ейчас их могут спасти только напор и быстрота. Глянув на лежащего рядом сержанта, скомандовал:
– Передать по цепочке! Поджечь дымовые шашки! Приготовить гранаты! По моей команде! Приготовиться! За мной, вперед!
Вячеслав рванулся к вражеским окопам, увлекая за собой разведчиков, за которыми последовали стрелки. Они-то и набросились из густых клубов серовато-черного и белого дыма на засевших в траншее немцев. Опыт траншейных боев, обретенный за время нахождения на фронте, у него был немалый, впрочем, как и у многих подчиненных ему бойцов, а потому и действовал он со знанием дела. Бросок гранаты, автоматная очередь, прыжок в траншею, ведущую в расположенный рядом блиндаж. Дверь блиндажа резко отворилась, в ней появился долговязый немец с винтовкой. Выстрелить он не успел. Очередь из ППШ отбросила его назад в блиндаж, туда же полетела и брошенная Скворцовским граната. Краем глаза Вячеслав заметил набегающего сзади немца. Его остановил удар прикладом автомата в лицо. Скворцовский толчком повалил его на землю, крикнул подбежавшим разведчикам:
– Вяжите фрица и тащите к нашим.
Отдав приказ, он забежал в блиндаж. Живых там не было, но был раненый. Он-то и нажал слабеющим пальцем спусковой крючок автомата. Скворцовский упал у входа в блиндаж. Как его доставили на свои позиции, он помнил плохо. После перевязки санитарами стало легче. Когда к нему подошёл командир полка, на участке которого производилась разведка боем, он спросил:
– Задачу выполнили?
Седовласый полковник улыбнулся:
– Выполнили, старлей, выполнили. Спасибо. Нужного «языка» притащили. Пленный показал, что вчера немцы произвели перегруппировку, и огневые точки противника мы тоже выявили благодаря вашим действиям. Так что готовься, старший лейтенант, стать капитаном.
– Если выживу.
– Выживешь.
– Я ведь до Берлина дойти хотел.
– Ты выздоравливай, а Берлин мы и без тебя возьмём.
Кёнигсберг штурмовали без него, взятие логова фашистов тоже прошло без его участия. Победу Вячеслав Скворцовский встретил в госпитале, а ещё почти через три месяца он покинул его и отправился на Украину, чтобы отыскать девушку Зинаиду.
Глава двадцать первая
Вокзал, забитый множеством людей, был подобен муравейнику, в здание ежесекундно входили и выходили демобилизованные военные с чемоданами, вещмешками, некоторые с велосипедами, аккордеонами, швейными машинками и гражданские с баулами, узелками, мешками. Оглушающий многоголосый гомон висел над платформой. Отовсюду слышался топот, мат, крики, детский плач, в эту какофонию время от времени врывались звуки гармони, поющие голоса, грохот вагонов и пронзительные гудки паровозов. Один из них медленно подполз к платформе, волоча за собой состав из теплушек и пассажирских вагонов. Суета увеличилась, когда он остановился. Кто-то торопился его покинуть, кто-то в него залезть, а кто-то пользовался этим, чтобы ловко прощупать чужой карман. Скворцовский боковым зрением заметил, как вихрастый худенький мальчишка ловко запустил руку в карман галифе зазевавшегося капитана и вытащил пачку папирос. Спрятать ее за пазуху воришка не успел, Вячеслав крепко ухватил воришку за запястье, забрал папиросы и умело впихнул пачку в карман капитана. Мальчишка дернулся, попытался укусить Скворцовского за руку, но попытка оказалась неудачной. Вячеслав тихо произнес:
– Не рыпайся, пацан. Будешь дергаться, сдам ментам. Иди за мной, я тебе плохого не сделаю.
Мальчишка подчинился. Вячеслав отвел мальца за угол вокзала, не отпуская руки, спросил:
– Есть хочешь?
Большие светло-карие глаза недоверчиво посмотрели на Вячеслава.
– Хочу.
Скворцовский отпустил руку мальчишки, сбросил с плеча брезентовый сидор, развязал лямку, достал банку тушенки, раскладной нож, алюминиевую ложку. Открыв тушенку, протянул новому знакомцу банку и ложку.
– Ешь.
Карманник сел на корточки, жадно набросился на еду. Скворцовский выудил из вещмешка буханку черного хлеба, отрезал ломоть.
– Возьми, с хлебом оно вкуснее.
Мальчишка схватил ломоть, впился в него зубами, откусил. Крошка упала рядом с сапогом Скворцовского. Мальчишка воровато поднял ее с земли, сунул в рот. Вячеслав смотрел на его темно-русые с рыжинкой давно не стриженные в колтунах волосы, грязные без обуви ступни ног, широкий не по размеру ношенный пиджак с закатанными рукавами, короткие штаны с дырками на коленях и чувствовал, как ком подступает к горлу. Память вернула его в интернат, в голодное безрадостное детство. Желваки заиграли на его лице от нахлынувших чувств. Уняв волнение, он спросил:
– Рассказывай, пистолет, давно по карманам шаришь?
Мальчишка шмыгнул носом, по-взрослому ответил:
– Не, как два месяца назад из дома для беспризорников сбежал, так и стал воровать.
– Значит, родителей нет.
