К середине сентября 434-й истребительный прикрывал наши войска, наступавшие на юг в направлении станции Котлубань.
Утром 16 сентября личный состав полка собрался на митинг, и комиссар Стельмощук сказал людям такую речь:
— Здесь, на этой земле, в огненном восемнадцатом году держали героическую оборону бойцы десятой армии. — Стельмощук говорил тихо, фразы строились долго и медленно, но они доходили до каждого, потому что были просты и понятны. — Александр Пархоменко, Николай Руднев, Артем Сергеев — кто не знает этих имен! Не щадя сил, самой жизни, в бой с белогвардейскими полчищами шли они, и в атаке, заглушая скрежет клинков, предсмертное ржанье коней, не раз над степной станцией Царицыном гремел грозный тысячеголосый клич: «Даешь Котлубань!»
Минуют годы, десятилетия, в сознании народа как символ героизма навеки останется сталинградская эпопея. И тогда грядущие поколения назовут и наши имена. За Родину, товарищи! Смерть немецким оккупантам!..
В тот день, в первом же боевом вылете, группа, ведомая майором Клещевым, встретила около четырех десятков гитлеровских машин. «Юнкерсы», приготовившиеся к бомбометанию, и прикрывающие их «мессершмитты» оторвались друг от друга. Приняв решение атаковать бомбардировщики, Клещев повел свои одиннадцать истребителей в лобовую атаку. Строй «юнкерсов» дрогнул. И вот вспыхнула одна вражеская машина, за ней другая. Немцы начали разворачиваться, чтобы удрать за линию фронта. Тогда пилоты Ивана Клещева ударили по «мессершмиттам». Еще два самолета гитлеровцев загорелись и врезались в землю.
Трудный это был день. Едва успев заправить самолеты, летчики снова взлетали и направлялись в район станции Котлубань. Бесстрашно дрались воздушные бойцы Бабков, Котов, Луцкий, Прокопенко, Тарам, Долгушин, Карначонок, Избинский. Уже к вечеру, после седьмого или восьмого боевого вылета, майор Клещев поднялся на КП: командир ждал посадки последних истребителей. Приземлились все, в том числе и звено молодых. Не возвращался лишь Николай Парфенов.
Незаметно, по одному, пилоты потянулись к командному пункту.
Переговаривались вполголоса, ждали известий. Володя, стоя с Александром Котовым неподалеку от КП, на каждый треск радио настороженно вскидывал голову. Дважды ему чудилось, будто слышит гул мотора, и тогда он хватал Котова за плечо:
— Слышишь, Саша?.. Летит! Точно летит!
Котов, с черным от усталости лицом, с измученными глазами, не отзывался: он видел, как в бою падал самолет с бортовым номером Парфенова…
А назавтра были новые вылеты на Котлубань. Еще на подходе к железнодорожной станции истребители майора Клещева вступили в воздушный бой. Группами по десять самолетов, яростно отбиваясь от «мессершмиттов», летчики с ходу атаковали немецкие бомбардировщики.
В одном из вылетов в группу Котова включили Клаву Блинову, с десяткой Избинского ушла Нечаева. После первой атаки комэск Избинский и Карначонок сбили два бомбардировщика. Александр Котов принял на себя удар немецких истребителей и связал их боем. Из огненной карусели один за другим выпали два «мессершмитта», сбитые Долгушиным и Прокопенко. Но силы были не равны, врагов было втрое больше.
Заметив, как на самолет Блиновой насели «мессеры», Котов передал Луцкому: «Володя, веди группу», а сам переворотом кинулся на помощь Клаве. На высоте 2500 метров завязался бой. Энергичным маневром Котов зашел в хвост одной немецкой машине, летчицу удалось выручить. Но почти одновременно снизу по правой плоскости Котова ударил другой истребитель. Самолет Александра загорелся. Положение осложнялось, и тут летчик заметил, что на помощь к нему вернулся Луцкий. Глубоким скольжением Котов сбил пламя с плоскости и, не выпуская шасси, посадил машину в поле.
В это время где-то уже неподалеку от аэродрома, заметив смертельную опасность, на выручку ведущего бросилась Клавдия Нечаева. Бесстрашно подставив истребитель под огненную трассу, двадцатилетняя летчица ценой своей жизни спасала боевого товарища.
Клаву Нечаеву хоронили всем полком. На скорбном земляном холме установили пирамидку с фанерной звездой и ружейным залпом почтили память погибшей. В молчании застыли шеренги. Тогда вышел вперед полковой комиссар.
«Война не окончена, предстоят бои… их пример…» — как в тумане доносились до Володи слова комиссара, и спазмы сдавливали горло.
С гибелью друзей — Тимура Фрунзе, Николая Парфенова, Клавы Нечаевой, казалось, все — и слова, и даты, и события — уходило куда-то туда, в далекое прошлое. А здесь, на аэродроме, оставалось только горе и небо — стремительное, грохочущее, рвущееся фронтовое небо. И не было ни страха, ни сожаления о себе. Бешенство великого гнева сдавило ему душу. Он молчал, но все рвалось в нем закричать, чтобы весь мир услышал этот голос отчаяния и мости.
Восемнадцатого сентября сорок второго года командир батареи лейтенант Сергеев, оправившись после ранений, прилетел в Москву в краткосрочный отпуск. Ему должны были вручать боевые награды за Березину. Как только он приехал, сразу же позвонил Ашхен Лазаревне.
