«Гурон» шел прежним курсом: он не мог лечь под ветер, потому что берег был слишком близко к наветренному борту, а на карте здесь были обозначены опасные рифы. Один из них уже виднелся по правому борту – черная гранитная скала вздымалась под водой, как спина кита. Клипер оказался в ловушке, и единственным выходом было резко прибавить скорость, чтобы выйти за пределы досягаемости пушечного выстрела, но полоса ветра была еще далеко, в трех милях впереди.
С нижней палубы донесся глухой стук, и Кодрингтон обеспокоенно взглянул на Ферриса.
– Посмотрите, в чем там дело, – велел он и вернулся к наблюдению за клипером, которому оставалось одолеть всего лишь три мили, чтобы спастись.
Внезапно огромный квадратный грот мелко задрожал и обвис: неустойчивый ветер с гор поменял направление.
– Господи, помоги! – прошептал Клинтон.
«Гурон» медленно терял скорость, тугие гладкие паруса бессильно обвисали один за другим. Наконец клипер остановился, заартачившись, словно усталый зверь.
– Ветровая яма! – радостно воскликнул Денхэм. – Клянусь Богом, они попали в полосу штиля!
– Я бы попросил вас не божиться в моем присутствии, мистер Денхэм, – резко оборвал его Клинтон.
Денхэм сразу сник.
– Прошу прощения, сэр.
По трапу поднялся мичман.
– Кочегары, сэр, – отдуваясь, проговорил он. – Они выносят мебель из офицерских кают. Ваша койка уже сгорела, сэр, и письменный стол тоже.
Капитан едва взглянул на него. Он не сводил глаз с клипера и прикидывал разницу в скорости, пытаясь как можно точнее вычислить угол сближения.
Полагая, что «Гурон» потерял скорость, Кодрингтон счел возможным срезать угол еще немного.
– На один румб вправо, – велел он рулевому и взглянул вверх. Паруса послушно откликнулись на изменение курса, помогая бронзовому винту толкать канонерку вперед.
– Феррис, будьте добры, поправьте кливер.
Мичман выкрикнул команду вахтенным на носовой палубе и стал следить, как они закрепляют длинный треугольный парус.
Так же внезапно паруса «Гурона» снова наполнились, и клипер рванулся вперед, рассекая носом волны и поднимая веером белоснежные брызги. До темной полосы изрезанной ветром воды оставалось совсем недалеко.
Уверенный, что все испортило неуместное богохульство Денхэма, капитан мрачно взглянул на лейтенанта и неохотно процедил:
– Один румб влево.
Клипер снова уходил вперед, и, двигаясь прежним курсом, канонерка пересекла бы линию его движения за кормой. Преимущество вернулось к американцу.
Ожила переговорная труба, и Кодрингтон рад был отвлечься.
– Капитан, говорит машинное отделение. Уголь давно кончился, сэр. Давление упало до ста фунтов и продолжает падать.
– Жгите все, что найдете.
– Дерево горит, как бумага, сэр. Оно не дает мощности и вдобавок забивает клапаны.
В голосе механика звучало мрачное злорадство, которое вконец обозлило Клинтона.
– Делайте что можете, о большем вас никто не просит! – рявкнул он и захлопнул переговорную трубу.
Достаточно ли сблизились корабли для выстрела? Дальнобойность длинноствольной пушки почти в два раза больше, чем у тяжелых бортовых, составляющих основную ударную мощь канонерки. Один удачный выстрел повредит клиперу рангоут и замедлит его ход.
Палуба под ногами стала дрожать иначе. Машины сдавали, давление пара в котлах падало.
– Мистер Феррис, будьте добры, поднимите флаг.
Белоснежно-алый вымпел заполоскался на топе мачты, ярко вспыхнув на фоне бледно-голубого неба. У Клинтона сжалось сердце – гордость за свой флаг никогда не оставляла его.
– Отвечают, – пробормотал Денхэм.
Клинтон навел подзорную трубу. Над мерцающей белой башней парусов пышным цветком распустился американский флаг.
– Иди своей дорогой, – перевел лейтенант.
«Гурон» с презрением отверг вызов маленькой канонерки.
– Открываем огонь, – нахмурился Клинтон. – Целиться прямо перед носом.
Феррис поспешил на бак проследить за подготовкой пушки.
Выстрел, заглушенный ветром, прозвучал жалким тихим хлопком, серый шлейф порохового дыма тут же унесло в сторону. Куда упало ядро, невозможно было заметить.
– Они не изменили курс, – заметил Денхэм.
– Отлично. – Клинтон старался говорить спокойно. – Попробуем целиться в паруса.
Шестнадцатифунтовая снова хлопнула, как незапертая дверь на сквозняке, но на этот раз у наблюдателей вырвался дружный крик радости. В одном из лиселей «Гурона» искрой света вспыхнула дыра, пробитая ядром. Мгновение парус держал форму, потом разлетелся в клочья, как лопнувший бумажный пакет.
На палубе и реях клипера засуетились матросы. Не успели канониры перезарядить носовое орудие, как рваный парус исчез и на его месте развернулся новый.
– Хорошая команда у мерзавца… – Клинтон внезапно умолк.
«Гурон» начал резко разворачиваться. Казалось, он собирался пройти перед самым носом у преследователей. Кодрингтон понял, в чем дело: Сент-Джон готовился поймать ветер – и ему это удалось.
