А в восьми километрах западнее станицы Крымской погиб комэск Андрианов. В памяти навсегда останутся его боевые заветы: «С зенитками надо хитрить, иначе непременно окажешься подбитым или сбитым. Лучше с ними не связываться, а уж если бить, то наверняка, да ту, которая поперек дороги — цель загораживает…»
— Так что не торопитесь, товарищи штурмовики. Сколько нужно, столько и учиться будем, — обращаясь всякий раз к молодым пилотам, Анна повторяла эту фразу и терпеливо рассказывала, как лучше искать цель, как атаковать с ходу, как уходить от противника, если боеприпасы кончились, как маневрировать, чтобы воздушному стрелку лучше было огонь вести, как в лобовую атаку идти и как с зенитками хитрить, если уж они поперек дороги стали.
Иванов, Степанов, Хомяков, Шерстобитов, Хухлин, Ладыгин, Кириллов, Евтеев… Ярославские, воронежские, вологодские, костромские, курские — бесстрашные русские парни, с кем завтра предстояло идти в бой, за кого она, теперь штурман авиаполка лейтенант Егорова, в ответе, поначалу с недоверием, но потом все внимательней слушали ее наставления, выполняли команды в учебно-тренировочных полетах на полигоне.
Но вот и приказ на перелет к линии фронта. С полевого аэродрома Чарторыск штурмовикам 805-го авиаполка без долгой раскачки, с ходу пришлось взаимодействовать с 8-й гвардейской армией генерала Чуйкова. И надо же такому случиться, в одном из первых боевых вылетов — летчики полка громили тогда переправу на реке Буг — произошел случай, слух о котором пролетел по всему фронту, и о нем долго еще потом вспоминали, правда всяк по-своему. Политработники — с пафосом: «Торжествует и ликует весь народ…» Пилоты — весело, с юморком, но не без гордости: не опозорили-де «кубанское казачество».
А дело было так. Девятка штурмовиков под командой капитана Бердашкевича вылетела на ту переправу и накрыла ее с первого удара. Зенитчики противника успели отыграться на машине Хухлина — снарядами разворотило ее крыло, стабилизатор, так что она едва держалась в воздухе. Прыгать с парашютом Хухлин не стал: поздно было — высота мала, да и какой смысл? Немцы наших летчиков расстреливали прямо в воздухе. Так что, укротив едва управляемый самолет, Хухлин приземлился на крохотном пятачке земли, изрытом воронками, с горечью глянул, как «илы» уходят от переправы, и достал пистолет. Приземлился-то он на вражеской территории, и со всех сторон к разбитому самолету уже подбирались немцы…
То, что произошло в следующую минуту, при самой буйной фантазии предвидеть было мудрено. На окружавших Хухлина гитлеровцев с неба налетел огненный смерч — это на выручку товарища вернулась вся группа штурмовиков. И вот после первой атаки один отделился и пошел со снижением к той площадке, где находился подбитый самолет. Приземлился — и немцы тут же бросились к этой машине. Управлял ею Андрей Коняхин. После посадки, долго не раздумывая, он открыл по противнику огонь из пушек и пулеметов. Но очереди летели выше окружавших машину гитлеровцев. Тогда воздушный стрелок Коняхина оставил кабину и совершил, казалось, невозможное: он поднял хвост штурмовика, чем и помог вести пилоту прицельный огонь. Немцы залегли. Хухлин воспользовался поддержкой боевых друзей — поджег свою машину, ну а что произошло дальше, через каких-то полчаса, Андрей в красках, под общий смех рассказывал пилотам уже на своем аэродроме:
— Ты представь, Аннушка, такую картину: самолет Виктора горит, я полагаю, пора оставлять негостеприимную землю — даю газ, и на всех парусах мы уходим в открытое плавание. Как капитан корабля, я вежливо и неназойливо интересуюсь по радио, как разместились мои пассажиры, всем ли удобно в каюте. А они, черти, молчат. Странно, рассуждаю про себя и начинаю волноваться: возможно, не довольны благоустройством корабля?.. Оглянулся — и… бо-оже ты мой, что там творится! Передать словами в присутствии женщины просто даже неприлично…
После посадки к штурмовику Коняхина сбежались все, кто был на аэродроме. Летчик сидел в самолете, ни слова не говоря, казалось, безучастный к происходящему, а из второй кабины «ила» пилоты извлекали за ноги одного стрелка — он так и прилетел с торчащими вверх ногами, — затем второго, наконец добрались до Хухлина. Коняхина, главного-то героя событий, поначалу никто будто и не заметил. Но потом хватились, вытащили из боевой машины и так, на руках, понесли Андрея на доклад к командиру полка.
Спустя несколько дней Коняхину пришло письмо от матери. Он знал, что Анна давно ничего не получала из дому, и дал ей почитать то письмо.
«Андрюшенька, — писала мать сыну из далекой сибирской деревни, — проводила я на фронт тебя и троих твоих братьев. Наказ дала — бить супостатов, гнать их с земли русской до полной победы!.. Петя вот воюет танкистом, Гаврюша — лейтенант, артиллерист, Лева — в пехоте. А ты у меня летчик. Рожала я тебя, сынок, в бане, на соломе, без всякой посторонней помощи. Помню, после родов лежала и смотрела через дымоход в потолке в небо. Оно было такое чистое-чистое, и очень много было звезд. Твоя, Андрюшенька, звезда светилась ярче всех. Это хороший знак…»
Ничего не сказала тогда Анна Андрею Коняхину — только улыбнулась как-то грустно, печально, возвратила ему материнское письмо и быстро ушла в землянку.
