Новички оживились. Вахрамов принялся подсказывать:
— Аннушка, у них в экипаже народу много… Они бомбят только…
Анна пожала плечиком:
— Может, бомбардировщики летают не так быстро?
— Нет, Егорова. Не тем отличается настоящий летчик-штурмовик от бомбера. Объясняю всем. Если, скажем, кто-то идет по проспекту, и вот его сзади в спину толкнули грубовато. «Ты что это? Тебе чего надо?» — примется выяснять прохожий. Это бомбер. А если прохожий идет, его толкнули в спину, а он развернулся — и бац по уху тому, кто толкнул. Это, уверяю вас, летчик-штурмовик. Понятно?..
Так все больше знакомилась Анна с боевым коллективом, без которого не представляла уже своей жизни. Ей казалось, что она давным-давно знает и Сережу Андрианова, высокого, черноглазого командира ее эскадрильи, и флегматичного, чуточку неуклюжего Алексея Кошкина — начальника воздушно-стрелковой службы, и механика своего самолета Васю Римского, и этого лихого флаг-штурмана полка капитана Карева, которого, кажется, никакие самые трагические обстоятельства жизни не могли вывести из равновесия, радостно-приподнятого удивления этой жизнью.
Когда Анна с Валентином Вахрамовым прибыли в эскадрилью и представились ее командиру, тот задумался, не торопясь раскурил трубку и, словно речь шла о конкурсе на замещение вакантной должности второй скрипки какого-нибудь провинциального оркестришка, сообщил условия:
— Кто быстрее и кто лучше освоит штурмовик, научится метко бомбить и хорошо стрелять, того беру к себе ведомым в первый же боевой вылет…
Что такое быть в боевой обстановке ведомым, отдавали себе отчет и Анна и Валентин. А защищать в бою командира, который идет впереди эскадрильи, которому и первые снаряды с земли, и первые атаки вражеских истребителей, — ответственность вдвойне. Тут задача ведомого — не просто как-то там удержаться в строю, а суметь заметить и те разрывы зенитных снарядов, и очереди «мессершмиттов» и прикрыть от них ведущего, если потребуется, ценой своей жизни.
— Сударь, так вы могли бы уступить место в общественном транспорте, скажем, молодой, несколько привлекательной даме? — после первой же беседы с комэском спросила Анна у Валентина Вахрамова.
— Отчего нет? — в тон ей ответил Валентин. — Уступлю, конечно. Если тот общественный транспорт не двухместный штурмовик, а место — не ведомого у командира эскадрильи…
Спорный вопрос двух новичков вскоре разрешил опять же случай, о котором штурман полка капитан Карев заметил немногословно и туманно:
— Нонсенс!..
Да, так уж вышло. После одного из тренировочных полетов на полигон, когда Вахрамов посадил машину и закапчивал пробег после приземления, ни с того ни с сего он вдруг поставил кран шасси в положение «убрано», отчего бронированная машина в следующее же мгновение сложила свои колеса, просела и оказалась «на брюхе».
Тяжелые черные тучи сгущались над головой младшего лейтенанта. Лежащий на земле штурмовик за каких-то полчаса собрал едва ли не весь аэродромный люд. Одни предлагали поднять его домкратами, другие — всем скопом, просто на руках. А третьи ничего не предлагали — третьих интересовало, почему это младший лейтенант Вахрамов в такую трудную для страны пору выводит из строя боевое оружие?..
— Перепутал рычаги — это отговорка! — возмущался какой-то майор в новехонькой меховой куртке, какие выдавали только летному составу.
Анне голос майора показался знакомым.
— Нет, вы все-таки скажите: для чего подломали боевой штурмовик?.. — настаивал он, и тут Анна узнала в наступавшем на Валентина Вахрамова майоре Гошку Шверубовича.
«Значит, уже продвинулся в чинах», — подумала она и хотела было ринуться на него сама, спросить метростроевского стукача, что же он смыслит в летном-то деле, у кого такое право получил — только требовать да поучать?.. Но что-то остановило Анну. Она отошла в сторону от окруживших Валентина людей, и тогда ей стало невыносимо стыдно за себя. «Как же все хитро устроено, — как бы оправдывая эту свою слабость, рассуждала Анна: — Одни идут в огонь, навстречу смерти, а другие их только уговаривают это делать, ничем при этом не рискуя. Гражданственный блеск в глазах, надутые на шее жилы — весь антураж Гошки Шверубовича. И уже майора заработал…»
— Нонсенс! Повторяю вам, товарищ майор. Непредвидимая несуразица, черт возьми!.. — до Анны долетели слова Карева, и в том, как он произнес их, она поняла: шутить штурман полка не собирается. — Катились бы вы лучше отсюда. Без вас разберемся!..
— Хорошо, хорошо, — Шверубович засуетился. — Я представитель… Я обязан доложить о случившемся…
— Докладывай! — усмехнулся Карев, смахнул самолетным чехлом пыль с сапог, набросил на плечи парашют и полез в кабину штурмовика.
Котельниковская группировка противника была разгромлена. Воодушевленная победой под Сталинградом, Красная Армия продолжала гнать фашистские орды на всех участках фронтов от Ленинграда до Кавказа. Опасаясь прорыва советских войск на Таманский полуостров, немцы создали мощный оборонительный рубеж, протянувшийся от Новороссийска до Темрюка, и назвали это далеко не сентиментальные нагромождения из железобетонных дотов, дзотов, минных полей, противотанковых и противопехотных укреплений Голубой линией. Штурмовать эту линию, уничтожать противника в небе над Таманью и предстояло вместе с другими штурмовиками 805-го авиаполка.
