Доказать это мы поставили целью с самого начала» (I, 63, 9). Итак, в первой книге он пишет, что судьба подчинила мир римлянам и цель его как историка — проследить, как она этого достигла. И буквально через несколько страниц в той же первой книге он говорит, что не судьба подчинила мир римлянам и цель его доказать это читателю!
Это вопиющее противоречие ставит ученых в тупик. Немецкий историк фон Скала{66} отказывается признать, что один человек в одно и то же время мог написать оба пассажа. Он считает, что второе место интерполяция, вставленная Полибием позднее, когда взгляды его изменились. Но это совершенно невозможно. Дело в том, что Полибий не просто обещает доказать, что не судьба вознесла римлян. Свое обещание он выполнил. Мы уже видели, что целую книгу — VI — он посвятил исследованию причин возвышения римлян и причины эти вполне реальны и к судьбе отношения не имеют. Он даже противопоставляет римлянам афинян и фиванцев, которые вознеслись «как бы по капризу судьбы», а потому не заслуживают специального рассмотрения (VI, 43, 1–3). Затем он сравнивает военный строй римлян и эллинистических государств, чтобы «установить причины, почему победа остается обычно за римлянами… Тогда мы не будем подобно глупцам все приписывать судьбе… но будем знать истинные причины успеха» (XVIII, 28, 4–5). Наконец, по мнению всего эллинистического мира, чуть ли не главную роль в возвышении Рима сыграл Сципион Старший. Полибий полностью с этим согласен (X, 2, 1; X, 40, 7). Но мы уже говорили, что историк решительно восстает против всякого религиозного толкования его действий и объяснения побед.
С другой стороны, и первое место нельзя считать позднейшей вставкой автора, если только не предположить, что Полибий сделал эту свою вставку за несколько часов до смерти. В противном случае он должен был бы отредактировать свой текст и убрать режущие слух противоречия. Между тем оба пассажа находятся рядом в одной и той же первой книге!
Немецкий ученый Зигфрид выдвинул другую точку зрения{67}. Он считает, что Полибий страдал раздвоением личности, родом шизофрении. Он попеременно находился в двух мирах — в одном все совершалось по законам разума и строгой причинно-следственной связи; другой был мистическим и иррациональным. Однако при самом придирчивом изучении книги Полибия нельзя заметить ни малейших признаков умопомешательства. И не только современный читатель их не замечает. Не замечали безумия Полибия люди, лично знавшие его — многочисленные греки и римляне, которые не боялись давать ему самые трудные и ответственные поручения. Нет, версию о помешательстве придется отбросить.
Но если оба места не результат позднейших правок и не плод шизофрении, остается единственная возможность. В обоих отрывках слово судьба понимается в разных значениях. Именно к этому выводу пришел в своей блестящей статье о Полибии английский исследователь Варде Фаулер{68}. Каковы же эти значения? Довольно ясно, в каком смысле судьба употребляется во втором случае, когда Полибий хочет доказать, что не судьба вознесла римлян. Ясно потому, что наш отрывок — лишь одно звено в целой цепи, состоящей из совершенно подобных элементов. Когда Полибий говорит, что не судьба и не боги вознесли Сципиона, что не судьба дала римлянам победу над македонцами и, наконец, что богам и судьбе вообще нельзя приписывать важные события в истории, он имеет в виду одно и то же. Под судьбой он понимает либо случай, либо божественную волю и даже некую божественную личность, потому что судьба у него всегда соединена с богами.
Значит, в первом случае, когда он говорит, что судьба совершила великое деяние, объединив весь мир и даровав власть над ним римлянам, он подразумевает не случай и не божественную волю. Перед нами нечто иное, какая-то безликая сила, которая управляет народами. Что же это за сила? Немецкий ученый Гирцель сближает ее с Проноей стоиков, неким мировым разумом, который руководит Вселенной{69}. Мысль, что судьба Полибия напоминает некий мировой порядок, интересна. Однако следует помнить, что это сходство между двумя понятиями, к которым пришли разные люди, двигаясь с противоположных концов. Дело в том, что Полибий стоиком не был, не принадлежал вообще ни к одной философской школе. Замечательно, что он ни разу не назвал свою судьбу Проноей. И вообще нигде не прибегает к очень разработанной стоической терминологии. А он мог хорошо узнать ее из бесед с Панетием. Так что перед нами не философское понятие.
Варде Фаулер утверждает, что судьба Полибия — то же, что природа (physis), о которой он говорит в VI книге, когда описывает круговращение государственных форм (4, 11; 9, 10; 57, 1). Замечу, что в ряде мест Полибий действительно употребляет слова «судьба» и «природа» как синонимы. Говоря о проливах, являющихся входом в Средиземное и Черное море, он называет их созданиями судьбы (XVI, 29, 8). Рассказывая о несчастьях, которые обрушились на Евмена после полосы удач, он пишет, что ничего удивительного в этом нет, если вспомнить, «как в большинстве случаев природа распоряжается нашими делами», ибо судьба непостоянна (XXIX, 2, 1–2), Наконец, описывая нашествие галлов, он поясняет, что судьба заразила всех кельтов страстью к войне, т. е. все кельты от природы воинственны (II, 20, 7).
