— Конечно, Баур, вы правы. Безопасность руководителей превыше всего. В любой стране. Расскажите о модельном составе своей эскадрильи. На каких машинах летали Гитлер, Геринг, Геббельс, Гиммлер, Кальтенбруннер, высшие руководители вермахта?
— Эскадрилья состояла из двух отрядов. Один осуществлял перевозку только первых лиц, вы их назвали. Этот отряд был укомплектован пассажирскими самолетами повышенной комфортности Ju-52, Ju-90, Focke-Wulf 20 °C–Condor, и Ju-88-SS1, переделанный из бомбардировщика в пассажирский. В другом отряде состояли машины малой вместимости и меньшего комфорта, обслуживавшие большинство рейхсминистров, высших лиц вермахта, ВМС, СС, а также выполнявшие задачи самолетов связи. Отряд имел такие машины, как Si-204, Ar-68H, KlemmKk-31/32, Ju-160, Bf-108 Taifun, FiselerFi-156 Storch.
— Каким самолетом постоянно пользовался Гитлер?
— Фюрер любил старый, испытанный и очень прочный Ju-52, он часто называл его «матушкой». Но с сорок второго года часто летал и на четырехмоторном, комфортном Focke-Wulf-20 °C Condor. Машина была скоростной, хорошо управляемой, прочной и надежной в эксплуатации, неприхотливой к качеству аэродромного покрытия.
— Вы давали показания о том, что именно этими машинами в апреле вывозились грузы в Баварию по личному распоряжению Гитлера.
— Да, в основном «Кондорами».
— Назовите эти грузы.
— Я этого не знаю.
— Послушайте, Баур, неужели кто-либо поверит в то, что командир специальной правительственной эскадрильи не знал о характере груза, перевозимого его машинами? Это были документы, картины, какие-то иные ценности, возможно золото?
— Повторяю, господин майор, я этого не знаю. Мне никто и никогда не сообщал о характере груза. Погрузку ящиков всегда производили и охраняли подразделения СС. Я никогда лично не присутствовал при погрузке. Как вам известно, я почти весь апрель находился в фюрербункере.
— Да, нам это известно. Известно и то, что вы направляли контролировать погрузку своего заместителя, штандартенфюрера СС Бетца. Кстати, а где он сейчас?
Баур понимал: майор играет с ним, проверяет на искренность. Им была известна печальная судьба Бетца.
— Вам лучше знать, господин майор. Здесь, в госпитале, до меня дошел слух о гибели Бетца 2 мая.
— И что, Бетц вам не докладывал о характере грузов? Маловероятно, Баур, маловероятно.
— Если мне об этом не сообщали, вы полагаете, кто-то докладывал Бетцу? Да его и к самолетам при погрузке не подпускали.
— Ладно, Баур, переменим тему. Какой дальностью полета обладали «Кондоры» вашей эскадрильи?
— Я понимаю скрытый смысл вашего вопроса. Вы продолжаете считать, что фюрер спасся, улетев самолетом в некую дальнюю страну?
По лицу майора пробежала чуть уловимая волна раздражения, и он, изобразив служебную улыбку одними кончиками рта, поднял холодные глаза, словно приставив ко лбу Баура два ствола взведенных пистолетов:
— Что мы считаем, Баур, вас не касается. Повторяю свой вопрос: какова дальность полета «Кондора»?
— Стандартная — около 3000 километров. Если же выбросить все из салона, принять на борт не более пяти пассажиров и установить в нем дополнительные топливные баки — порядка 7000 километров.
— То есть он вполне может дотянуть без дозаправки, ну, скажем, до Индии?
— Может.
— Или от Мадрида, к примеру, до побережья Аргентины?
— Может, но с дозаправкой на Канарских островах. И то на подходе к побережью баки будут пустыми, машине, возможно, потребуется экстренная посадка.
— Баур, вы лично видели трупы Гитлера и Евы Браун?
— Нет, не видел.
— А с кем-либо из эсэсовцев, якобы сжигавших трупы, говорили?
— Нет, не говорил.
— Почему? Так сильно верили в смерть Гитлера? Или не верили, зная про дешевую инсценировку самоубийства?
Теперь невесело ухмылялся Баур. «Ну как им объяснить очевидное: фюрер погиб, погиб сознательно, приняв единственное для него верное решение?»
— Видите ли, господин майор, фюрер был неординарной, исключительной личностью. Нравится вам или нет, но это факт. Для него крах рейха олицетворял его собственный крах как вождя, как личности. Он не мог никуда бежать, как заяц. Все, что было за гранью созданного им рейха, выглядело для него мелким, жалким, ничтожным. Он уже никому не верил, был глубоко разочарован в немцах. Будущего для него не существовало.
— Красиво, Баур, и патетично. Правда, нечто подобное я уже слышал из уст ваших коллег, Раттенхубера, Монке, Линге, Гюнше.
— Значит, я не один так думаю.
— Нет, Баур, полагаю, все не так. Все очень смахивает на сговор генералов и офицеров СС, наиболее близких Гитлеру. — Майор стал собирать карандаши и бумагу в сумку, разложил перед Бауром страницы протокола допроса, пометив галочками места для подписи. — Собственно говоря, вы сегодня подтвердили версию бегства Гитлера из Берлина.
— Никакой версии я не подтверждал. И ничего подписывать не буду.
— А вы прочитайте внимательно. Там только то, что вы сказали.
Баур быстро пробежал глазами графованные страницы. Все верно. Ничего лишнего. Он подписал каждую страницу.
— Вы трупов не видели, подтвердить смерть Гитлера не можете, информацию о самоубийстве и сожжении трупов черпали от людей, которые тоже ничего не видели. Следовательно, не можете и опровергнуть того, что Гитлер жив, здоров и пьет пиво где-то вдали от поверженного рейха.
