Шаркающие шаги за дверью, смачное покашливание, недовольное старушечье бормотание… Из дверного проема вынырнула седая голова на тонкой шее. Настороженные подслеповатые глазки на сухом лице с едва угадывающимися в частой сети морщин следами былой (ну очень былой) красоты вперились в подъездный мрак.
В слабом свете прихожей Денис различил также замызганный ватный тулупчик поверх ночной рубашки, свисающие на коленях теплые чулки и толстые стоптанные вязанные носки. На правом — заштопанная дырка. На левом дырка только-только намечающаяся. Старые тапки не скрывают ни ту, ни другую.
Бабка! Хрензнаетстокльколетняя… Однако же! Оргской романтике, оказывается, все возрасты покорны. Среди Волков, оказываются, попадаются порой старые беззубые волчицы.
— Ох-хо-хо! Что ж в такую рань-то? — сварливо прошамкала старуха, но быстро сменила гнев на милость. — Ты, Коленька, радость моя? С друзьями? Ну, заходите-заходите…
Дверь открылась. Старушка отодвинулась.
Коленька?! Радость моя?! Ничего ж себе! Любящая бабушка встречает непутевого, но любимого внучка! Сейчас пирожками потчевать начнет.
— Это и есть твоя э-э-э… секретарша? — озадаченно шепнула Юла.
Озадаченно, тихо, но не беззвучно.
Бабка, однако, не услышала. Кажется, она еще и глуховата ко всему прочему.
— Не моя, — так же тихо ответил Николай, — просто Секретарша.
— То есть?
— Прозвище такое. Раньше работала в Периметре. Давно уже — обслуживала деда Черенкова. Ну, и, вроде бы, влипла в историю. Лесбиянкой оказалась. Тайком от шефа закрутила любовь с девчонками-сменщицами. Застукали ее, короче, да вышвырнули из мэрии. С тех пор у нашей Секретарши зуб на Периметр. Бо-о-ольшой такой зуб. К Волкам примкнула. Пока молодая была, говорят, такие делишки вытворяла — зашатаешься. А под старость угомонилась немного, здесь, в богадельне поселилась. Но все еще оказывает клану кое-какие услуги. Ну, и мы, конечно, не забываем бабульку. Помогаем. Поддерживаем. Материально и так, вообще…
Денис только покачал головой. Участница организованной преступной группировке на содержании бандитского общака! Криминальная, блин, пенсионерка. Да еще и бывшая лесбиянка к тому же. Мрак!
Юла отчего-то замялась на пороге.
— Не боись, ничего с тобой не случиться — подбодрил девушку оргский пахан. — У старухи вся любовь уже в прошлом, приставать не будет.
Юлька покраснела. В квартиру она вошла лишь вслед за Денисом.
Последним порог переступил приотставший Чмо с компьютером. Не то что бы его особенно тяготила ноша, просто этот беззубый, наверное, чувствовал себя униженным до глубины души. Еще бы! Тащить багаж за ненавистными следаками — совсем не то, что шестерить на пахана.
«Ничего, переживешь, сволочь», — со злорадством подумал Денис.
И без того тесная прихожая оргской Секретарши оказалась завалена барахлом по самое не хочу. В стенке — криво вбитые гвоздики вместо вешалок. А на одном — ого! — болтается «МУД (шдх)». Добрая старая «Маломощная укороченная дубинка (шоковая домашнего хранения)» В просторечье — «Мудак». Шокер.
Здесь же — на обувной полке — зарядное устройство. Треснувший пенал-стаканчик, вроде карандашницы с контактиками на дне. От стаканчика к болтающейся на соплях розетке тянется истертый шнур. Вилка — в розетке. Задорно помигивает зелененький огонек индикатора.
Боевая, блин, старушенция! И не из бедных, раз такой игрушкой для самообороны разжилась. Хотя есть ведь, кому вспомоществовать. «Коленька, радость моя»… «Помогаем. Поддерживаем. Материально и так, вообще»… М-да…
А может, и заточка у старухи тоже где-нибудь припрятана? В прихожей-то заточки не вешают на всеобщее обозрение — не шокер все ж таки легальный. Но вот если поискать…
— Обувь и одежду здесь не оставляйте, — распорядился Николай. — Все свое барахло держите при себе.
