На третье утро Типпу вернулся на корабль и без посторонней помощи вскарабкался на борт. Не получая ипекакуаны, он поправился так быстро, что привел в изумление всех врачей, хотя и страшно исхудал. Кожа на щеках висела складками, как у бульдога, живот ввалился так, что штаны пришлось подвязывать веревкой, но они все равно обвисали и болтались на нем как на вешалке.
Лицо помощника приобрело бледно-желтый оттенок старой слоновой кости; он был так слаб, что, поднявшись на палубу, остановился передохнуть.
– Добро пожаловать на борт, мистер Типпу, – окликнул его с юта капитан. – Раз уж ваши береговые каникулы закончились, буду признателен, если вы немедленно возьметесь за работу.
Через двенадцать дней, пробившись сквозь переменчивые ветра, Мунго Сент-Джон направил подзорную трубу на широкий зев бухты Фолс-Бэй. Справа нависал черный кривой пик Хэнгклип, похожий силуэтом на спинной плавник акулы, по другую сторону бухты выдавалась в море южная оконечность африканского континента – мыс Кейп-Пойнт. Над обрывистыми влажными утесами высился маяк.
Стоял чудесный летний день, легкий ветерок покрывал темной рябью ярко-синюю поверхность моря, замутняя ее шелковый блеск. Огромные стаи морских птиц тянулись до самого горизонта, белые крылья мелькали в воздухе, как снежные хлопья.
То подгоняемый легким бризом, то застывая неподвижно, «Гурон» потратил полдня, чтобы обогнуть мыс и лечь на курс вест-норд-вест к норду, направляясь через Атлантику и экватор к американскому порту Чарльстон.
Освободившись от неотложных дел, Мунго Сент-Джон взял подзорную трубу и принялся, рассматривать корабли, находившиеся в пределах видимости. Их было девять, над горизонтом едва показались топ-марсели десятого, почти все – небольшие рыболовецкие шхуны, вышедшие из залива Хаут-Бэй и Столовой бухты. Окруженные стаями морских птиц, они дрейфовали с голыми мачтами или шли под рабочими парусами, таща за собой сети. Только самый дальний корабль шел под марселем. Корпус его еще скрывался за горизонтом, но Мунго сразу понял, что он крупнее всех остальных.
– Вам бы такой! – воскликнул Типпу, тронув Мунго за рукав.
Мунго перевел подзорную трубу в сторону берега и удовлетворенно хмыкнул.
Из-за мыса, преграждавшего вход в Столовую бухту, выходил корабль Ост-Индской компании с прямой парусной оснасткой. Он представлял собой зрелище не менее роскошное, чем сам «Гурон». Паруса громоздились до небес, корпус сверкал на солнце снежной белизной и цветом бургундского вина. Суда разошлись на расстоянии двух кабельтовых – капитаны с профессиональным интересом оглядели друг друга и обменялись положенными приветствиями.
Робин стояла у борта и вглядывалась в берег. Приближение прекрасного корабля она едва заметила, взгляд ее был прикован к горе с плоской вершиной. Помощь так близка! Столько друзей рядом – британский губернатор, Капская эскадра. Если бы они только знали, что дочь великого путешественника находится в плену на борту невольничьего корабля!
Ход ее мыслей внезапно прервался. В последнее время Робин замечала малейшее движение Мунго Сент-Джона, любое изменение его настроения. Он повернулся спиной к исчезавшему за кормой высокому паруснику и напряженно вглядывался в горизонт по левому борту. Лицо капитана сосредоточенно застыло, тело напряглось, побелевшие пальцы крепко сжимали подзорную трубу.
Робин проследила за его взглядом и впервые заметила над самым горизонтом крошечное белое пятнышко. Оно не расплывалось, как белые гребешки волн, а висело неподвижно, хорошо заметное на ярком солнце. Форма пятна еле заметно менялась, и Робин на миг показалось, что позади него тянется по ветру тонкая черная полоска.
– Господин помощник, что вы скажете об этом парусе?
В голосе Мунго Сент-Джона слышалась озабоченность, даже тревога. Сердце Робин подпрыгнуло в груди. Вспыхнувшая в душе надежда смешивалась со стыдом за предательство.
Клинтон Кодрингтон отчаянно спешил на юг вдоль восточного побережья: напряжение не отпускало его ни на минуту, ни днем ни ночью, надежда и отчаяние поочередно овладевали его душой. Малейшая перемена ветра то пугала, то воодушевляла его, потому что могла ускорить или замедлить бег высокого клипера. Штиль ненадолго окрылил капитана, а когда задул устойчивый юго-восточный ветер, Кодрингтон совсем пал духом.
В последние дни Клинтона терзала еще одна тревога. В долгой тысячемильной гонке он чересчур расточительно сжигал уголь. На палубу поднялся невысокий рыжеволосый механик-шотландец. Смазка и угольная пыль так въелись в его кожу, что казалось, будто он страдает ужасной неизлечимой болезнью.
– Кочегары скребут лопатами по дну бункеров, – мрачно усмехаясь, сообщил он. – Я предупреждал вас, сэр, что если мы хотим…
– Если нужно, жгите судовую мебель! – рявкнул Клинтон. – Можете начать с моей койки, она мне не понадобится.
Механик открыл было рот, но Кодрингтон продолжал:
– Меня не волнует, как вы этого добьетесь, мистер Макдональд, но я хочу, чтобы до самого Кейп-Пойнта котлы работали на полную мощность, и когда мы вступим в бой – тоже.