Майор весело глядел на насупившегося Баура. Уже на пороге палаты он с притворным чувством жалости заключил:
— Зря вы так, Баур, зря упрямитесь. Ну признали бы, что Гитлер сбежал, всем стало бы легче. И письма бы ваши пошли по назначению, и посылки от родных получали бы. Сдался вам этот Гитлер, прям не знаю!
Глава 21
В конце января тридцать пятого моя эскадрилья пополнилась двумя самолетами Focke-Wulf-20 °C Condor. Безусловно, это событие знаменовало переход на совершенно иной уровень обслуживания высших лиц рейха. «Кондор» развивал скорость более 300 километров в час, имел убирающееся шасси, в двух его салонах могли комфортно разместиться двадцать пассажиров. В конце самолета располагался туалет с умывальником, а в передней части — буфет с холодильником, кофеваркой и электроплитой, закрытые полки для посуды. Передний салон, оборудованный сейфом, креслами, двумя столами и маленьким диваном, предназначался для фюрера.
Фюрер в полете всегда интересовался погодой, скоростью и высотой, поэтому над его сиденьем смонтировали барометр с термометром, часы, альтиметр[22] и спидометр. Ему это новшество очень понравилось, и он реже стал отвлекать нас со вторым пилотом расспросами об условиях полета. И в состав экипажа впервые включили стюардессу, что, наконец, освободило бортинженера от несвойственных ему задач по обслуживанию в полете фюрера и его сопровождающих. Кандидатуру на должность стюардессы люди Гиммлера подбирали тщательнейшим образом. Выбор остановили на фрау Гертруде Дим, супруге начальника районного отдела гестапо в Аугсбурге, даме надежной, сообразительной, расторопной и весьма привлекательной. Фюрер оценил новшество и сказал мне:
— Вот, Баур, за это я тебя уважаю. Ну скажи, разве приятно мужчине, когда его обслуживают здоровенные, угрюмые и наглые официанты? Другое дело — миловидная и воспитанная молодая женщина.
Фрау Дим, лучшим образом вписавшаяся в мой экипаж, прослужила в нем четыре года, до начала войны с Польшей, когда фюрер издал приказ, запрещающий иметь на борту воздушных судов женщин-стюардесс.
Новая машина, как я уже говорил, превышала в скорости привычную Ju-52, время полета из Берлина в Мюнхен сократилось до полутора часов, чему фюрер был очень рад. Он часто подшучивал над Генрихом Гофманом, личным фотографом фюрера и большим любителем спиртного:
— Вы, профессор, еще не успеете опорожнить и полбутылки коньяку, как нам в Мюнхене подадут порцию баварских сосисок с пивом.
В последний четверг февраля, когда я на аэродроме в Гатове проводил инспектирование второго экипажа «Кондора», к самолету подъехала машина охраны и вышедший из нее офицер СД вручил мне пакет. В нем оказалась телеграмма, подписанная моей матерью и содержавшая три слова: «Сегодня скончалась Доррит». Был ли я ошеломлен, раздавлен, низвергнут в пропасть? Нет. Я ожидал, что это рано или поздно произойдет. Накануне Рождества врачи предупредили меня готовиться к худшему. Я немедленно выехал в Берлин. Фюрер, уже извещенный Зеппом Дитрихом о случившемся, принял меня немедленно:
— Ганс, прими мои искренние соболезнования. Доррит была замечательной женщиной. Нам всем будет ее не хватать. Бери любой самолет и немедленно отправляйся домой. Я уже отдал все необходимые распоряжения обер-бургомистру Мюнхена об организации достойных похорон Доррит.
Похороны прошли скромно, были только родные, представители городских властей Мюнхена и баварской организации НСДАП. По настоянию Ганса, брата Доррит, католический священник отслужил панихиду. Я не желал оставаться в доме, разом ставшем пустым и холодным. Его не могли согреть даже мать и дочь, мои самые близкие и любимые люди. После похорон я поручил своему адвокату подыскать для нас новый дом в предгорьях Альп, обязательно на берегу озера, невдалеке от какого-либо военного аэродрома.
На третьи сутки после похорон я вылетел в Берлин на маленьком Fiseler Fi-156 Storch. Дел предстояло невпроворот. Мне казалось, весну и лето тридцать пятого я провел в воздухе. Шестнадцатого марта фюрер по всем каналам радио заявил о выходе Германии из унизительного для нации Версальского договора, о начале новой эры возрождения государства. Рейхстаг немедленно принял представленный Герингом закон о возрождении германских вооруженных сил, перечеркивавший все ограничительные условия, введенные Антантой. А уже через сутки мы летели в Мюнхен на первый военный парад по случаю возрождения армии, авиации и флота.
На аэродроме фюрера встречали ровные коробки батальонов пехоты, моряков, летчиков, подразделений СС и СА, полиции, пожарников. В Обервизенфельде кортеж машин с фюрером, Герингом, Гиммлером, фельдмаршалом фон Макензеном, генерал-полковником фон Бломбергом радостно приветствовали свыше десяти тысяч человек, крестьян, рабочих, служащих, школьников и студентов… От их имени и от имени всех жителей Мюнхена генерал Риттер фон Эпп, да-да, тот самый фон Эпп, под знаменами которого в девятнадцатом году мы освобождали от красной коммунистической чумы Советов нашу родную Баварию, благодарил фюрера за поднятое им знамя восстановления чести и достоинства Германии. Взволнованный фюрер произнес краткую речь во славу немецкого оружия. Голос его дрожал, глаза блестели от слез радости. Я был горд за него. Я был счастлив работать вместе с этим великим человеком.