Но помогло мало. Воспоминания о любимом рораге словно подстегнули страсть. Через несколько минут Анна уже дрожала, и испуганные фрейлины поторопились добавить горячей воды.
— Наири, вам нехорошо? Вам холодно?
— Нет, все хорошо.
Анна вдруг заметила, что сидит почти в кипятке, и одежда девушек пропиталась влагой от ароматного пара. Служанки не знали, что делать — Наири явно мерзла, но долгая горячая ванна могла плохо сказаться на ребенке.
— Я выхожу!
К Анне тут же потянулись руки — помочь переступить через бортик, поддержать. Мягкая ткань укутала сухостью, и тут же вызвала прилив нового возбуждения. Анна нахмурилась — ей совершенно не нравилось это состояние. А испуганные служанки тут же повалились на пол, уткнувшись лбами в мокрый гранит.
— Все в порядке, поднимитесь, — Анна послушно поворачивалась, пока её вытирали, а потом заторопилась в беседку, где её уже ждал накрытый стол.
Еда отличалась от столичной. Меньше овощей, больше рыбы и мяса. Пряные, маринованные кусочки таяли во рту, а когда подали мисочку с красноватыми крупинками, Анна умилилась: икра! Правда, масла к ней не нашлось, как и хлеба или блинов.
Видя растерянность Наири, на помощь пришла Рийта. Она взяла кружочек огурца и положила на него несколько икринок. Анна попробовала. Оказалось — вкусно. Свежий вкус огурца хорошо оттенялся соленой икрой. Точно так же ей понравился ролл из пекинской капусты, в которую завернули кусочек маринованной красной рыбы и немного риса.
Но больше всего Анне понравились каши. Здесь они не ограничивались рассыпчатым рисом, или рисом на молоке. Наири подали пшеничную, пшенную и перловую. Последняя просто таяла во рту. Анна вспомнила, что именно так готовила перловку бабушка: перебирала зернышко-к зернышку, потом с вечера замачивала в родниковой воде, а утром долго, несколько часов томила в русской печке. А потом добавляла грибы или мясо или просто пережаренный до золотистого цвета лук... Дома так не получалось, даже на водяной бане.
Воспоминания о бабушке, о деревне, о беззаботном детстве всколыхнули тоску. Анне вдруг стало жалко себя. До слез, навзрыд. И она глотала перловую кашу с грибами, сдерживая всхлипы.
Фрейлины, уже привычные к перепаду настроений беременной наири остались невозмутимы. А вот новенькие служанки, живущие при храме, перепугались. Их долго поднимали с земли, убеждая, что госпожа не гневается и её слезы — не вина окружающих.
Тайкан тихо отдал приказ. Рийта подала знак, и девушки подхватили Анну под руки.
— Наири устала!
В саду воцарилась тишина. Анна шла по тропинке, не замечая ни красоты хвойных деревьев, папоротников, камней и зарослей иван-чая. Она очень хотела верить, она поверила, что это капризное состояние — результат усталости, что нужно только отдохнуть, и все придет в норму. Но вели Наири не к Храму.
Небольшая беседка, закрытая со всех сторон деревянной решеткой, ждала в конце пути. Вокруг рорагами выстроились ели, и белки любопытная белка высунулась узнать, что происходит. Потом тренькнула что-то и умчалась, оставив качаться зеленую лапу.
— Наири... — Тайкан откинул легкий полог.
Внутри со стен свисали легкие драпировки. Аккуратные складки, красивые подхваты... Но ни щели между светлыми полотнами. Анна поняла — почему. Там, в прошлой жизни ей приходилось бывать в лесу, и комары портили все удовольствие от прогулок. Здесь же, судя по всему, их должно было быть немеряно.
— Маг не справиться? — Анна осторожно опустилась на кровать, пробуя жесткость. И провалилась в перину.
— Маг справиться со всем, госпожа, — Тайкан сам опустил входную занавеску.
Сняв с Наири обувь, служанки удалились. В беседки остались только Анна и рораг. Он ту же отбросил церемонную чопорность.
— Наири, ведь дело не в усталости.
— А в чем? — Анна с наслаждением вытянулась на кровати. — Я отдохну, и все будет хорошо.
— Вы... скучаете?
Анна резко села. Так, что прихватило спину. Она ойкнула и испуганный Тайкан метнулся к двери, позвать на помощь.
— Не надо! — он тут же вернулся. — С чего мне скучать? Вокруг меня такая карусель. Носятся, как с куриным яйцом, которое нельзя разбить...
— Наири...
— Что — Наири? Я же знаю, чего от меня требуется. Прана. Только прана. А от кого... какая разница.
— Наири, — только и смог прошептать Тайкан, настолько его поразила боль в голосе собеседницы.
— Что? — она посмотрела на него, в глазах скапливались слезы и уже готовы были пролиться ручьями на щеки, пробежать к губам, опуститься на подбородок, чтобы сорваться соленой каплей вниз, на едва прикрытую тонким хлопком грудь.
— Наири... — он протянул руку, осторожно коснулся пальцем щеки. И сел рядом.
Она тут же уткнулась лицом в его плечо. И позволила себе не сдерживаться. Плакала навзрыд, до крика, чуть не срывая голос. Тайкан гладил её по волосам, не боясь нарушить сложную прическу, по вздрагивающим плечам, по спине.... и ощущал её желание.
Он едва не поддался привычке подчиняться малейшему настроению Наири. И все же сдержался. Она хотела не его. Она хотела мужчину, оставшегося в столице, тоскующего не меньше, чем его госпожа.
