Позванивая замерзшими стеклами — вот-вот рассыплется, — напротив остановился старенький трамвай с буквой «Б» вместо номера маршрута. Через минуту Володя с Падей сидели в заиндевевшем полупустом вагоне, перебирали в памяти события школьных лет, друзей, похоже совсем потеряв счет времени.
— Я недавно встретила Тихона Николаевича. Он снова в своей родной артиллерии. А директор школы Сикачев комиссаром батальона. Где-то в разных частях наши Ломов, Левченко, Кожевников, Карахан.
— Знаешь, а ведь мы с Юркой Ломовым в первый же день войны решили бежать на фронт. Не слышала о нем ничего?
— Да говорили, будто он под Смоленском воевал. Жив ли только? Там трудно было…
— А разве вам здесь легко? — вырвалось у Володи.
Какое-то время ехали молча. Потом, подышав на озябшие руки, девушка спрятала их в старенькую меховую муфточку, нараспев протянула:
— Так-то оно так, Володенька. Трудно, конечно. Да только в атаку под пулями Юрка идет. Или вот ты. Ведь летчик рискует жизнью, даже в обычном полете.
Володя задумался.
Вспомнив, что точно так же хмурился он, решая контрольные задачки по алгебре, Надя засмеялась:
— Садитесь, Микоян. Опять урок не выучили. Ставлю вам двойку.
Весело бежал по Садовому кольцу трамвайчик «букашка». В вагон входили и выходили пассажиры.
— Проедем еще три остановки? — спрашивала девушка.
— Давай! — соглашался Володя.
И они летели все дальше и дальше озорным маршрутом своей школьной юности.
На новом истребителе Як-3 Володю выпустили в полет в первый же день после знакомства с машиной. Показав тогда пилотаж в зоне, майор Морозов сделал два полета по кругу, вылез из кабины и, не слушая доклада лейтенанта, махнул рукой:
— Нечего тебя возить. Разрешаю летать самостоятельно.
И каждый день, с конца февраля, беспрерывно, без выходных, без праздников, Володя осваивался с новой машиной. На аэродроме все уже хорошо знали этого самого молодого и самого нетерпеливого летчика. Инженеры, оружейники, техники каждый по-своему помогали ему изучать боевую машину. А он все торопил и торопил время.
Майор Морозов ходил с Володей по маршрутам, отрабатывал воздушные бои, пилотировал парой. Откровенно радуясь успехам ученика, частенько повторял:
— Посмотришь — дитя дитем, а летает зверски!
С каждым полетом Володе все больше открывались боевые возможности истребителя, все уверенней становился его летный почерк.
Однажды ранним морозным утром он сидел в кабине самолета, повторяя памятку действий в особых случаях. У самого горизонта разжигалась светлая полоска зари. В красноватом, с седым оттенком неподвижном воздухе неторопливо тянулись вверх кудрявые дымки. Горел мороз, горели снега.
Холодные стекла приборов, фонарь кабины от дыхания летчика запотели, и, увлеченный чтением, он не сразу заметил, как к самолету подъехала легковая машина. Из нее вышли двое. Один, большой, грузный, с твердым взглядом викинга, — инструктор Морозов. Другой, легкий, стройный, с изломанными бровями на живом лице, — полковник, начальник инспекции ВВС. Когда оба поравнялись с самолетом, где тренировался Володя, полковник спросил:
— Как у Микояна дела?
Морозов улыбнулся. Ничуть не заботясь о производимом впечатлении, ответил вопросом на вопрос:
— Хочешь, покажем пилотаж? Парой.
Предложение отпилотировать парой показалось начальнику инспекции безответственным: нельзя вчерашнему курсанту усвоить за столь короткий срок обучения то, что обычно требует не одного месяца.
— Шесть полетов по кругу, — недовольно буркнул начальник инспекции и ушел на командный пункт.
…Бежит боевая машина на светлый, веселый восток. Покачиваясь слегка на неровностях снежного поля, в какой-то момент она осторожно отрывается от земли и плавно переходит к набору высоты.
По тому, как самолет взлетел — словно кто-то невидимый сорвал цветок, по тому, как аккуратно, с заданным креном выполнил разворот, было видно, что управлял им старательный летчик. Он не дергал машину в нетерпении уйти от земли лихим разворотом. И весь-то полет по кругу выписал каллиграфическим почерком. Потом истребитель взлетел еще раз и еще.
Когда Володя зарулил самолет на стоянку, утреннюю дымку уже совсем растянуло. Солнце, выглянувшее сквозь редкую облачность, прямой наводкой ударило по кабине. В хорошем настроении от удачной летной погоды, от только что выполненного задания Володя весело взбежал на вышку командного пункта. Не слушая доклада, инспектор крепко пожал ему руку:
— Хорошо летаешь. Сделай еще полет и покажи мне обычную змейку.
Темные Володины глаза вспыхнули. По лицу пробежало недовольство.
«Змейку?.. Это самое-то элементарное, что можно придумать для летчика-истребителя? Может, инспектор не доверяет ему?..»
Володя хорошо знал этого противоречивого человека, его вспыльчивый, но отходчивый характер. И все же в минуту, когда полковник предложил показать на боевой машине простые отвороты, оскорбился. Но обиды не выказал, ответил сдержанно:
— Вас понял, — и направился к самолету.