Через день, в полночь, «Черная шутка» поравнялась с маяком на мысе Кейп-Пойнт. Капитан склонился к переговорной трубе, от усталости и облегчения голос его звучал хрипло.
– Мистер Макдональд, сбавьте пар, но держите топку наготове. Полный ход – по моему приказу.
– Мы зайдем в Столовую бухту, чтобы наполнить бункера, сэр?
– Я дам вам знать, – пообещал Клинтон и захлопнул крышку переговорной трубы.
До Капской военно-морской базы оставалось всего несколько часов хода – утром можно было бы пополнить запасы угля, воды и свежих овощей. Однако Клинтон знал, что стоит бросить якорь в Столовой бухте, как тут же на борт явится адмирал Кемп или кто-то из его людей и свободно распоряжаться кораблем больше не удастся, более того, младший капитан Кодрингтон должен будет многое объяснить.
Чем меньше оставалось пути до адмиралтейства, тем громче звучали в ушах Клинтона предостережения сэра Джона Баннермана и тем меньше он питал иллюзий относительно своего положения. Радостное волнение, с которым он штурмовал невольничьи лагеря и захватывал арабские дхоу с грузом рабов, давно улеглось. Клинтон понимал, что в Столовой бухте ему придется провести недели, а может, и месяцы. Даже если его просто заметят и опознают с берега, адмирал немедленно вышлет в погоню судно с приказом предстать перед лицом правосудия.
Клинтон не испытывал ни малейшего страха перед возможным приговором, а угроза, висевшая над его карьерой, была ему настолько безразлична, что это удивляло даже его самого. Капитана сжигало лишь одно желание, перед ним стояла единственная цель, по сравнению с которой меркло все остальное: успеть перехватить «Гурон», когда тот будет огибать мыс, и так, чтобы никто этому не помешал. Потом что угодно: суд, обвинение, приговор, но прежде всего – «Гурон» и Робин Баллантайн.
– Мистер Денхэм, – окликнул он лейтенанта, стоявшего на темной палубе. – Мы займем боевую позицию для ночного патрулирования в десяти милях от мыса Кейп-Пойнт. Немедленно докладывайте мне о всех замеченных судах.
В каюте Клинтон, не раздеваясь, прямо в сапогах рухнул на койку. Впервые после выхода из Занзибарской гавани на душе стало спокойно. Он сделал все возможное, чтобы достичь мыса Кейп-Пойнт раньше «Гурона», и теперь все в руках Божьих – а на Бога он привык полагаться всегда.
За час до рассвета стюард принес кофе. Оставив кружку остывать возле койки, Клинтон поспешил на палубу. Лейтенант Денхэм шел за ним по пятам.
– За ночь ни одного корабля не замечено, сэр, – доложил мичман, стоявший на ночной вахте.
– Отлично, Феррис, – кивнул Клинтон. – Занимаем боевую позицию для дневного патрулирования.
С рассветом наблюдатели с берега могли различить корабль, поэтому «Черная шутка» предусмотрительно отошла за горизонт, и даже самый острый глаз не сумел бы заметить верхушки ее марселей, не говоря уже о том, чтобы опознать канонерскую лодку и послать адмиралу Кемпу сообщение.
Земля едва виднелась вдали, однако корабль, огибающий мыс, должен был пройти на расстоянии нескольких миль от берега. Высокая грот-мачта «Гурона» и сверкающие на солнце паруса видны не хуже, чем огонь маяка, и если не опустится туман, что маловероятно в это время года, дичь не сможет ускользнуть, в этом Клинтон не сомневался.
Патрулируя участок моря, канонерка передвигалась по сторонам правильного четырехугольника. Клинтон мерил шагами палубу, преследуемый одной мыслью: что, если «Гурон» давно ушел на север и затерялся в безбрежных просторах Южной Атлантики, оставив «Черную шутку» охранять дверцу пустой клетки?
– Парус! – крикнул впередсмотрящий из «вороньего гнезда» на топе грот-мачты.
Сердце Клинтона заколотилось в отчаянной надежде.
– Что за корабль? – спросил он в рупор.
– Рыбацкая шхуна!
Капитан вздохнул – таких будет еще много. Однако всякий раз, завидев парус, он не мог сдержать прилив волнения и к вечеру, вконец измотав себе нервы, дал приказ подойти ближе к берегу для ночного патрулирования. Однако даже ночью Кодрингтон не смог отдохнуть – три раза его будили, и он, продирая глаза и спотыкаясь, поднимался на палубу проверить, кому принадлежат далекие красные и изумрудно-зеленые огоньки, мигающие во тьме. В душе вспыхивала надежда, нервы сжимались в тугой комок, он готов был отдавать команды и немедленно идти в бой, и каждый раз оказывалось, что мимо проходит очередной люггер или шхуна. «Черной шутке» приходилось поспешно уходить прочь, чтобы не быть опознанной.
На рассвете капитан снова вышел на палубу. Корабль удалялся от берега для выполнения тех же дневных маневров. С топа мачты докладывали о все новых рыболовецких судах, явился с неутешительными новостями и перепачканный углем механик-шотландец.
– До конца дня не дотянем, сэр, – сообщил он угрюмо. – Я жгу уголь еле-еле, только чтобы топка не остыла, так и то осталось ведро или два.
– Мистер Макдоналд, – грозно перебил его Клинтон, пытаясь держать себя в руках и не выказывать усталости, – корабль останется на боевой позиции, пока я не отдам нового приказа. Мне безразлично, что вы будете жечь, но когда я потребую пар, вы обязаны его дать – иначе распроститесь с самой жирной долей призовых денег, какая вам когда-либо доставалась.