– Нет. На отца похоронка в начале войны пришла, мамку мою во время бомбежки убило, а бабушка с голода умерла в Ленинграде. Потом и наш дом разбомбили. Я в соседнем доме, в брошенной квартире стал жить. Там-то меня и нашли, когда я от голода умирал. Меня оттуда вывезли, в детский дом определили, а потом я сбежал. Теперь вот здесь, щипаю.
– Один?
Мальчишка недоверчиво глянул на Вечеслава.
– Тебе зачем?
Скворцовский пожал плечами.
– Не хочешь, не говори. Я и сам в прежние времена по карманам шарил.
– Я заметил. Ловко ты папиросы капитану в карман впихнул. Он даже и не почуял.
Откровенность и доброе отношение породило доверие мальчишки к незнакомцу.
– Я тут прибился к мальчишкам на вокзале, они такие же, как и я, беспризорные. Вот и воруем. У нас старший есть, Паленым кличут, ему и несём то, что добыли, а он жратву вырученную от добытого поровну между нами делит. Себе, конечно, он большую часть оставляет, что-то на продажу барыгам, но зато голодным не останешься, в нашем деле ведь не каждый день фартит.
Вячеслав понимающе покачал головой:
– Понятно, а сколько тебе лет?
– Десять будет скоро.
– А звать как?
– Сеня. Арсений значит.
Скворцовского обдало жаром. Арсением звали друга отца Матошина, который стал ему вторым отцом, теперь пришёл его черед заменить мальчишке родителя. К тому же необходимо было вытаскивать маленького Арсения из преступного болота, в которое он сам угодил прежде и из которого его когда-то вытянул всё тот же Матошин. Решение созрело сразу. Вячеслав положил ладонь на хрупкое плечо мальчишки.
– Со мной поедешь?
Арсений осторожно поставил банку на выщербленный асфальт, сунул в неё ложку, медленно встал, внимательно, снизу вверх, посмотрел на Вячеслава большими умными глазами, опушенными длинными ресницами.
– А ты меня потом не бросишь?
Нервно сглотнув, Скворцовский хрипло выдавил:
– Не брошу.
На глазах Арсения блеснули слезы. Вячеслав схватил мальчишку, приподнял, прижал к себе.
Сзади раздался грубый голос:
– Слышь, военный, отпусти пацана, чего привязался.
Вячеслав медленно опустил Арсения на землю. Строго посмотрел на стоявших перед ним сорокалетнего мужчину с обезображенной зарубцевавшимся ожогом половиной лица и сухощавого парнишку лет семнадцати в клетчатой кепке и сером пиджаке.
– А вы кто ему будете?
Обожженная половина лица мужчины дернулась.
– Не твое дело, старлей. Сказано, отстань от малого.
Скворцовский догадался, что это тот самый Паленый, о котором говорил Арсений. Паленый глянул на мальчишку, мотнул головой.
– Канай за нами, Сеня.
Арсений спрятался за спину Вячеслава.
– Не пойду.
Паленый шагнул к Арсению.
– А ну иди сюда, сопля зеленая…
Тычок в солнечное сплетение его остановил. Паленый схватился за живот, согнулся. Видя это, парень в кепке сноровисто выхватил перочинный нож из внутреннего кармана пиджака, но нанести удар не успел. Вячеслав сделал шаг в его сторону, ухватил запястье, вывернул руку. Парень взвыл от боли. Паленый распрямился и увидел, что нож находится в руке старшего лейтенанта, поняв, что помощи ему ждать неоткуда, а противник явно сильнее и ловчее, продолжать драку не стал. Этим воспользовался Скворцовский. Смачно плюнув под ноги Паленому, он прищурил глаза, спокойным голосом, в котором сквозил металл, произнес:
– Вы на кого, шелупонь, бакланите?! Моргнуть не успеете, как я вас этим перышком разрисую так, что на том свете не примут. А теперь слушайте сюда. Пацанок этот со мной пойдет. Что бы вам не в накладе оставаться, дам за него банку тушенки и две пачки папирос. На том и разойдемся, как в море пароходы.
Паленый облизнул губы.
– Маловато даёшь. Если он у тебя будет в форточки лазать и карманы чистить, то ты с него немало поимеешь.
– Будешь базарить, и этого не получишь.
Паленый хотел ответить, но парень в кепке тихонько пихнул его плечом.
– Тихо, менты.
Их было двое. Девушка лет двадцати пяти в звании старшего милиционера и тридцатилетний рыжеусый старший сержант. Он-то, окинув всех подозрительным взглядом, спросил:
– Что у вас здесь происходит?
Паленый и парень в кепке напряглись, Скворцовский улыбнулся.
– Всё хорошо, старший сержант. Вот боевого товарища случайно встретил.
Милиционер посмотрел на обезображенное лицо Паленого.
– Понятно. А документы ваши можно, товарищ старший лейтенант?
– Можно, – Скворцовский вынул из нагрудного кармана документы, протянул милиционеру.
Старший сержант посмотрел на награды на груди Вячеслава.
– Где воевали?
– Сталинград, Донбасс, Крым, потом в Прибалтику перебросили. Войну закончил под Кёнигсбергом, у Василевского на Третьем Белорусском фронте.
– А я под Ровно, у ныне покойного Ватутина, на Первом Украинском. Там и ранили, а после излечения на службу в милицию направили, – старший сержант отдал документы, посмотрел на Арсения. – А мальчик чей?
– Мой. Племянник. Вчера отыскал. Сегодня уезжаем.
Милиционер козырнул.
– Счастливо добраться, товарищ старший лейтенант.