Азарт охватывал Володю всякий раз, когда требовалось сделать решительный шаг. И теперь, едва машина набрала заданную скорость, мальчишеский задор, чувство свободы, отрешенности от всего земного овладели им.
На командном пункте ждали, когда летчик выведет самолет в створ посадочных знаков. В этом направлении и должна была выполняться змейка, имитирующая противозенитный маневр. Еще издалека заметив машину, Морозов подумал: «Пора начинать». Но истребитель летел по прямой. Заметно лишь было, как росла его скорость.
Но что это?! Машина вдруг перевернулась… Пролетев несколько секунд в перевернутом полете, ринулась в отвесное пикирование. Расстояние между самолетом и землей стремительно сокращалось. Когда наконец истребитель, словно камень, выстреленный из рогатки, взлетел вверх, многие облегченно вздохнули. Но это было лишь начало. Закрутилась карусель пилотажных фигур, напоминающих ярмарочные гонки мотоциклистов в «колесе смерти».
Было видно, что самолет пилотировал бесстрашный летчик. И все же инструктор Морозов чувствовал себя несколько растерянно: как могло случиться, что обычно выдержанный, дисциплинированный Володя Микоян так бесшабашно нарушил задание!
Глянув на майора, начальник инспекции, как бы между прочим, спросил:
— А что, этот ваш ученик, он, случайно, не температурит? — Изломанные брови полковника нервно дрогнули.
Морозов знал: проверяющий остался доволен его учеником. Как летчик, он, конечно, не мог не переживать увлечения этой родной ему стихией. Но как инспектор…
Спокойно бежала под колеса самолета заснеженная земля. Откинув фонарь кабины, Володя глубоко вдохнул холодного морозного воздуха и, посмотрев в сторону командного пункта, заметил, как с аэродрома помчалась легковая машина начальника инспекции.
На стоянке встретил Морозов. С укором спросил:
— Зачем это сделал? — и тут же от имени полковника-инспектора объявил летчику пять суток ареста.
Володя стоял молча и счастливо улыбался. Он не мог скрыть ликующего чувства победы: пусть хотя и несколько самовольно приобретенного права на звание летчика-истребителя. Теперь — в боевой полк!
Вечером того же дня он писал Нине: «…по твоим письмам вижу, что у вас там скучно. Ну ничего, недолго — я же еду на фронт. Значит, победа не за горами!..»
Горячему желанию встретиться с врагом в открытом бою были подчинены все Володины чувства. Его единственным стремлением стало как можно скорей получить назначение. Но в инспекции ВВС, учитывая несовершеннолетний возраст летчика, с отправкой на фронт решили повременить.
Заглядывая в госпиталь к брату, Володя подробно расспрашивал его о воздушных боях, откровенно завидовал, что Степану уже пришлось совершать боевые вылеты.
Как-то, рассказывая о трудных боях за столицу, Степан показал брату свою фронтовую карту, на которой значились не только предместья и окраины, но и сам город.
Красная площадь, Кремль, Ленинские горы, радиомачта. Это были уже не достопримечательности, а характерные ориентиры, вполне определенные высоты с отметками.
— А помнишь наши походы с Тихоном Николаевичем к Бородино, по местам боевой славы? — спросил Степан. — Багратионовы флеши, Шевардинский редут?
Володя оживился:
— Как же! Поезд отправлялся с Белорусского вокзала в час ночи, в половине пятого — прибытие на станцию Можайск. Дальше — с песнями в походной колонне до села Бородино. Сверка карт с местностью, привалы.
— И столетний тополь перед батареей Раевского! Он сейчас тоже характерный ориентир на пятиверстке.
Бородино… В одном из полетов на прикрытие танковых колонн Степан прошел парой над знаменитым полем. Издали, занесенное снегом, оно искрилось и играло на солнце. Как и много лет назад, по всему горизонту синела линия лесов. Но вот показались противотанковые рвы, надолбы, черные ленты окопов. Горестный вид открывался сверху: пепелища сгоревших деревень, развалины исторических памятников… Мысли о прошлом и сегодняшнем дне слились воедино. Гневом отозвались сердца.
— Закончится война, обязательно соберемся с Тихоном Николаевичем и пройдем старыми маршрутами. Вспомним все. А сейчас, Степа, выздоравливай скорей! К нам «харрикейнов» из Англии пригнали. Надо их освоить.
Прихрамывая, Степан проводил брата до выхода из больницы. На прощание крепко пожал руку и шутя пригрозил:
— Я скоро вернусь. А ты смотри там: не устраивай больше над аэродромом цирковых выступлений. А то получишь!..
Володя вытянулся по-военному, весело ответил Степану:
— Есть! Только учти по-братски: без сетки я работаю не для цирка…
Английский истребитель «харрикейн», с толстым профилем крыла, вооруженный малокалиберными пулеметами, сразу же не понравился летчикам. «На нем только молоко возить. Чувствуешь себя вроде второго пилота на бомбардировщике», — ворчали они.
У «харрикейна» и в самом деле было немало особенностей. На земле, например, при рулении он нередко становился на нос. Чтобы предотвратить капотирование, для равновесия кто-нибудь повисал на хвосте самолета.