– Ну как это за что… – слова с трудом продавливались сквозь намертво сцепленные зубы. – Я же заставил тебя нести свой сидор…
– На. – Резак протянул мне мои вещи. – Ты прощен.
– Ну и отлично. – Враз отпустило. Я даже передумал убивать Резака прямо сейчас медленно и жестоко. Потом убью. Быстро, но все равно жестоко.
Я обернулся к Милене, которая молча наблюдала за сценой примирения. Супруга показала мне маленький, но крепкий кулак – намекнула, что так просто Максимка Краевой не отделается.
Тяжко вздохнув, я развил тему:
– Давай, Резак, что ли, твой вещмешок понесу.
– Зачем это?
– В качестве моральной компенсации, – я протянул руку, чтобы снять с парня плотно набитую торбу, но он отпрянул от меня, как от прокаженного. – Да ладно, дружище, так будет честно! Сначала ты, теперь я.
– Петя, соглашайся, – вмешалась в беседу мужчин Милена. – Надо проучить этого нахала. Пусть тащит.
Задержав взгляд на моей супруге дольше, чем того позволяли приличия, «африканец» позволил мне забрать его тяжкую ношу. Насчет тяжкой – это не оборот речи. Он что, в свою торбу камней насовал?! Ни перед чем не остановится, чтобы мне насолить!
Освободившись от вещмешков и традиционно хлопнув ладошкой по карману шорт, Резак резво зашагал по поляне, а я чуть замешкался, чтобы поудобнее устроить на себе вещи. При этом я не забывал глядеть в оба по сторонам. Точнее – в одну сторону: на поляну.
– Любимая, помоги, – демонстративно кряхтя, попросил я.
– Ничего-то ты сам не можешь.
– Это уж точно, любимая: я прямо как дитя малое.
«Африканец» уже дошел до середины поляны, а мы все топтались у края.
Это была самая обычная поляна. Ничего потустороннего или же подозрительного. Густая трава скрывала прошлогодние опавшие листья, заброшенные сюда с окрестных деревьев. Приятно пахли фиолетовые, беленькие и желтенькие цветочки. Над ними порхали пяток капустниц, павлиний глаз и махаон с рожками на крыльях. Из травы торчал пень. В общем, идиллия, да и только. И все же поляна не нравилась мне категорически. Было в ней что-то неправильное, только вот я никак не мог уловить, что именно меня смущало.
– Готово. Идем уже, что ли? – Милена попыталась меня обойти, но я поймал ее за локоть.
Она удивленно взглянула на меня, но руку не вырвала.
– Живее топай, Резак! – крикнул я нашему третьему, но сам с места не сдвинулся и Милене не позволил.
Я понял, что меня смущало.
Пень, чтоб его. Откуда посреди Полигона взяться пню? Причем не обломку какому, а с ровным следом спила? Если кто заготавливал тут дрова, то с тех пор много лет миновало. Да за это время любой пень трухой не единожды бы рассыпался! А этот хоть и выглядит старым – срез потемневший, – а, считайте, как новенький!
– Умник, чего встал? – Резак на ходу обернулся.
И началось.
Поляна пошла рябью. Только что она была вполне нормальным участком местности – за исключением аномального пня, – а через миг все изменилось. Трава перестала быть такой уж зеленой. Цветочки выгорели, поблекли. А бабочки дружно упали – разучились летать? – их мелкие трупики всосало в поляну, растворило в ней. Еще миг – растения вместе с пнем осели, скукожились, будто были они полыми, и из них разом вышел воздух. Перемена была быстрой и разительной, но Резак будто ничего не замечал. Обернувшись, он что-то беззвучно крикнул нам – напряглись на миг мимические мышцы – и махнул рукой, уговаривая последовать за ним.
– Почему его не слышно?.. – пробормотала Милена.
– Резак!!! – заорал я во всю мощь легких, не испорченных никотином и смолами, но до сих пор припорошенных радиоактивной пылью Чернобыля. – Беги!!!
Он вздрогнул всем телом. Лицо его покраснело. Он чуть согнул ноги, потом присел, дернулся, и еще раз… Да «африканец» попросту не мог оторвать стопы от поверхности той дряни, что умела притворяться лесной поляной!
Приклад из многослойной фанеры уткнулся мне в плечо. Я направил ВСК на остатки пня. Палец сдвинул предохранитель, переключив на огонь очередями, затем коснулся спуска. Пули вырвались из ствола.
Милена охнула, а у меня перехватило дыхание, потому что я такое видел впервые: пули зависли в воздухе у самого края «поляны». Их будто поймал кто-то и зажал в невидимых тисках.
– Ах ты ж!.. – я изо всех сил саданул по пулям прикладом.
Как в бетонную стену ударил. В прозрачную твердую стену.
Сместился на пару метров влево, ткнул воздух винтовкой. Эффект тот же: пустота не пускает, отсекла нас от Резака. Милена проделала аналогичный маневр правее – наконечник ее стрелы врезался в преграду. Логично предположить, что по всему периметру «поляны» результат будет таким же.
Резак хлопнул себя по карману – и замер. Так бывает, когда люди прислушиваются к своим ощущениям. «Африканец» вытащил из шорт камешек, подкинутый мной, и уставился на него, как на нечто диковинное. А потом рассмеялся. Ни звука не доносилось с «поляны», но парня буквально трясло от хохота. Уронив подмену под ноги, он, не прекращая смеяться, посмотрел мне в глаза.
