– О’Брайен, быстро спуститесь вниз и доложите о пожаре. Боцман, запустить помпы левого и правого борта! Приготовить шланги! Типпу, пошлите людей задраить все люки и снять воздушные колпаки! Спустить на воду вельбот!
Если отбуксировать тяжелую шлюпку за корму, из нее можно сделать плавучий якорь. Сент-Джон собирался, осторожно маневрируя передними парусами, развернуть «Гурон». Плавучий якорь заменит сломанный руль и будет удерживать корму – тогда, возможно, удастся направить клипер прямо по ветру. Не самый лучший курс, и работа предстоит трудная и опасная, но по крайней мере команда получит передышку, чтобы поставить аварийный рулевой такелаж и вернуть судну управляемость.
Капитан снова огляделся. «Гурон» быстро шел кормой вперед, врезаясь в волны, по палубе перекатывались потоки зеленоватой воды. Со стороны носа подходила британская канонерка, она уже так приблизилась, что можно было различить окраску корпуса. Казалось, в очертаниях вражеского корабля появилось что-то хвастливое и дерзкое – так бойцовый петух раздувает гребень и топорщит перья, прохаживаясь по песчаной арене для петушиных боев.
Мунго Сент-Джон, щурясь от яркого солнечного света, проследовал во внутренний двор Кейптаунского замка за конвоирами в алых мундирах со скрещенными белыми ремнями. Он не видел солнца уже пять дней, сидя в камере без окон. Толстые каменные стены, казалось, даже в разгар лета хранили тьму и стужу прошедшей зимы, а спертый воздух, проходивший сквозь зарешеченное окошко в дубовой двери, пропитался тюремными запахами из доброго десятка других камер.
Мунго глубоко вдохнул, остановился и взглянул на крепостную стену. Над Каценеленбогенским редутом гордо развевался британский флаг, чайки парили и кувыркались в порывах свежего юго-восточного ветра. Сила пять баллов, попутный, как раз подходящий, чтобы покинуть бухту и выйти в открытый океан.
– Сюда, пожалуйста, – поторопил младший офицер, командующий конвоем, но Мунго не трогался с места.
Из-за стен замка доносилось бормочущее пение прибоя – сверху хорошо видно всю Столовую бухту вплоть до Блубергстранда на дальнем мысу. «Гурон» наверняка стоит на якоре у самого берега, под управлением призовой команды. Капитану очень хотелось хоть разок взглянуть на клипер. Интересно, корма все так же черна от пожара и разворочена или О’Брайену разрешили починить корпус и руль?
«Если бы Типпу…» Он оборвал мысль, зябко передернув плечами, и не только от тюремного холода, въевшегося в кости.
Выпрямившись, он коротко кивнул младшему офицеру:
– Я готов.
Под звяканье подбитых гвоздями сапог конвойных они прошли по булыжникам внутреннего двора и поднялись по широкой лестнице к канцелярии губернатора.
– Заключенный и конвой, стой!
В крытой галерее ждал лейтенант военно-морского флота в синем, с золотом, мундире, белых брюках и треуголке.
– Господин Сент-Джон?
Лейтенант был чересчур стар для своего низкого ранга, с серым усталым лицом и равнодушными глазами.
Мунго презрительно кивнул в ответ.
Лейтенант повернулся к конвойному офицеру:
– Благодарю вас, сэр, вы свободны. – И добавил, обращаясь к Мунго: – Мистер Сент-Джон, будьте добры следовать за мной.
Великолепные резные тиковые двери работы Анрейта вели в роскошную приемную. Паркет был из масляно-желтой капской сосны, стены увешаны сокровищами Востока, столь прилежно собранными великим грабителем – голландской Ост-Индской компанией, которая, в свою очередь, пала жертвой еще более могучего хищника.
Лейтенант повернул направо, миновав, к удивлению Мунго, высокую двустворчатую дверь красного дерева, обитую медью, что вела в личный кабинет губернатора. Подойдя к куда менее пышной двери в уголке передней, офицер постучал и, получив разрешение войти, провел американца в небольшой кабинет, принадлежавший адъютанту, с которым Мунго приходилось встречаться прежде.
Адъютант сидел за простым дубовым столом лицом к двери. Увидев арестованного, он не привстал и не улыбнулся. На креслах в глубине комнаты сидели двое.
– Вы знакомы с адмиралом Кемпом, – сказал адъютант.
– Доброе утро, адмирал.
«Зануда» Кемп молча наклонил голову.
– А это сэр Альфред Мюррей, главный судья Верховного суда Капской колонии.
– Ваш покорный слуга, сэр, – с бесстрастным лицом произнес Мунго.
Судья, не вставая с кресла, слегка подался вперед, опираясь на рукоять трости, отделанной золотом и янтарем, и пристально взглянул на американца из-под белых нависших бровей.
К счастью, утром тюремщик принес Мунго горячей воды и бритву и разрешил воспользоваться услугами прачки-малайки, бывшей рабыни, которая обстирывала офицеров замка. Сапоги Сент-Джона были начищены, брюки сияли свежестью, белоснежная рубашка отглажена до хруста.
Адъютант поднял со стола официального вида бумагу и заглянул в нее.
– Вы капитан и владелец клипера «Гурон»?
– Да.
