– Что с Амарой? – не двинувшись с места, поворачиваю голову к Шону, скользнув по его напряженному лицу расфокусированным взглядом.
– Она отказалась ехать.
– Почему? Здесь опасно. Я хочу с ней поговорить! У меня получится ее убедить!
– Нет, – поймав меня за руку, Шон не позволяет мне ринуться в сторону главного входа. – С ней говорили все, включая Харпера. Амара непреклонна. Просто поверь мне на слово. Ты не сможешь повлиять на ее решение.
– Но она столько сражалась и выжила! – сипло восклицаю я. – Не могу поверить, что она сдалась. Кто угодно, но не Амара! Она – настоящий боец и…
– Ари, Лароссо не сдалась! – отрицательно качает головой Шон. – По крайней мере, я не заметил, что с ее нервной системой что-то не в порядке. Она заявила, что собирается дождаться Эванса. Понятия не имею, почему ей взбрело это в голову.
– Она не объяснила?
– Нет, – снова качнул головой Шон. – Харпер оставил с ней бойца на случай атаки. Майор уверен, что этого не произойдет, потому что шершни пойдут за нами, – он протягивает руку, чтобы прикоснуться ко мне, но я рефлекторно отстраняюсь.
Ховард бледнеет, в глаза горит немой укор и обида. Догадываюсь, какие мысли сейчас крутятся в его голове, но у него нет никаких прав хоть в чем-то меня упрекать и осуждать, а у меня – ни малейшего желания оправдываться.
– Значит, мы должны быть быстрее, Шон, – сухо произношу я и, на ходу надевая шлем, направляюсь в сторону обозначенной Харпером машины.
Запрыгнув на высокую подножку, неуклюже забираюсь в огромный броневик. Бойцы заслуженно называют эти громадины «Тиграми». Рычат они так же грозно, как некогда обитавшие на Сахалине полосатые хищники. Сейчас их популяция полностью уничтожена шершнями, та же участь постигла и других животных. Но большинство видов удалось вывезти на Маринорию еще во время глобальной эвакуации, чтобы не допустить полного вымирания. Там животным обеспечены все условия для жизни и размножения. Если однажды вирус будет побежден, а мутанты – полностью зачищены, у обитателей животных ферм Маринории появится шанс вернуться в дикую природу. Свобода никогда не сравнится даже с самым комфортным вольером. Я не тигр, но знаю это по себе.
Заняв переднее пассажирское сиденье, я закрепляю ремни безопасности. Кресло водителя временно пустует, но слова Харпера «поедешь со мной» я восприняла буквально. Пусть только попробует прогнать! Я не собираюсь трястись сзади. Хватило прошлого раза. Меня болтало по салону, как ложку в стакане.
Слышу, как следом за мной в броневик забираются Шон и еще несколько бойцов. Их голоса доносятся до меня приглушённо, сливаясь с фоновым гулом техники. По обрывкам фраз догадываюсь, что они обсуждают маршрут и проверяют связь: «Сканеры перегружены… Тепловые точки на западе… Повтори, прием!»
Радует, что никто не лезет ко мне с вопросами, не раздает команды и не пытается претендовать на мое место. Воспользовавшись короткой заминкой перед массовым стартом, я упираюсь затылком в подголовник и прикрываю глаза. Сосредоточившись на монотонном реве мотора, пытаюсь абстрагироваться от царящего вокруг хаоса и спешки и упорно гоню прочь вязкие мысли, но они прорываются, как вода через трещину в плотине и в какой-то момент я сдаюсь. В памяти яркой вспышкой всплывает недавний кошмарный сон…
Залитый сияющим светом стеклянный зал, синхронно двигающиеся безликие фигуры в одинаковых комбинезонах. Их шаги звучат гулко, как будто отдаются эхом в пустоте. Мой отец, неподвижно застывший у стены, его пристальный требовательный взгляд. Громкий приказ подняться на ринг. Короткий бой с тремя соперниками. Точные удары, уверенные подсечки, быстрая победа. Растерянность и шок, когда поверженные начали снимать со своих лиц капюшоны. Юлин, Финн, Теона. Совсем юные, не старше двенадцати лет или даже младше, но я не могла их не узнать. Теа открыла лицо первая… и первая ушла. Юлин и Финна на тот момент тоже уже не было в живых, но я не знала, не могла об этом знать, потому что спала в комнате Харпера, пока он меня не разбудил.
Так что это было? Предзнаменование, интуиция, предчувствие? Или подсказка, скрытая в глубинах моего подсознания? Стоит ли ломать голову и искать во всем этом смысл? Что, если тот кошмар – всего лишь ряд случайных эпизодов, набор запомнившихся фраз, отголоски тяжелых эмоций, требующих выхода?
В наших разговорах Теа упоминала о подготовительных секциях, где она тренировалась с Шоном и Заком. Мозг вполне мог запомнить эту информацию и, исказив ее, выдать совершенно другие образы. И «Аристей» – тоже всего лишь созданный спящим сознанием мираж, воплотившийся в пугающий образ человекоподобного хищника. До сих пор чувствую ледяной холод, который пронизывал меня, когда в лесу я впервые услышала это слово…
«Аристей».
Оно не просто звучало в голове – оно резонировало в каждом нерве, словно что-то чуждое. Как жуткое послание или угроза. Может быть, таким образом мутант искажал мое собственное имя на своем зверином языке? Но почему он обратился именно ко мне, и никто другой его не слышал?