А шел уже март. Получив новые боевые машины, эскадрилья лейтенанта Андрианова готовилась к перелету на фронт. В эти дни Анна Егорова получила письмо. Писала ей Таня Федорова. Она рассказывала о жизни метростроевцев, о том, что многие из их общих знакомых работали на оборонительных сооружениях под Москвой, прокладывали Дорогу жизни через Ладожское озеро, а вот все аэроклубовцы из Метростроя — на фронте. «Твой инструктор Мироевский и Сережа Феоктистов воюют на штурмовиках, — читала Анна. — Ваня Вишняков, Женя Миншутин, Сережа Королев — на истребителях. Погибли Лука Муравицкий, Опарин Ваня, Саша Лобанов, Аркадий Чернышев, Вася Кочетков…» Анна читала список погибших парней и никак не могла представить, что никогда уже не увидит ни Луку, который в сорок первом году стал Героем Советского Союза, ни Ваню Опарина, ни Сашу Лобанова…
«Это одного аэроклуба. Сколько же всего? И как только могло случиться такое?» — в который раз недоумевала Анна и по-своему винила во всем те усыпляющие людей песни — про любимый город, который может видеть сны и спокойно спать себе да зеленеть среди весны, про какую-то допотопную тачанку, которую целое поколение уже и не видывало даже… Вдруг взгляд ее скользнул в письме по знакомому сочетанию букв: «Виктор Кутов…» «Что это?.. Показалось?..» Тревожно кольнуло и сжало сердце. Анна снова прочитала дорогое ей имя и подумала: «С чего бы это Татьяна вообще пишет о погибших? Может, вовсе никто и не погибал — слухи одни да разговоры бабьи!..» Но вот руки Анны отяжелели, голова поникла, и, не произнося ни слова, без слез, она впала в какую-то тяжелую думу, казалось, окаменела в ней…
Комэск Андрианов с инженером эскадрильи провел последнюю проверку боевых машин. Все было исправно, в готовности к отлету, и пилоты, томясь, понемногу уже роптали в ожидании боевой работы. Но как быть с Анной?
— Послушай, Валентин, — Андрианов как-то отозвал Вахрамова в сторонку от всех и прямо высказал ему свою тревогу: — Нельзя ведь Егоровой лететь в таком состоянии. Ты с ней вместе прибыл в эскадрилью — поговори, может, придумаешь что? Сколько на нашего брата ошибочных похоронок приходило!..
Но Вахрамову с Анной говорить не пришлось. Узнав о дне вылета на фронт, она сама явилась к командиру эскадрильи. Как всегда подтянутая, в тщательно отутюженной гимнастерке — ничто не выдавало ее смятения и горя, разве что воспаленные да чуточку припухшие от слез глаза…
— К боевой работе готова. Могу лететь… — сказала тихо, но твердо, и комэск Андрианов больше не сомневался — так оно и есть.
— Соколов, Егорова, Вахрамов, Тасец, Ржевский, к командиру! — передали распоряжение начальника штаба. И вот все споры, все предположения — кого включат в боевой расчет, кому лететь первым на задание в небе Тамани — позади. Шестерка штурмовиков, которую поведет капитан Карев, должна незаметно с тыла — со стороны моря — выйти на цель и атаковать ее с бреющего полета. Цель — колонна танков.
Анне полюбилось летать с капитаном Каревым. И она в душе радовалась, что ее первый боевой вылет на штурмовике будет в составе группы, которую поведет штурман полка. Да не просто в составе группы, а ведомой у Карева!
— Аня, — по-домашнему просто обратился он к ней перед самым вылетом. — Главное, от строя не отставай. Следи за мной и делай все так, как я. Для начала достаточно.
И Анна, сидя в кабине штурмовика, в ожидании зеленой ракеты — сигнала на взлет — ни на минуту уже не сводила глаз с машины Карева.
Вот он отбросил назад привычным движением головы свои непокорные волнистые волосы. Надел шлемофон, пока еще не застегивая его, и одну руку небрежно, словно обнимая старого приятеля, положил на борт кабины. Вот пальцы в шевретовых перчатках весело запрыгали — в такт, должно быть, какой-то легкой песенки. Анна невольно улыбнулась: надо же такое спокойствие! И что это?.. Железные нервы? Уверенность в себе? А может, бравада? Нет, Карев уже далеко не мальчишка — на его счету десятки боевых вылетов, любое самое сложное задание ему по плечу. Говорят, переправу на Дону в районе Цимлянской он разбил с первого захода. При этом потерь ведомых, столь обычных в боевой обстановке, у Карева почти не бывало — кто же кого охраняет в бою?..
Зеленая ракета нарушила раздумчивый строй мыслей Анны. Механик ее самолета Вася Римский с расторопностью хорошего спринтера — камнем с плоскости, на которой стоял, протирая и без того сверкавшее бронестекло фонаря, — провернул винт, отбросил из-под колес шасси колодки, и в следующее мгновение штурмовик, утробно урча мотором, понесся, понесся по взлетной полосе, словно застоявшийся конь.
К цели шестерка штурмовиков шла каким-то странным и неоправданным на первый взгляд путем. Ведущий группы, казалось, запутывал следы, но от кого?.. Враг был еще впереди, а Карев то и дело бросал свою шестерку то в одну сторону, то в другую. Анна запуталась в этих хитроумных зигзагах, но, помня наказ, старательно повторяла все действия ведущего.