— Наири? — он чуть отстранил Анну, заглянул в опухшее лицо. — Наири, а может... отправить в Храм Неба гонца? Он приедет. Клянусь, примчиться быстрее ветра.
И Анна понимала, что говорит Тайкан отнюдь не о гонце.
— Не надо, — она вытерла слезы. — Не хочу навязываться.
И рораг отступил, хотя с языка рвались горькие фразы. Хотелось рассказать, объяснить, заступиться за друга. Но он не посмел. И тихо отступил в сторону, позволяя подоспевшим фрейлинам умыть заплаканную госпожу.
Понемногу Анна успокоилась. И даже вздремнула, не обращая внимания на присутствие Тайкана. Обида на Эйра грызла душу, но при этом так не хватало его присутствия, его объятий, спокойного голоса и уверенности, что пока он рядом — ничего не случиться. Одной в постели было так холодно! Не помогли и покрывала, которыми Тайкан заботливо укутывал Анну.
А вечером он позволил прогуляться.
Это напомнило Анне Академию. Там тоже было не видно, ни слышно охраны — все рораги скрывались между деревьями, в кустах, в высокой траве... Полное ощущение одиночества. Обманчивое, но Анна гнала от себя мыли о слежке. Хотелось побыть одной.
Тихо похрустывала под ногами толченая кора. Красновато-коричневая, как и у высоких сосен вокруг... Они вздымались справа и слева ровными рядами, стройные, гордые...
— Это их называют мачтовыми? - поинтересовалась Анна.
Слова, брошенные в пустоту, не остались без ответа — Тайкан тут же оказался рядом.
— Да, госпожа. Это корабельные сосны. Вам нравятся?
— Не знаю.
Она огляделась. Деревья, деревья... Вместо подлеска — папоротник, из которого то тут, то там выглядывают красивые камни, красные и серые. Некоторые покрывал мох, устроившись в выбоинах красивым ковром. Но этой красоте не хватало главного — естественности. Анна уже научилась отличать мастерство садовников от дивного, буйного мастерства природы.
А еще... Эти сосны напоминали Эйра. Такие же несгибаемые. И одинокие. Тоска затопила душу. Анна вдруг отчетливо поняла, что так и не смогла стать для него по-настоящему любимым человеком. Он оберегал её, заботился, может быть, даже привязался... Но в душу не впустил, держал на расстоянии. И это причиняло сильную боль.
— Вам нехорошо? — встревожился Тайкан. — Носилки наири!
— Не надо! — остановила Анна ретивых слуг. И взяла своего телохранителя под руку. — Покажи мне еще... что-нибудь.
Тайкан на мгновение задумался, а потом свернул на другую тропинку.
Не было больше измельченной коры. Под ногами лежали гранитные плиты. Между ними пророс мох и трава, а сосны сменились разлапистыми елями. Почти такими же, как и вокруг той беседки, что послужила Анне временным приютом.
Но эти... Садовники и тут постарались! Сорта подобрали со всяческим тщанием. Цвет хвои менялся от желотоватого до почти черного, с переходом через все оттенки зеленого. Казалось, это огромный рубин отразил в себе солнце, преломил и окрасил его лучи, позволив насладиться нюансами оттенков. Но и в этом великолепии не было естественности.
— Вы думаете о нем?
— М? — Анна даже удивилась. Искусство садовников сумело отвелчь от горьких мыслей, а Тайкан снова вернул к ним. — Нет. Я думала о то, как же у них это получается. — Анна обвела рукой окружающее. — Красиво. Но не пойму, нравится мне, или нет.
— Наверное, я плохой спутник, — вздохнул Тайкан. — Эйр бы нашел слова...
— Ты прав, — вдруг решилась Анна. — Он нашел бы слова. Он их всегда находит, даже когда не надо. Рядом с ним мне нравилось все: дождливая погода или солнечная, гроза или вёдро, удушающая жара или пронизывающий ветер. А без него...
— Пустота... — закончил Тайкан.
Анна осеклась. Сейчас он не о ней говорил. О себе. Та старая тоска не прошла. Пустила корни в душе, приросла, проросла — не выкорчевать.
— Все еще... болит? — она приложила руку к мужской груди.
— Болит, — просто согласился он. — Наири, Анна! Умоляю! Не идите по этому пути, не позволяйте случайным размолвкам привести к непоправимой беде!
— Случайным разборкам? — Анна покатала словосочетание на языке. Как камушек. Или невкусный леденец. — Случайным...
— Именно, госпожа. Я не знаю, что на самом деле произошло между вами, чем прогневал вас Эйр, но уверен: он сам об это жалеет. Наири для него вся жизнь, его сердце, его дыхание...
— И поэтому он не желает признавать собственного ребенка? — горькая усмешка искривила припухшие губы.
— Не не желает, госпожа. Он не смеет.
Анна резко остановилась:
— Не смеет? — эхо подхватило вскрик и отправило гулять между деревьями. — А кто может запретить Верховному рорагу что-либо? Насколько я помню, даже мои приказы он переиначивал по-своему!
Вместо ответа Тайкан опустил взгляд на правую руку. На пальце мерцало серебром жвериндовое кольцо.
Анна вскрикнула. И тут же прижала ладонь к губам, чтобы не выругаться. Дура! Как она могла забыть про Проклятье Жверинды! Эйр смертельно боялся за ребенка, боялся настолько, что ни жестом, ни словом не смел выразить участия в его судьбе. Он мог только заботиться о самой Анне.