От его взгляда меня пробрало – будто с разбегу швырнуло в прорубь.
Резак понял – сразу! – что это я взял его игрушку. Мне же стало ясно как дважды два: все случившееся с ним на «поляне» как-то связано со штуковиной, лежащей в моем кармане рядом с трофейной мобилой. Но как?! При чем тут вообще?!..
Можно сколько угодно задавать себе вопросы и уверять себя, что ты не виноват, что парень сам… Но ты-то, Край, точно знаешь: из-за тебя милейший парень Петя Резак угодил в ловушку, не почувствовал ее, не разглядел. Так что ты – только ты! – виновен в его гибели.
А не рано ли я хороню «африканца»? Сквозь ткань я нащупал его вещицу. Нервы разыгрались – показалось даже, что штуковина теплая, теплее, чем может быть кусок гранита или керамическая безделица. А пальцы мои так дрожали, что игрушка Резака будто вибрировала в них.
Я закрыл глаза, открыл. Не показалось. Воздух над «поляной», он… он быстро уплотнялся, что ли, затуманивался от границ «поляны» к центру. За считаные секунды туман добрался до Резака. Надо отдать парню должное, он сопротивлялся до последнего: пытался оторвать ноги от горизонтали и угрожающе размахивал руками. Кулак его угодил в туман и залип в нем, потом – второй, а следом и всего «африканца» залило полупрозрачным, и он застыл в этом киселе, точно муха в капле кедровой смолы.
Вот и все. Резака намертво сковало, а над «поляной» образовалась твердая полусфера. Поверхность ее вдруг бесшумно потрескалась. Из трещин просочились наружу робкие полосы желтого света. Лучи не рассеивались в воздухе, но имели четко выраженную границу, будто кто-то обрубил каждый луч топором. И лучи эти удлинялись – небыстро, но все-таки очень скоро они доберутся до нас, если будем стоять тут столбами.
– Край, уходим! – Милена решила поиграть в командира. – Мы ничем ему не поможем!
Я мотнул головой:
– Уходи. Я останусь. Я…
И схлопотал звонкую пощечину.
Хорошо супруга приложила ладошкой по респиратору, от души.
А вот поделом тебе, Макс. Сначала парня подставил, а теперь Патрика сиротой хочешь сделать?! Вот какого хека и кому ты докажешь, сдохнув неподалеку от Резака, залитого в полусферу?! Типа почтишь своей гибелью его смерть? Это же просто глупо!
– Уходим, любимая, – кивнул я Милене.
Однако выяснилось, сказать было проще, чем сделать.
Я не смог оторвать стопы от травы. Их будто приклеило! С мольбой Милена уставилась на меня, ведь она тоже не сдвинулась с места. А желтый свет все ближе, и лучше бы нам не оказаться у него на пути. Я знал – просто знал, и все, – стоит лучам коснуться нас, и наша совместная жизнь закончится. Как говорится, жили долго, счастливо и умерли в один день.
В груди стало жарко.
– Любимая, дай руку!
Милена послушно протянула мне ладонь. Вцепившись в ее пальцы, я изо всех сил дернул жену к себе. Честно говоря, ни на что не надеялся. Однако импульса, заданного мной, хватило, чтобы сорвать супругу с места. Она сделала пару шажков ко мне, прежде чем вновь прилипла к горизонтали. А что, если…
– Теперь, любимая, ты меня!
Рывком она подтащила меня к себе. Я тут же оттолкнул ее.
– Давай, любимая!
Она вновь меня подтащила.
И это при том, что ни я, ни она самостоятельно не могли сделать ни шагу!
Я ни черта не понимаю в физике, вообще в науках полный ноль, но что-то в нашем с Миленой взаимодействии мне показалось знакомым. Что-то такое было насчет поражения электрическим током. Одна нога на земле – не жахнет, а если две… шаговое напряжение… Так вот, мы с супругой нынче как те ноги, только наоборот. В смысле, когда нас двое, нас не убивает. Вдвоем мы можем перемещаться в зоне поражения прибора. Уверен, «поляна» – это прибор. Либо его производное.
Итак, каждый сам по себе мы никак и никуда. А вместе – хоть спринт бегать можем, хоть марафон.
– Можно, Край! Можно! – во всю мощь своих легких выдала вдруг Милена. – Быстрее! Давай быстрее!
Да я и сам вижу, что обрубленные лучи желтого света уже почти что добрались до нас.
Изо всех сил я оттолкнул Милену. Метра на три оттолкнул. С чувством, с толком, с расстановкой оттолкнул. Да так, что она даже упала. Вот какой я молодец, вот как сумел!
И при этом – какой же идиот!
Потому что Милена теперь до меня не дотянется, а значит, не приблизит к себе ни на шаг. Так что финита, тля, комедия, Макс Край сам себя обрек на смерть. И ладно бы только я окочурился, но ведь и супругу лишил возможности передвигаться – без меня-то она далеко не уйдет!
Или все не так уж плохо?
– Край, когда мы выберемся, я не знаю, что я с тобой!.. – Милена встала на ноги и, отряхнувшись, зашагала прочь.
Как это у нее получилось?! Да не суть важно, решил я. Главное – она спасена. И ничего, что лучи желтого света неумолимо приближаются ко мне. Подумаешь! Я, как бывший сталкер, как защитник Родины, как… Короче, я приму смерть с достоинством! Не посрамлю! Сын будет мной гордиться!