В окне вагона промелькнула грустная Володина улыбка. Он что-то показывал рукой, кричал. Но голос его уже тонул в колесном стуке.
Неприветливо встретил новое пополнение Красный Кут — небольшой поселок за Волгой, куда с началом войны перевели Качинскую военную школу пилотов. Моросил дождик. Низко над землей ползли огромные гряды туч, то траурно-черные, то медно-красные. Казалось, ветер гнал их из пасти раскаленной печи.
— Мрачно. Как перед сотворением мира… — пошутил кто-то из ребят, но о погоде тут же забыли.
Прибывших встретил представитель школы и на батальонной полуторке доставил всех в штаб.
С войной система обучения в Качинской школе основательно изменилась. Программа стала ускоренной, и летчики выпускались не одновременно, как раньше, а небольшими группами, по мере их подготовленности. Володя попал в группу лейтенанта Каюка, в которую кроме него вошли курсанты Ткаченко и Ярославский. Так втроем они остались в экипаже на все время учебы.
Домой полетели первые весточки.
«19 августа 1941 года.
Здравствуйте все!
Вот я и живу теперь в казарме с ребятами. Ходим вместе на аэродром. Три раза уже летал со Степкиным летчиком-инструктором, в воздухе управлял сам. Через несколько дней приступаю к теоретическим занятиям.
Пишите, как дела у вас. Достали ли сетки на дом, построили ли убежище? За почерк извините — спешу на аэродром. Володя».
Спустя десять дней.
«29 августа 1941 года.
Здравствуйте, мама и все!
Случайно нашлось время написать вам письмо. Кажется, теперь я настоящий курсант школы: на счету каждая минута. Подъем в 6 часов утра. Зарядка без маек, закаляемся. Потом строем в столовую. Затем теория, разбор полетов с инструктором. После обеда — на аэродром. У меня уже 25 полетов на УТ-2. Сам взлетаю, сам выполняю посадку. Дней через пять вылечу самостоятельно. На аэродроме находимся до 9 часов. Придем — помоемся, поужинаем, вечерняя поверка — и спать. Как видите, свободного времени совсем нет. У нас здесь все по-походному! Спим прямо на досках с матрасами — без кроватей.
Мама, если можно, пришли одеколон и еще свечек — штук пять, — а то у нас часто нет света. А Лешке скажи, чтобы он написал мне адрес Эли. Ну все. До свидания. Володя».
До позднего вечера не покидали классов учебно-летного отдела и самолетных стоянок преподаватели, инструкторы и курсанты Качинской школы. Курс молодого бойца, теоретическую подготовку, полеты — все постигали будущие летчики-истребители одновременно. Фронт требовал людей. Нужны были пилоты, да не просто умеющие летать, а умеющие и драться с опытным коварным врагом. И в программу летного обучения командование школы вводит дополнительно сложный пилотаж, групповой воздушный бой парами, увеличивает количество полетов для отработки приемов ведения воздушного боя.
Вывозную программу на самолете УТ-2 Володя усваивал легко. Инструктор Каюк поговаривал уже о самостоятельном вылете курсанта Владимира Микояна, а вот курсант Ткаченко беспокоил лейтенанта: то у него при разворотах на указателе поворота и скольжения шарик из центра выходит, а это плохо: значит, еще не чувствует самолета; то вдруг заявит, что землю, мол, не видит — выравнивает машину высоко.
Ткаченко больно переживал ошибки и как-то поделился своим сомнением с товарищем:
— Видно, не получится из меня летчик. Туго дело идет — фитиль сырой…
Володя искренне возмутился:
— Ты что раскис! Ведь уже летал в аэроклубе! А инструктор ругает для профилактики, чтобы скорей усваивал. Мне ведь тоже достается.
— Да знаешь, я изо всех сил стараюсь, — сокрушался Ткаченко. — А шарик этот плывет и плывет в угол! А еще эта земля… Как же я ее не вижу — слепой, что ли? Не везет мне…
— Повезет, Коля. Не горюй! Я вот учился до войны в кавалерийской школе. Была, значит, у меня прекрасная лошадь по кличке Ласточка. Любил я ее, и она за мной по пятам ходила. В летних лагерях устроили мы как-то соревнования, «конкур-иппик» — это преодоление группы препятствий. Самое трудное было взять канаву с водой шириною более двух метров, перед которой еще и барьер стоял. Ну, понятно, я старался. Закинулся один раз — лошадь не пошла на препятствие. Потом второй — Ласточка моя дрожит, мне тоже что-то не по себе стало. А знаю: не одолеешь препятствие — потом и конь будет бояться, да и сам… Тогда, помню, подходит ко мне Елизар Львович Левин, наш тренер, и говорит: «Володенька, а ты не старайся. Стараться потом будешь, когда выучишься. А сейчас не торопясь, спокойно работай. Оно и пойдет». С третьего раза я взял ту канаву. А урок на всю жизнь запомнился. Может, и ты сейчас свой «конкур-иппик» берешь? — Володя задумался, достал из кармана гимнастерки сложенный пополам и уже изрядно потертый по краям конверт. На почтовом штемпеле сохранилась дата: март 1940 года. — Вот, Коля, посмотри: это письмо от моего товарища Артема Сергеева. Писал до войны, но будто чувствовал, что нам предстоит вскоре. Ему сейчас, кажется, тоже нелегко…
«Здравствуйте все! — обращался в письме Артем. — То есть Степа, Володя, Леша, Вано и Серго. Как идут у вас дела? Я по-прежнему в артучилище. Сижу да дрожу, как бы не получить по какому-нибудь немецкому «пару». Врагов товарищи мои в финскую войну всех перебили, а я родился с небольшим запозданием и не поспел. Но не унываю. Думаю, и мне достанется взять какого-нибудь лорда в «вилочку» и перейти на поражение на серединном прицеле… Учитесь лучше, чтобы потом бить врага умело и беспощадно».
