!» – чёткий и твёрдый голос отца звучит где-то на границе реальности и кошмара.
Перед внутренним взором возникают его пронзительные голубые глаза, такие спокойные и ясные, словно отец не плод моего угасающего сознания, а стоит рядом, склонившись надо мной и ласково гладит по лицу. Но это невозможно… Папы здесь нет… Эрика тоже нет… Они оба меня бросили. Солёные слезы обжигают веки, грудную клетку стягивает стальным обручем, и я снова начинаю уплывать… Мамочка, я тоже его никогда не прощу…
«Вставай. Двигайся. Выживай.» – снова врывается в мое подсознание гипнотический голос президента, на этот раз приказывая, а не ласково убеждая.
Прихожу в себя мгновенно, словно кто-то запустил мой внутренний резерв. Рывком поднимаюсь на ноги, превозмогая боль в ушибленных ребрах и затылке, и в эту же секунду меня оглушает зловещий рокот – то ли отголосок нашей борьбы, то ли низкое рычание шершней, успевших прыгнуть за нами до того, как зияющий проем закрылся. Сквозь хаос я улавливаю пронзительный крик Теоны, полный дикой боли и ужаса. Меня пронзает ледяным осознанием – шершни действительно здесь, в этой темной ловушке, из которой, похоже, нет выхода.
– Включите тепловизоры! Не стрелять, пока не увидите цель! – раздается резкий приказ Эванса. Его голос прорезает темноту, отдаваясь гулким эхом в моей голове. Я тянусь к панели на шлеме, но после падения часть функций не срабатывает, тепловизор не включается. Дыхание замирает, и страх застывает в сердце, но в следующее мгновение начинается нечто странное.
Пространство вокруг постепенно обретает формы. Способности, проявившиеся тогда, в лесу, возвращаются – я снова начинаю различать очертания в кромешной тьме, как будто кто-то тихонько, невидимо, осветил пространство для меня одной. Содрогнувшись от ужаса, я вижу две массивные тени, нависшие над Теоной. Я поднимаю автомат и, не отводя взгляда, нажимаю на спуск. Первая очередь настигает одного из шершней, пули впиваются в его черную плоть, разрывая ее. Второй, вскинувший уродливую морду с окровавленными клыками, получает пулю в глаз и, дергаясь в конвульсиях, падает назад.
Я бросаюсь к неподвижно застывшей подруге, глотая застрявшие в горле слезы и немой вопль. Ноги ватные, сердце сжимается от страшного предчувствия. Рухнув перед ней на колени, отчаянно и протяжно кричу. Костюм на груди Теоны разодран, из рваной раны на шее вытекает темная кровь. Она судорожно хрипит, пытаясь сделать вдох, хаотично скользя трясущимися руками по кровавым лужам. Я хватаю ее ладонь, сжимая в своих так сильно, словно это сможет спасти или хотя бы согреть, утешить… на мгновение. Последнее мгновение.
– Пожалуйста, Теа. Прошу…. – умоляю, прошу и плачу.
Кто-то опускается рядом со мной, что-то говорит, но я не слышу. Мой взгляд с отчаянной, обреченной надеждой впивается в лицо Теоны, ставшей мне родной и близкой за столь короткий срок, что мы провели в этом аду.
– Ты нужна нам. Мы не справимся без тебя… Как же так, Фокс? Мы же команда…
Почувствовав слабое шевеление ее пальцев в моих ладонях, я обхватываю их еще крепче, желая удержать, не дать уйти… так рано, несправедливо рано. Мне удаётся… всего на секунду, а потом из ее груди вырывается булькающий звук, распахнутые глаза за визором шлема тускнеют, из них неумолимо утекает жизнь, оставляя лишь страх, боль и неизбежное прощание. Ее губы шевелятся, будто она хочет что-то сказать, но все, что остается – слабый хрип, после которого тело Теоны затихает в моих руках.
Я не знаю, сколько проходит времени. Минута, две или вечность. Все мои чувства и ощущения тонут во всеобъемлющей скорби, бездонной как черная пучина, что поглотила Фокс. Забрала ее себе жестко и беспощадно, словно имела право… Беззвучно всхлипывая, я по-прежнему сжимаю безжизненную руку Теоны, вспоминая, какой сильной и особенной она была. Неунывающей, временами дерзкой, но почти всегда непринуждённой и искренней, готовой подбадривать любого, кто нуждался в поддержке или совете. Самая честная и прямолинейная из всех нас. Яркая влюбчивая звездочка из серого Гидрополиса, погасшая слишком рано. Теперь от нее остался только пустой остекленевший взгляд, обращенный в никуда…
Сдавленный вдох, прозвучавший совсем близко, заставляет меня вскинуть голову. Сквозь мутную плену слез я с трудом фокусирую взор на Эвансе. Оказывается, это он был все время рядом. Неподвижный и молчаливый как скала.
Я не вижу выражение его лица за шлемом, но по напряжённым плечам и едва заметной дрожи видно, как тяжело ему дается сдерживать своё горе.
– Черт возьми, Теа…, – он протягивает руку к ее окровавленному плечу, но затем быстро одергивает, сжимая пальцы в кулак до хруста костяшек. – Черт… – снова и снова повторяет, словно не может принять жесткую правду. Его дыхание становится всё более прерывистым. Лейтенант замирает, погружаясь в свои мысли, а затем что-то в нём ломается. Он быстро отворачивается, стараясь не показать своей слабости. Резко встает на ноги и отшатывается назад.
