Камилла, которая начала было убирать стаканы со стола, остановилась.
— Мы очень беспокоимся за него, — ответила баронесса. — Уже три недели от него ничего нет. Он всегда писал регулярно. Муж думает, что его, наверное, перебросили на другой участок фронта.
— Да, — ответила Анна Вегерер, не очень веря в то, что говорит, — все возможно.
Потихоньку все стали расходиться. Хруска тщательно спрятал на тележке две бутылки с вином. Мария Лангталер поставила бутылку Бухэбнеров в сумку рядом со своей и вздрогнула, когда Анна Вегерер засмеялась.
— Давайте, госпожа баронесса, свои бутылки, — сказала она, — я возьму их тоже.
Баронесса поблагодарила.
— Камилла, Камилла, пойдем, — закричала Рената, — мы пойдем с господином Вегерером в огород за ягодами.
Камилла не слушала ее. Она сидела за пустым столом, перед пустыми, грязными стаканами. Она не знала, о чем ей теперь мечтать и чего ждать.
Вскоре Ирена Бухэбнер уехала на Вертерзее. Ее мужу каким-то образом удалось получить особое разрешение на поездку до Клагенфурта скорым поездом, правда не первым классом, как она хотела. Они пришли на перрон задолго до отправления, чтобы инженер сам мог убедиться, что Ирену посадили в купе для некурящих, на место у окна по направлению движения поезда и что ее путешествие пройдет хотя бы с относительным удобством.
Попрощались они очень сдержанно. После той ночи, когда Густав Бухэбнер пришел домой пьяный, его жена была с ним холоднее, чем раньше. На его заверения, что после закрытия предприятия они не будут ограничены в средствах, она никак не отреагировала, а намекам на то, что другие, более важные для них обстоятельства складываются благоприятно, не придала никакого значения. Она не обратила внимания даже на замечание, что его в любой день могут призвать в армию. После конфискации машины она целый день ни с кем не разговаривала и с этого момента отклоняла все ночные притязания мужа. Он смирился и уже ни о чем больше не рассказывал ей, не задавал никаких вопросов. Они стали избегать друг друга. Когда Ирена объявила, что не хочет больше оставаться в Вене и должна уехать любой ценой, инженер вздохнул с облегчением и постарался сделать все, чтобы исполнить ее желание. Рената была сама не своя от радости, когда ей сообщили, что отец скоро отвезет ее к Ахтерерам. Она усердно помогала матери укладывать вещи и непрерывно просила разрешить Камилле спать у нее. После короткого сопротивления Ирена разрешила. Попрощавшись с матерью и пожелав, чтобы она быстрее возвращалась, Рената, чуть дыша от волнения, спросила, надолго ли ее отправляют в деревню.
Пако поранил правую переднюю лапу и медленно ковылял, вызывая всеобщее сочувствие, через сад. Камилла тщательно перевязала лапу, но из-за раны у Пако поднялась температура, и он все время хотел пить и спать. Ночью, когда жара спала, он чувствовал себя так же неспокойно, как и днем, постоянно покидал свою конуру и с лаем бегал вдоль забора. Мать Камиллы, разбуженная лаем, вышла посмотреть, в чем дело, но не увидела ничего подозрительного, кроме света, который проникал через окно пивного зала в погребе барона. Она подождала некоторое время. Вокруг было тихо. Когда Камилла на следующий день собралась идти к баронессе, чтобы, как она объяснила, помочь ей консервировать фрукты, мать наказала ей: «Не зевай по сторонам, там происходит что-то неладное».
Но Камилла забыла о предостережении. Она спешила прийти к баронессе раньше почтальона. Наконец тот появился. С бьющимся от волнения сердцем Камилла ждала, когда баронесса выйдет из маленького кабинета, где она всегда разбирала почту. Глубоко склонив голову над огромным тазом со сливами, из которых она вынимала косточки, Камилла поинтересовалась, хорошие ли известия получила баронесса. Она не спросила от кого, так как ей не хотелось, чтобы ее вопрос выходил за рамки обыкновенной любезности, однако по ее глазам было видно, что она задала его с определенной целью. Баронессой овладело какое-то смутное предчувствие, но она подавила его, потому что ее беспокойство за судьбу приемного сына было слишком велико. Она сказала: «Ничего существенного. От Винцента опять нет писем».
Так продолжалось несколько дней. Наконец заготовка фруктов была закончена, и помощь Камиллы больше не требовалась. Ее опять окружила мучительная пустота. Она расстроилась еще больше, когда Рената, чье присутствие почему-то уже не тяготило ее, сказала, что уезжает на следующий день в деревню. «Пожалуйста, приезжай ко мне, — просила она, — я скажу тете Грете, что ты приедешь».
В этом году школе не дали наряд на уборку урожая. Но генеральный секретарь гитлерюгенда обратился к школьникам с призывом выйти на уборку урожая. Их участие в уборочной кампании должно было стать еще одним доказательством боевого духа немецкой молодежи и ее готовности поддержать крестьян в их тяжелом труде. «Помогая до последнего собрать все зерно и все фрукты, вы помогаете обеспечить продовольствием наш борющийся народ и демонстрируете свою глубокую благодарность фюреру и его героической армии», — драматически взывал к душам школьников генеральный секретарь.