Но если судьба и природа одно и то же, почему Полибий употребляет разные термины? Единственная причина этому, говорит Варде Фаулер, заключается в том, что в VI книге речь идет о регулярном, постоянно повторяющемся явлении, в I же книге — о чем-то уникальном. Я бы предложила совсем другое объяснение. Мы видели, что государства Полибий уподобляет живым существам. Подобно этим существам, они растут, достигают зрелости, стареют и гибнут. Вот почему, говоря о них, он прибегает к термину из естественной истории. Все те процессы и механизмы, нам покуда неизвестные, которые заставляют расти и стареть живой организм, он называет термином природа. И соответственно механизмы истории, нам тоже неизвестные, он называет судьбой. Я хочу напомнить один момент, не замеченный исследователями. В I книге Полибий говорит не просто о завоеваниях Рима, а об объединении человечества. Между тем объединение это началось до римлян. В 217 г., по словам самого автора, истории Европы, Африки и Азии соединись в одно. Между тем римляне еще не вмешивались в судьбы Балкан и Азии. Это значит, что началось центростремительное движение. И несколько держав претендовало на мировое владычество. Состязание это выдержали римляне, наиболее к власти этой пригодные. Вот это-то центростремительное движение дело рук судьбы.
Итак, термин «судьба» у Полибия употребляется в двух разных смыслах. Во-первых, это олицетворение обстоятельств и слепого случая. Во-вторых, некие законы и силы истории. Но тут мы обнаруживаем еще одну замечательную черту концепции Полибия.
Возьмем два важнейших события его истории — Ганнибалову войну и войну с Антиохом. Как объясняет Полибий причины этих войн? Причиной войны с Ганнибалом, говорит он, было, во-первых, чувство горечи в душе отца его, Гамилькара Барки. Разбитый римлянами в Сицилии, он всю жизнь лелеял мечту о реванше, готовил новую войну, а сыновей своих воспитал в лютой ненависти к Риму, рторой причиной явилось то, что римляне после Наемнической войны потребовали с карфагенян денег[53]. Этого карфагеняне простить не могли и готовы были поддерживать Ганнибала. Третьей причиной были необыкновенные успехи Гамилькара и его преемников в Испании. Они вселили в них уверенность в победе и дали средства для войны (III, 9, 6–10, 6). Причиной же Антиоховой войны было озлобление этолян против римлян. Обидясь на Тита, они заключили союз с Антиохом и Ганнибалом (III, 7, 1). Таким образом, Полибий как будто сходится с такими учеными XX в., как Скаллард и Олло, которые считают, что Рим случайно втянут был в серию международных конфликтов. С теорией этой можно соглашаться или нет, но она вполне понятна. Но тут-то как раз мы и подходим к самому удивительному и загадочному положению Полибия.
Вспомним, что говорил он в предисловии, а потом несколько раз настойчиво повторял в тексте. Все события рокового 53-летия напоминают драму — все развивалось по единому заранее продуманному плану, начертанному судьбой. Ганнибалова, Филиппова, Антиохова война — лишь акты этой драмы, тесно связанные между собой. Позволю себе еще раз привести это замечательное место. «Антиохова война зарождается из Филипповой, Филиппова из Ганнибаловой, Ганнибалова из Сицилийской… Промежуточные события при всей их многочисленности и разнообразии… ведут к одной цели» (III, 32, 7). И цель эта — объединение мира. В самом деле, какие государства претендовали на власть над миром кроме Рима? Карфаген, Македония, царство Селевкидов. Следовательно, столкновения между ними были неизбежны. Они возникли бы, даже если бы и не было никакой горечи в душе Гамилькара, а этоляне не поссорились бы с Титом. И люди, умевшие проникнуть взором в даль грядущего, те, кто чувствовал на лице своем дыхание судьбы, это сознавали. Перед последней решающей битвой с Ганнибалом Сципион, по словам самого Полибия, прямо сказал воинам, что бой идет не за Африку, но за власть над миром (XV, 10, 2).
Так что же? Цепь случайностей и человеческих обид или великий единый план судьбы? Очевидно, каждое важное событие имеет два объяснения. Одно на человеческом уровне; оно лежит на поверхности. Здесь все решают дипломатические интриги, взаимные обиды, мелкие козни и борьба честолюбий. Но есть другой уровень, уровень глубинный. Он не зависит от воли людей и скрыт от их понимания. Там идут процессы, подобные тем, что образуют океаны и материки. Это те могучие подводные течения, которые заставляют народы бросать мирную жизнь и устраивать революции, то соединяют человечество воедино, то дробят его на мелкие части. Причины первого уровня можно увидеть из отдельных историй, о причинах глубинных мы можем догадываться только из всеобщей истории (