Той ночью ей снова снился Виктор Кутов. Снилось еще, будто она вместе с ним едет знакомой проселочной дорогой среди васильков. В чистом июньском небе серебристыми колокольчиками заливаются тысячи полевых жаворонков, а она лежит на сене — лицом к небу — и считает вслух: «Значит, первого сына мы назовем с тобой Андреем, второго сына назовем Петром, а третьего…»
Но под крылом боевой машины Анны Егоровой пролетали пока что поля и перелески, костелы и крохотные хутора польской стороны.
…Где-то в районе города Хелм наша разведка обнаружила резерв противника, штурмовать который повел пилотов сам командир полка Михаил Козин.
— Аннушка! — раздался его голос, как только вся группа собралась и взяла курс к линии фронта. — Что-то твоих женихов не видно…
Анна рассмеялась в кабине, а в эфир улетело:
— Сейчас явятся! Сапоги начищают… — И вспомнила она свой недавний полет на разведку.
Тогда ее прикрывала пара истребителей соседнего полка. Едва она вышла с ними на связь, как вместо общепринятых запросов да квитанций-ответов еще на подходе к цели получила несколько своеобразный комплимент:
— Эй, ты, «горбатый»! Чего пищишь, как баба?..
Лихой истребитель — король воздуха! — был лично оскорблен участием в боевой работе с таким штурмовиком и не успокоился, пока не запустил в его адрес несколько тяжелых, как ядра, по-русски крепких выражений. Но вот когда по возвращении с задания пилоты услышали в воздухе благодарность за разведданные какой-то Аннушке и сообразили, в чем дело, они так растрогались и такой вокруг ее машины цирк устроили, что едва до своего аэродрома долетели. А в воздухе с тех пор из полка истребителей только и спрашивали: «Где наша невеста?..»
Прикрывали группу Козина лихие ребята из братского полка и в этом боевом вылете. Никого-то не подпустили истребители с воздуха к охраняемым «илам». А с земли…
— Егорова! Справа по курсу в кустарнике замаскирована артиллерия. Видишь? Ударь из пушек!..
— Вахрамов! Дай по батареям эрэсами! — летели команды Козина, но уже и сам в атаке: — Маневр, ребята, маневр!..
И все же, как ни старались уйти от огня противника наши штурмовики, на первом заходе очереди малокалиберных зенитных пушек и четырехствольных «эрликонов» сошлись на машине Виктора Андреева. Не стало одного из лучших «охотников» полка.
Вторым заходом штурмовики наносили бомбовый удар. Навстречу им плотной стеной взметнулся с земли огонь, но никто из бойцов не дрогнул, никто не свернул с боевого курса. Бомбы точно легли в цель. Следуя за ведущим, Анна порадовалась атаке, однако успела заметить, что Козин отчего-то задержал свою машину на пикировании, что пора было бы выводить — запаса высоты уже не оставалось, — но вдруг все замерло, словно на старинной киноленте, самолет командира полка завис над землей и вспыхнул!..
Вырвав машину из пикирования, Анна оглянулась, но на месте падения Козина — в скоплении вражеской техники — увидела только вздымающееся вверх пламя…
До последнего снаряда громили противника штурмовики теперь уже под командованием Анны Егоровой и оставили поле боя только после того, когда с земли ничто уже не стреляло.
А через несколько дней в деревню Володово, что на тверской сторонушке, Степаниде Васильевне Егоровой пришла похоронка. «Погибла смертью храбрых при выполнении боевого задания 20.08 1944 года», — сообщалось в ней об Анне. Тем же числом однополчане отправили представление на старшего лейтенанта Егорову к званию Героя Советского Союза.
«Совершила 277 успешных боевых вылетов… Лично уничтожила…» — по-военному кратко и сухо гласил наградной лист, а дальше следовал такой перечень тех лично уничтоженных танков, орудий, минометов, автомашин, барж, повозок с грузами, живой силы противника, — который составил бы честь иному полку!
Немногословно наградной лист Анны Егоровой заключала строка: «Достойна…» И хотя вместе с похоронкой отправили это представление из штаба полка, но до адресатов казенные бумаги дошли по-разному. Похоронку Степаниде Васильевне вручили, а вот наградной лист вернулся и навсегда остался в архивах 805-го штурмового…
— Брат у Егоровой — враг народа, — шепнул кто-то. — Вот и не дают звездочку!..
— Брат-то брат. Говорят, сама Анна в плену…
Молва прошла после возвращения из дивизии наградного листа, и уже ни командир полка, ни летчик Петр Макаренко — свидетель последней атаки Егоровой — ничего не смогли сказать в ее защиту.
Храбрые из храбрых, верные сыны Отечества шли на таран, вызывали огонь на себя, стрелялись, памятуя недвусмысленное предупреждение: русские в плен не сдаются… Эту способность к самопожертвованию, но и подозрительность, душевную незащищенность, но и жестокость, наивную романтику, но и подлость, официально демонстрируемую преданность вождю, но и тяжкий