Упоминание о героической армии разбудило в Камилле желание помочь Винценту, приняв участие в уборке урожая в деревне у Ахтереров, но она понимала, что тогда прервется ее связь с баронессой. Это заставило ее отказаться от первоначального намерения.
— Я не смогу приехать, — сказала она Ренате, которая не отважилась еще раз попросить ее об этом.
— Я покажу тебе что-то, — сказала Камилла вечером, — потому что теперь мы долго не увидимся. Но только тогда, когда стемнеет.
Нетерпеливо ожидая, когда наступит вечер, девочка ничего не ела. Рената и Камилла играли на кухне с фрау Бергер в игру «Постой, не сердись!». Пришел отец и тоже сел играть с ними, чего раньше никогда не случалось. Но он был так же рассеян, как и Рената, поэтому другие постоянно выигрывали и не скрывали при этом своего удовлетворения. Потом инженер ушел, не сказав куда.
Наконец исчезла и фрау Бергер. Девочки остались одни.
— Когда? — спросила Рената и подняла занавеску. За окном было совсем темно.
— Ну, — сказала Камилла, — пойдем.
Сад был наполнен запахами жаркого летнего дня. Через луг в гору узкой, темной лентой вилась тропинка, растворяясь в тени деревьев. Пако, который сидел перед конурой, побежал за девочками, тихо скуля. Лунный свет увеличивал и изменял до неузнаваемости его силуэт. Стрекот сверчка звучал в темноте как крик.
Перед беседкой Камилла остановилась, открыла дверь. Внутри было душно и жарко. Она зажгла керосиновую лампу, оставив лишь маленький огонек, потом открыла буфет, составила посуду на пол.
— Теперь смотри, — сказала она Ренате.
Ребенок засунул голову в буфет, но в темноте не мог ничего разобрать.
— Я ничего не вижу, — пожаловалась девочка.
— Отойди, — приказала Камилла и нетерпеливо стала что-то искать в глубине буфета.
Сначала она достала варежки из пяти разных сортов шерсти.
— Сама вязала, — сказала она.
Мужской носовой платок с вышитой на нем буквой «В».
— Это платок моего отца, но он ему не нужен сейчас.
Небольшой фотоальбом в пластмассовом переплете.
— Мне его когда-то подарили, но я им никогда не пользовалась.
Карты.
— Это игра называется пасьянс, в нее играют, чтобы отвлечься.
Карандаш, стержень которого с одного конца был красным, а с другого — синим.
— С карандашом мне повезло. Я его просто купила.
Два кулечка с карамелью.
— О них ты уже знаешь, Рената, — сказала она.
После паузы Камилла сказала:
— А сейчас самое главное. Смотри.
Она глубоко вздохнула и замерла. Потом достала плоский предмет в коричневом футляре. Открыв футляр, она положила его содержимое около лампы, перед ребенком.
— «Вальсы моей мечты», — прочитала девочка и подняла глаза. — Твоя любимая пластинка. Я знаю, — закричала она громко, — это все для посылки, для посылки! — Потом она подбежала к Камилле и обняла ее. — Я правильно отгадала?
— Да, — ответила Камилла, не в силах оторвать глаза от сокровищ, которые лежали перед ними. — Я опять спрячу все здесь.
— У тебя есть тайник, это хорошо, это здорово, — торжествующе повторяла девочка и кружилась. — У Камиллы тайник, тайник.
— Успокойся, — приказала Камилла. — Ни один человек не должен об этом знать.
— Только я буду знать, только я, — шептала девочка. — Хочешь, я поклянусь, что никогда не выдам тебя?
— Клянись, — сказала Камилла и вытянула правую руку.
Рената сжала ее своими горячими маленькими пальцами и серьезным голосом произнесла: «Даю честное слово». Она перевела дух и посмотрела на Камиллу.
— Если ты нарушишь слово, с тобой случится что-нибудь ужасное, — предупредила Камилла.
Девочка кивнула в знак согласия.
Потом они поставили все на место. Стопки чашек и тарелок, которыми теперь никто больше не пользовался, непроницаемой стеной загородили содержимое будущей посылки. Прежде чем закрыть буфет, Камилла еще раз ласково погладила варежки. Она уже хотела закрутить фитиль керосиновый лампы, но вдруг увидела на скамейке что-то темное и мягкое. Вещь оказалась галстуком из дешевой материи военного производства. Такие выдавали в прошлом году. Камилла знала, кому он принадлежит. Она удивилась тому, что он здесь, но не придала этому значения. Удивительным было и то, что подушки, которые раньше лежали на скамейке, теперь были сложены в углу. Однако ее мысли были настолько заняты посылкой, которую она еще не отправила, что на все остальное она уже не обращала внимания.
Девочки не хотели сразу же идти домой. На цыпочках, держась за руки, они пробежали по заросшей травой теннисной площадке, пробрались в заросли сирени, вздрагивая от каждой скрипнувшей ветки, и наконец затаились там, сидя на корточках. После этого они сбежали вниз по лугу, прокрались через кусты черной смородины у Вегереров, ветви которой пробивались через изгородь, и стали собирать ягоды, оставшиеся после уборки урожая. Они нашли садовый шланг, отвернули кран и пригоршнями пили воду, промокнув до нитки. Потом тихо позвали Пако и намочили его больную лапу. Подойдя к своему дому, они прислонились к холодной стене и стояли так, не желая входить.