Ветер обрушился на белоснежную гору парусов, завывая в мачтах, как стая голодных волков. Стройный клипер накренился, чуть присел, как скаковой жеребец от удара плети, и рванулся вперед. Вспарывая острым как нож корпусом темные всклокоченные волны, он весело мчался, взметая к небу фонтаны белых брызг.
– Узлов двадцать, не меньше! – воскликнул Денхэм, не веря своим глазам.
По сравнению с великолепным быстрым кораблем канонерка выглядела неповоротливым бревном. «Черная шутка» могла с таким же успехом стоять на месте. Клипер дерзко пересек ее курс вне досягаемости дальнобойного орудия и устремился в свободные просторы Атлантики.
Матросы на реях «Гурона» радостно размахивали шапками, широко раскрывая рты в ликующем крике. Клинтон навел подзорную трубу на палубу клипера, где стоял высокий человек в простом темно-синем кителе. Клинтон сразу узнал широкие плечи и гордую посадку головы – в последний раз он смотрел на них через прицел дуэльного пистолета.
Сент-Джон поднял руку в издевательском прощальном жесте и неторопливо отошел. К горлу Клинтона подступил горький комок.
Капитан захлопнул подзорную трубу.
– В погоню! Ложимся на его курс.
Он избегал встречаться взглядом с офицерами, боясь прочитать на их лицах жалость.
Лежа на койке и до боли сцепив пальцы, Робин прислушивалась к стону деревянных переборок и пронзительному скрипу, доносившемуся снизу. «Гурон» менял курс. Скрип издавали восьмидюймовые рулевые канаты, наматываясь на блоки. Робин невольно сжалась, представляя, как толстые канаты, прикрепленные к рулевым крюкам, разворачивают огромный деревянный руль под кормой клипера, одолевая мощный напор воды.
С палубы донесся громоподобный рев ветра в снастях, затрещал такелаж, захлопали паруса. Судно резко накренилось, и Робин едва не выбросило из койки.
Стены каюты гулко вибрировали в такт ударам волн, словно корпус скрипки. Корабль дрожал от полноты жизни, взлетая и опускаясь в стремительном беге.
Сквозь шум едва слышались ликующие крики людей. Вскочив с койки, Робин, держась за поручни, пересекла каюту и замолотила кулаком по двери.
– Натаниэль! Ответь сейчас же.
– Капитан сказал, мне нельзя с вами разговаривать, – донесся приглушенный голос.
– Ну не мучь меня! – крикнула она. – Что происходит?
Натаниэль долго молчал, колеблясь между чувством долга и своей привязанностью к храброй девушке.
– Мы поймали ветер, мэм, – ответил он наконец. – Несемся, будто все черти за нами гонятся.
– А «Черная шутка»? Где британская канонерка?
– Нас никто теперь не догонит. Эта коптилка еще до вечера скроется из глаз. Едва ползет, словно стоит на якоре.
Робин прижалась лбом к двери, изо всех сил зажмурив глаза и пытаясь побороть тошнотворную волну отчаяния.
Снаружи раздался встревоженный голос Натаниэля:
– С вами все в порядке, миссус?
– Да, спасибо, Натаниэль. Все хорошо, – с трудом выдавила Робин, не открывая глаз. – Я хочу немного вздремнуть, пусть меня никто не беспокоит.
– Я всегда на месте, миссус. Мимо меня мышь не проскочит, – заверил боцман.
Робин подошла к койке и опустилась на колени, но впервые в жизни не могла сосредоточиться на молитве. Перед глазами стояло лицо Клинтона Кодрингтона – светлые голубые глаза, бронзовая кожа и выбеленные солнцем волосы. Сердце забилось в отчаянной тоске: этот человек олицетворял собой все доброе, чистое, правильное.
Мысли ушли в сторону, перед внутренним взором снова возникла насмешливая улыбка Мунго Сент-Джона и золотые искорки в его глазах. Острое чувство унижения вновь пронизало Робин. Он изнасиловал ее, сыграл на ее чувствах ради развлечения, заставил надеяться, нет, молить Бога о том, чтобы стать его женой и рожать ему детей. Отчаяние снова превратилось в ненависть, а ненависть заставляла действовать.
– Господи, прости меня! Я помолюсь позже…
Не в силах больше выносить тесную клетку каюты, Робин вскочила на ноги и забарабанила кулаками в дверь.
– Натаниэль, я не могу больше сидеть здесь, – взмолилась она. – Выпусти меня!
– Никак не могу, миссус, а то Типпу вскроет мне хребет.
Робин в ярости отвернулась. Мысли вихрем проносились в голове.
«Не хочу, чтобы он…» Трудно представить, чем теперь закончится это плавание. Перед глазами возник великолепный клипер, входящий в порт, и восторженная толпа на причале. Вот стройная красивая аристократка-француженка в кринолине, бархате и жемчугах, рядом с ней трое мальчиков, которые радостно машут высокому надменному человеку, стоящему на юте «Гурона»…
Прогоняя кошмарное видение, Робин стала вслушиваться в окружающие звуки. Клипер весело резал волны. Корпус гулко подрагивал, скрипела обшивка, грохотал такелаж, топали по палубе босые ноги – матросы вытягивали фал, приводя парус к ветру. До Робин донесся скрип, похожий на писк крысы в когтях кошки, – рулевой переложил штурвал, корректируя курс, и румпель-штерты побежали по блокам.