— Мне тяжело сегодня, Артем. Я что-то сильно волнуюсь за мальчиков, — тревожно ответила Ашхен Лазаревна и вдруг попросила: — Позвони в инспекцию, будь добр, узнай, как они там? Мне ведь неудобно, скажут: сыновья воюют, а мать мешает…
В инспекции знали о положении 434-го истребительного авиационного полка: только за три сентябрьских дня летчики майора Клещева уничтожили в воздушных боях сорок четыре самолета противника. Победы эти давались нелегкой ценой, все тревожней поступали боевые донесения из полка. И хотя к потерям людей все были готовы, привыкнуть к ним было невозможно.
Ничего не сказали об этом в инспекции лейтенанту Сергееву. Не узнал Артем в тот день и о боевых делах Володи. А вскоре, получив направление, он убыл под Сталинград.
Через месяц в газете «Правда» Артем прочитал сообщение о награждении летчика-истребителя Владимира Анастасовича Микояна орденом Красного Знамени.
«Дорогой Вовка! Поздравляю и страшно рад за тебя, — писал Артем на домашний адрес Володи, в надежде что письмо со случайной оказией перешлют в полк. — Вчера сидел на бюро, и на глаза попался Указ о награждении отличившихся в боях с немецко-фашистскими захватчиками. Стал читать. Гляжу — много знакомых фамилий. И вдруг как по голове стукнуло! Сорвался с заседания — и к Сергею. Когда сказал ему, Серега чуть со стула на стол не прыгнул, а Лешка Кандауров весь просиял. Еще раз от всей души поздравляю тебя и желаю успеха. Уверен, что это первая, но далеко не последняя награда. Крепко жму руку. Артем».
Володя не получил письма школьного товарища. Восемнадцатого сентября сорок второго года, в день, когда Артем разговаривал с Ашхен Лазаревной, старший лейтенант Микоян Владимир уходил в свой последний бой.
Едва забрезжил рассвет, летчики полка Клещева уже сидели в кабинах истребителей в ожидании команды на взлет. По первому сигналу в небо поднялось звено майора Семенова. Следом за ними взлетели еще три звена, которые вели Избинский, Баклан и Шишкин. Вся группа, эшелонированная по разным высотам, приближалась к району патрулирования, когда с земли поступило сообщение о противнике. Девятка «мессершмиттов», заметив небольшое численное преимущество советских истребителей, в бой решила не вступать — с разворотом немцы ушли на высоту. Но там их встретила пара прикрытия, ведомая Гараниным. Сбив один «мессершмитт», остальных отогнали на запад.
В это время со станции наведения передали команду о подходе немецких бомбардировщиков. Тогда Избинский с Шишкиным повели свои звенья навстречу «юнкерсам», Семенов и Баклан остались патрулировать над Котлубанью.
Но вот последовала новая команда: во что бы то ни стало уничтожить разведчик-корректировщик. Маневренный ФВ-189 — предвестник очередного налета противника! И Семенов бросил свое звено в атаку на «фокке-вульф». Переворотом немец оторвался было от группы, но преследование продолжалось и на пикировании. До самой земли истребители ловили в прицелы машину противника. Когда «рама» вышла в горизонтальный полет, огнем из всего бортового оружия Александр Семенов и Степан Микоян сбили самолет-разведчик.
В этом же бою пару «юнкерсов» уничтожила группа Избинского и Шишкина, отогнав из района действий оставшиеся немецкие бомбардировщики…
После второго боевого вылета Клещев приказал Степану отдыхать, а машину заправить для младшего Микояна.
Еще издалека, направляясь к самолету, Володя крикнул механику:
— Шаракшане, запуск! — и уже в кабине пристегнул лямки парашюта.
Степан стоял рядом, когда Володя, подняв руку, запросил разрешение выруливать. Улыбнулся брату, что-то крикнул на прощание, но слова его утонули в мощном гуле взлетающих истребителей. Хронометр показывал 12 часов 45 минут по московскому времени. Группа из тринадцати машин во главе с комэском капитаном Избинским ушла на задание.
Косяками, наполняя воздух тяжелой томительной дрожью, в район действий 1-й гвардейской армии плыли перегруженные бомбардировщики гитлеровцев. На малой высоте — Ю-87, на средних высотах — Ю-88 и Хе-111, а сверху постоянно висели «мессершмитты», эскадрильи «берлинских снайперов». Три яруса смерти.
Видимость была плохой. По всему району до трехкилометровой высоты стояла густая дымка из-за пожаров. И группа Избинского уже на подходе к станции Котлубань, едва не столкнувшись, встретила «хейнкелей» и «мессершмиттов». Около сорока машин сошлись в воздухе. Разгорелся жестокий, жаркий бой.
После первой же атаки комэск сбил вражеский бомбардировщик. Самолет упал в расположении наших войск. Другого атаковал Володя. На мгновение увидев самолет в прицеле, он сжал ручку управления и послал точную очередь — еще одним стервятником стало меньше. Энергичным боевым разворотом Владимир набрал высоту — там уже завязался бой с «мессерами».
Радиостанции командных пунктов, станции наведения самолетов, рации танков, самоходных пушек передавали команды, донесения, звали на помощь, искали друг друга.