– В соответствии со статьями с пятой по одиннадцатую Брюссельского соглашения ваш корабль был задержан Королевским военно-морским флотом и в настоящее время находится в британских территориальных водах с призовой командой на борту.
Ответа не требовалось, и Мунго промолчал.
– Ваше дело рассмотрено смешанной судебной комиссией Капской колонии под председательством главного судьи. Заслушав свидетельства командующего Капской эскадрой и других офицеров, суд постановил, что, поскольку клипер «Гурон» был захвачен в открытом море, дело находится вне пределов юрисдикции Капской колонии. Главный судья рекомендовал его превосходительству губернатору Капской колонии следующее: конфисковать в пользу правительства ее величества… э-э… хм… – адъютант сделал многозначительную паузу, – груз, находящийся на клипере «Гурон», освободить судно из-под ареста и передать его под командование владельца. Далее, обязать владельца в кратчайший срок предстать самому и передать клипер «Гурон» под юрисдикцию соответствующего американского суда и ответить на все обвинения, которые президент Соединенных Штатов Америки сочтет нужным предъявить.
Мунго вздохнул с облегчением. Хвала Создателю, они собираются замять дело! Боятся раздражать нового американского президента. Груз ценой в восемьсот тысяч долларов они, само собой, не упустят, но хотя бы отдают корабль…
Адъютант продолжал читать бумагу:
– Губернатор Капской колонии принял к сведению рекомендацию суда и издал соответствующее распоряжение. Вы обязаны как можно скорее подготовить корабль к отплытию. В этих целях командующий Капской эскадры согласился предоставить в ваше распоряжение ремонтные средства базы военно-морского флота.
Мунго повернулся к губернатору.
– Благодарю вас, адмирал.
Брови Кемпа сошлись на переносице, лицо покрылось красными пятнами, но голос звучал тихо и отчетливо:
– В результате ваших действий, сэр… шестнадцать моих людей погибли и столько же искалечены. Зловоние от вашего грязного корабля ежедневно доносится до окон моего кабинета. – Адмирал с трудом встал и яростно впился взглядом в американца. – Провалитесь вы с вашей благодарностью, мистер Сент-Джон, вот что я скажу! Будь моя воля, я бы не расшаркивался перед мистером Линкольном, а вздернул бы вас на рее британского военного корабля.
Адмирал отвернулся и подошел к окну. Он выглянул во внутренний двор замка, где ждала его карета.
Словно ничего не заметив, адъютант спокойно продолжал:
– Представитель Королевского военно-морского флота сопроводит вас на борт вашего судна и останется там до тех пор, пока не придет к заключению, что оно готово к выходу в море.
Он дернул за шнурок звонка, висевший за плечом. Дверь распахнулась, на пороге возник лейтенант.
– Еще одно дополнение, господин Сент-Джон. Губернатор объявил вас персоной нон грата. Если вы еще раз будете иметь неосторожность ступить ногой на территорию Капской колонии, то будете немедленно арестованы.
На дорожке из желтого гравия, обсаженной финиковыми пальмами, показалась высокая мужская фигура. Алетта Картрайт весело окликнула подругу, заглянув за цветущий розовый куст.
– Твой кавалер явился. Рановато он сегодня.
Робин выпрямилась, поднимая корзину со срезанными розами. Соломенная шляпа с широкими полями защищала лицо от жарких лучей полуденного капского солнца. Доктор с теплотой и симпатией смотрела на Клинтона, идущего по дорожке: такой порывистый, по-мальчишечьи неуклюжий – трудно представить его дерущимся на корме «Гурона» во главе абордажной команды.
За последние недели визиты капитана вошли в привычку. Робин поселилась у Картрайтов, и Клинтон, обитавший в скромных меблированных комнатах на Ватеркант-стрит, каждый день поднимался на холм с визитом. Доктор ждала его с нетерпением, соскучившись по серьезной беседе после легкомысленной болтовни с дочерьми Картрайтов. Восторженное обожание со стороны молодого капитана было лестно и грело душу. Чувства Клинтона, вечные и неизменные, представлялись Робин путеводной звездой в сумятице и неопределенности, до сих пор наполнявших ее жизнь.
Она научилась ценить его здравый смысл, уважала его мнение и даже позволила ему читать рукопись, над которой работала целыми днями. Хорошо обоснованные замечания Клинтона заслуживали внимания.
Робин с удивлением обнаружила, что капитан стал частью ее жизни, заняв место, которое давно пустовало. Ей нужен был человек, которого можно было утешать и оберегать, кто нуждался в ней и кому она могла щедро дарить переполнявшее душу сочувствие.
– Не знаю, что бы я делал без вас, дорогая мисс Баллантайн, – горячо признавался Клинтон. – Как бы я пережил это ужасное время без вашей поддержки!
Робин чувствовала, что это правда, а не просто пылкие излияния, и не могла оставаться равнодушной к чужой боли и страданиям.
Минуло больше месяца с того славного дня, когда «Черная шутка» в живописных лохмотьях парусов, с пробитыми, как решето, палубными надстройками, привела в Столовую бухту огромного пленника. Черный от копоти «Гурон», который едва полз под наспех починенным рангоутом и с временным рулем, покорно встал на якорную стоянку в Роджер-Бэй под жерла грозных карронад.