаив дыхание в надежде увидеть спрятанные внутри богатства, открыли в доме Тоньки Песни, сорвав маленький навесной замочек. Содержимым небольшого резного ящичка из красного дерева оказались: паспорт, выданный на имя Плотниковой Евдокии Пантелеевны, несколько справок, пожелтевшие от времени письма, фотографии, серебряный нательный крестик, кисет, золотое обручальное кольцо, небольшая сумма денег в пятьсот пять советских рублей и колода старинных гадальных карт. Суеверная Тонька, увидев карты, испуганно произнесла:
– Не к добру это. Слышала я, что среди воров говорят, будто украденные карты к неудаче.
Пономарь оборвал:
– Еще среди воров говорят: «Не верь, не бойся, не проси!» Так что не каркай, ворона, а колотушки сожги в печи. Вот и вся недолга.
Кроме деревянной шкатулки из квартиры были похищены полуведерный медный тульский самовар-репка с медальонами, бронзовый подсвечник и старомодная соломенная шляпка, украшенная фазаньими перьями в круглой картонной коробке. Эти вещи вместе с крестиком и золотым кольцом продали скупщице краденого тете Клаве. Тонька хотела оставить шляпку себе, но примерив, со словами: «Это не мой фасон», отказалась. Пятьсот пять рублей разделили между собой, а документы, письма и фотографии Пономарь велел вместе с колодой карт сжечь в печке. За дело взялся Вячеслав. Перед тем как отпр