А что, если они просто испугались и промолчали, как и я?
– Не спи, Дерби. Мы выезжаем, – резкий голос Харпера выдёргивает меня из воспоминаний.
Повернув голову, с легким недоумением отмечаю, что он уже сидит рядом и, вдавив педаль газа, выкручивает руль. Его тон, как обычно, уверенный и твердый, но я улавливаю едва заметную нотку напряжения, заставляющую меня насторожиться.
– Прости, что наорала на тебя, – поддавшись необъяснимому импульсу, тихо проговариваю я.
Сквозь прозрачный визор он бросает на меня удивленный взгляд и вопросительно прищуривается.
– Я понимаю, что ты не мог поступить иначе, – осторожно добавляю, стараясь быть искренней. Слова даются тяжело, со скрипом продираясь сквозь плотный комок в горле. – Обещаю, что впредь буду держать эмоции под контролем.
– Посмотрим, Дерби, – коротко кивает он, переключая взгляд на разъезжающиеся ворота.
Гидравлический механизм с громким шипением размыкает створки бронированных заслонок, открывая перед нами холодный, погружённый в ночную тьму пейзаж. Лучи прожекторов прорезают густую мрачную темноту, выхватывая застывшие груды камней, редкие искорёженные деревья, едва заметные следы от шин на промёрзшей земле. Сквозь толстое бронированное стекло видно, как порывы ветра кружат по земле облака пыли и мелких обломков, словно желая проникнуть внутрь машин. Высоко над нами раскинулось ночное небо, похожее на мозаичное полотно с россыпью мерцающих звёзд, пробивающихся сквозь редкие островки облаков.
Позади нас раздаётся тяжелый гул. Колонна техники оживает: сначала медленно, затем, перейдя на уверенный ритм, громоздкие броневики один за другим начинают движение. Когда последний «Тигр» покидает ангар, шлюзы со скрежетом начинают смыкаться, отрезая нас от временного убежища.
Массивные колеса военной техники глухо грохочут по старому асфальту трассы, изрытому выбоинами и воронками от прежних сражений. Каждое повреждение – след от ударов дронов или артиллерийских залпов, напоминающий о былой ярости боёв. Порой колёса ударяются о ржавую обшивку заброшенных машин, вросших в землю, словно окаменевшие призраки некогда ушедших колонн. Серпантин узкой дороги уходит вдаль, извиваясь сквозь синеющие тени гор и таежных лесов, где время, кажется, застыло на месте.
– Амара… – беззвучно срывается с моих губ имя Лароссо.
Почему она решила остаться? О чем Амара вообще думала, принимая такое решение? Бесконечные вопросы роятся в моей голове, но ни на один из них я не могу найти ответа.
– Амара знала, что делала, – негромко произносит Харпер, снова считав мои мысли, даже ни разу на меня не посмотрев. Его взгляд остается прикованным к дороге, но в голосе проскальзывает едва уловимая нота сожаления. – Она сделала свой выбор.
– Или просто испугалась, – отзываюсь я. – Потеряла надежду, отчаялась, сломалась… Но не понимаю, как? После всего… Она была самой сильной из нас.
– Это не так, – тихо, но уверенно возражает Кайлер, словно взвешивая каждое слово. Его пальцы крепче сжимаются на руле, и он ненадолго замолкает, давая мне время переварить услышанное. – Сила – это не то, как долго человек выдерживает. Настоящая сила – умение признать, когда ты не можешь больше идти вперёд, способность понять, где твоя черта.
– Черта? – раздражённо фыркаю я. – Это звучит как оправдание.
– Это реальность, Дерби, – спокойно отвечает он, всё так же смотря на дорогу. – Никто не может жить в постоянном страхе смерти без последствий. Психика человека – хрупкая штука. В какой-то момент мозг просто перестаёт справляться. Он либо отключает эмоции, либо заставляет принимать решения, которые в конкретном состоянии кажутся логичными и верными. Это не слабость, а защитный механизм.
– Но она так долго держалась, – шепчу я, чувствуя, как в груди поднимается тяжёлый ком. – Почему теперь?
– Ты видишь только то, что на поверхности, – мягко отрезает Харпер. – У Амары могло быть множество причин. Возможно, она устала чувствовать, устала терять и не видела смысла идти дальше. Или, возможно, она верила, что её выбор спасёт кого-то другого. Иногда… самая большая борьба – это остановиться, Дерби. И если ты этого не понимаешь сейчас, то осознаешь потом.
Слова Кайлера пробирают меня до глубины души, заставляя задуматься о том, что я так упорно старалась игнорировать. По-моему, это самая длинная и, пожалуй, самая искренняя его речь, которую я когда-либо слышала. В ней нет привычного пафоса, нет командных интонаций или дежурных фраз, за которыми он обычно скрывает свои истинные мысли. Всё звучит удивительно честно, без прикрас, словно он на мгновение позволил себе быть просто человеком, а не бескомпромиссным майором. И именно это выбивает меня из равновесия, но в глубине души я понимаю, что Харпер прав. Сила Амары не исчезла – она просто приняла иную форму.
– А ты уверен, что мы успеем? – нарушаю повисшее в салоне молчание. Причем режим абсолютной тишины соблюдали не только мы. Шон и бойцы тоже подозрительно притихли. – Это… временное окно, когда шершни бездействуют. Как вообще учёные смогли его определить? Откуда такая точность? – засыпаю майора вопросами.