Недолго пришлось ждать дня встречи с врагом и Артему, и Степану, и Володе.
На десятый день войны у реки Березина командир батареи лейтенант Сергеев вступил в неравный бой с танковой лавиной немцев. Четыре орудия, сто шестьдесят снарядов и сто шесть бойцов в распоряжении лейтенанта.
Расстреляв все снаряды, артиллеристы под огнем достали с поля боя еще тысячу штук. Тогда на помощь танкам враг бросил авиацию. Надрывно стонали моторы, лязгал металл, от взрывов дыбилась земля. В живых вместе с Артемом Сергеевым осталось всего семь человек. Но батарея стояла. Свою задачу она выполнила с честью. Двадцать четыре гитлеровских танка горело на подступах к Березине.
А потом были бои в тылу врага на севере Смоленской области. В одной из схваток Артема ранило. Восемь пуль прошило лейтенанта, думали, что он убит, и к матери ушла первая похоронная, позже придет еще одна. Так они и чередовались — бои, похоронки, снова бои…
Да, всего этого Володя еще не знал. Так же, как когда-то Артем, нетерпеливо высиживая в учебных классах долгие часы, он то и дело поглядывал в окно в ожидании летной погоды. А едва заслышав на стоянке работу моторов, начинал укладывать конспекты и собираться на полеты.
«Я добился своего — пошел в летную школу, — писал он друзьям. — Летаем мы каждый день. Скоро вылечу самостоятельно. Готов давно, но меня еще должны проверить помощник начальника школы и начальник школы дважды Герой Советского Союза генерал-лейтенант Денисов. Степка уже получил звание лейтенанта, сейчас под Москвой, имеет боевые вылеты. Завидую ему. А я сижу в этом чертовом Красном Куте. Дуют ужасные ветры, метели.
Извините за почерк — пишу прямо на аэродроме».
Восемнадцатого октября пасмурным холодным утром механики и курсанты Качинской школы пилотов чуть свет были уже у своих машин. Следом за ними на стоянке появились инструкторы. Низкая облачность, порывистый ветер не предвещали хорошей летной смены, но полеты все же планировались.
После разведки погоды первым в воздух поднялся самолет лейтенанта Каюка. Взлет, выдерживание, один разворот, затем другой, заход на посадку — обычный полет по кругу, с которого начинается работа летчика в небе.
Когда самолет приземлился и вырулил на линию предварительного старта, многие на аэродроме видели, как лейтенант Каюк вылез из своей кабины. Склонившись над козырьком перкалевого УТ-2, он что-то говорил курсанту. Никто не слышал, о чем шел разговор, но все знали: инструктор оставляет машину, чтобы его ученик летел один.
— Неужто выпустит в такую погоду? — недоверчиво спросил кто-то из курсантов.
Сидевший рядом Ткаченко улыбнулся чему-то своему:
— А почему бы нет? Вылетать будет Володя. Не торопясь, спокойно — оно, глядишь, и пойдет.
Машина рванулась на взлет. Слегка покачиваясь на неровностях грунта, она набирала скорость и бежала все стремительней, все уверенней, пока плавно не отошла от земли.
— Ну, вот и еще один летчик родился, — ни к кому не обращаясь, сказал Каюк и приказал Ткаченко следить за самолетом в воздухе.
Давно Володя мечтал об этом полете.
В семье и все-то мальчишки бредили небом. Бывая в гостях у дяди, Артема Ивановича, известного в стране авиационного конструктора, братья наперечет называли марки его машин и, конечно, собирались летать на них…
Как-то в средней школе, где учился Володя, побывал летчик Анатолий Серов. Прославленный герой рассказывал о боях добровольцев интернациональных бригад против войск генерала Франко. Затаив дыхание слушал Володя о полетах в небе Мадрида, Барселоны, о «лестнице смерти» над ущельями Сьерра-Гвадаррамы. Летчик рассказывал, как однажды дрался против девяти самолетов противника, потом — против тринадцати.
После этого в школе только и разговоров было что о «каруселях», боевых разворотах да стремительных атаках. Володя серьезно занялся спортом. Гимнастика, хоккей, мотоцикл развивали в юноше смелость. Уже тогда зрело решение стать летчиком-истребителем.
И вот мечта сбылась. Он один — самостоятельно! — управлял машиной в воздухе. Упругие падежные плоскости учебно-тренировочного самолета несли над просторами родной земли, а казалось, что летел на собственных крыльях…
Сквозь разорванные тучи на какое-то мгновение в кабину самолета заглянуло солнце. Лучи его упали на пропеллер, и тогда перед глазами Володи вспыхнул великолепный диск, сотканный из света. А внизу искрилась, сверкала тысячами других крохотных солнц река. Это до самого горизонта, до самого края земли раскинулась Волга.