Может быть, я в нем ошиблась, и Эванс испытывал к Теоне гораздо более глубокие чувства, а не только эгоистичное желание обладать той, что выбрала другого? И выбрала ли? Пусть мне не удалось узнать Фокс достаточно хорошо, чтобы читать ее мысли, но к этому парню она однозначно была неравнодушна. Это было заметно по мимолётным взглядам и тому, как она горячо и категорично отрицала, что между ними ничего больше не осталось, а он злился и настаивал, срываясь на Ховарде, а иногда и на самой Теоне.
Нет, Эванс волновал ее. И, возможно, не меньше, чем Шон…
Шон.
Оглянувшись, я нахожу взглядом Ховарда. Ссутулившегося и застывшего в неестественной позе. Он будто окаменел, как и остальные инициары. Жуткое молчание, ни малейшего движения, рваное дыхание и гулко бьющиеся сердца. Страх и ужас свершившейся утраты нависает над нами тягостной плотной тишиной. Вязкий полумрак давит на плечи, невысказанные слова и невыплаканные слезы комом стоят в груди.
– Отпусти ее, Дерби. Она мертва, – хрипло произносит Эванс, со свистом выдыхая воздух. Отчаяние и боль в его голосе настолько осязаемы, что меня накрывает второй волной чудовищного осознания. – Поднимайся, – приблизившись, он протягивает мне руку, помогая встать на ноги.
Я еще какое-то время потерянно стою над телом Теоны, ощущая, как свинцовые тиски не позволяют сделать полноценный вдох. Волна горя и опустошения захлестывает все сильнее.
Эванс пытается отвлечь меня от этого ужаса, переключить внимание на задачу, как и положено командиру. Он шагает вперед и с трудом выдавливает слова:
– Мы не можем оставаться здесь. Нужно понять, где мы оказались и найти выход. Связь с Харпером пропала, так что придется рассчитывать только на себя.
– Найти выход? – я поднимаю на него потрясённый взгляд. – Уйти и оставить Теону с этими дохлыми тварями?
Мой голос звучит резко и почти грубо, но мне плевать на чертову субординацию. Я не могу понять, как он может так спокойно говорить о том, чтобы бросить Теону здесь и искать очередной выход, которого, вполне вероятно, попросту нет.
– Я отвечаю за остальных, Дерби. За всех вас. Если мы и дальше будем терять людей, у нас просто не останется шансов на спасение, – жестко и бескомпромиссно чеканит он.
Сжимаю кулаки, ощущая, как внутри всё закипает от гнева. Этот холодный, беспристрастный тон… Как он может?
– Но это же не просто «ещё одна смерть», лейтенант, – бросаю я, не в силах сдержать горечь. – Это Теона. Она была с нами с самого начала. Она… Она была одной из нас.
По телу лейтенанта проходит крупная дрожь. Возможно, он хочет что-то ответить, но тут вмешивается Шон, поддерживая мое праведное возмущение.
– Ари права. Это неправильно, Эванс. Мы не можем просто уйти.
Лейтенант издает раздраженный рык. Кажется, он сам не понимает, что ему мешает отдать привычный приказ и уйти. Его плечи напрягаются, и по едва уловимым движениям видно, что внутри него ведут борьбу долг и нечто более личное.
– А если бы это был ты, Эванс? Или Харпер? – вклинивается в диалог Амара.
После пережитого кровавого ада за периметром, ее психика справилась быстрее с тем кошмаром, который настиг нас сегодня. И гибель Теоны… Нет, я не думаю, что ее это затронуло меньше, но Лароссо видела столько смертей в последние дни…
– Или некорректно сравнивать жертвы среди командования с такими, как мы? Но ведь ты тоже был инициаром, лейтенант! – с напором продолжает Амара. – Прошел всего год, и ты так легко забыл с чего начинал? Сколько сослуживцев ты похоронил? Или бросил так же, как ее? На поле боя? Мы – люди, Эванс, и не должны переступать через тела своих павших друзей, как это делают потерявшие человечность мутанты. Иначе мы ничем не отличаемся от них, – на этой ноте она заканчивает свою эмоциональную речь, нашедшую горячий отклик в сердцах каждого.
Эванс не отвечает, пытаясь вернуть себе привычную жесткость, его взгляд возвращается к мёртвой Теоне, и я вижу, как его губы беззвучно двигаются за прозрачным визором. Никто, кроме меня, не смог бы рассмотреть в кромешной тьме ни малейшего проблеска эмоций. Тепловой спектр позволяет увидеть только пульсирующие красным силуэты. Но я… я замечаю то, что недоступно другим. Лейтенант – не хладнокровная боевая машина. Он все еще человек, способный на сострадание. Всего год… Амара права. За это время невозможно очерстветь настолько, чтобы закрыть глаза на гибель любимой девушки, и оставить ее тело гнить вместе с трупами убийц.
– Мы вернемся за ней, – сипло произносит Зак, давая обещание, в которое сам не верит. Я слышу в его голосе надрыв и борьбу… и ответственность, и долг. Ему трудно принять решение. Возможно, в разы труднее, чем нам. – Ее смерть не должна быть напрасной. Если мы останемся здесь, то закончим точно так же.
– Я остаюсь, – бросаю резким тоном, потому что не могу иначе. Сердце горит в груди от несправедливости. Я могла оказаться на месте Теоны… Любой из нас мог лежать там, на полу в луже крови.
– И я, – подхватывает Шо