Денис хмыкнул:
— А бабка что еще и клептоманка?
— Нет, это на всякий случай.
— На какой такой всякий?
— На случай поквартирного обхода. В прихожей не должно быть чужих вещей.
Денису сразу сделалось кисло. Вообще-то во время поквартирного обхода проверяющие редко ограничиваются прихожей. И если уж входят, то, как правило, вынюхивают все углы.
Престарелая Секретарша предоставила в их распоряжение небольшую комнатушку. Скорее, даже чуланчик, гордо именуемый спальней. «В номерах», правда, имелось небольшое окошко с треснувшим стеклом и замызганной шторкой светомаскировки. И даже была кое-какая меблировка: простенький стол, пара дешевеньких стульев, узкая кровать с металлической сеткой, прорванной в двух местах. Интересно, кто сегодня будет спать на мягком? Или спать им вообще не придется?
Николай забрал у Чмо комп, поставил машину на стол, повернулся к Юльке:
— Нужна связь с камерой. Срочно.
К своему «Летящему глазу», оставленному в паре кварталов от гостинки, Юла подключилась в рекордные сроки. И — почти сразу же — в объектив попали человеческие фигурки, бегущие за БГМ. Фигурки в форме федералов и милвзводовцев. Неслыханно! Полномасштабная совместная операция! Причем, начавшаяся прежде, чем окончился Комендантский час! Юла перегнала камеру на соседнюю улицу. То же самое. БГМ. Солдаты…
— Надо же, даже рассвета дожидаться не стали, — скривился Николай. — Отвели «рабочий материал» и начали. Чес…
Да, мертвых увели. Пришло время живых.
Следующая улица…
Внизу, справа, мелькнуло что-то темное, едва уловимое. Знакомый контур… Бронированный гроб на колесиках.
Изображение на экране мигнуло, погасло. И — чернь. Сплошняком, непроглядная. И снова заставить «глаз» работать — никак. Бесшумное и беспламенное оружие федералов и бьет тоже, как правило, без промаха.
— Катафалк, — Юла, отключила бесполезный компьютер. — Это Кожинский Катафалк-Призрак с детектором движения. Федералы засекли и сняли камеру. Мы теперь слепы.
— Ну почему же? — Николай стоял у окна, чуть отодвинув засаленную шторку светомаскировки. — И так все видно. Уже…
Кажется, орг хотел добавить что-то еще. Не успел — помешал вой утренних сирен. Когда счастливый Периметр голосит о конце Комендантского часа, говорить становится невозможно.
Надрывающиеся сирены словно послужили сигналом. Отовсюду бодро — как по команде — застрекотали автоматы. Милковские, конечно. Федералы пользовались глушаками — их стволов слышно не было.
Громыхнул гранатометом вертолет воздушной разведки и поддержки. Не, ну, сегодня, точно, где-то медведь сдох, раз «Москит» тоже вылетел на утреннюю операцию и лупит «Кистенем» почем зря!
Да что там «Москит»! Под окнами, ничуть не таясь и не опасаясь первых солнечных лучей, промчался ночной призрак. Жуть Комендантского часа. Кожинский «катафалк». Видать, ставка на кону слишком высока, раз посол решил сегодня рассекретить свой кладбищенский кошмар на колесах. Павлу Алексеевичу позарез требовался мобильный детектор движения — засечь это самое движение и дать целеуказание вертушке и автоматчикам.
Два пропавших беглеца-оператора должны были сегодня умереть. Невзирая на возможные сопутствующие жертвы. Наверное, кому-то такое могло бы польстить. Теоретически…
Круги тотальной облавы шли по всему району. Боеприпасы расходовались с невиданной расточительностью.
Светало… День будет ясный.
— В кого стреляют? — тихо спросила Юла.
— В моих людей, — угрюмо ответил Николай, — в тех, кто не успел укрыться. А если кто-то еще выходит сдуру на улицу — в них тоже.
Да, стреляли не только в оргов. Вон, из подъезда в доме напротив выскочил человек. Нет, не выскочил — просто торопливо вышел.
Мужчина средних лет в сером распахнутом пальто, в утепленном кепи, в строгом деловом костюме, в белой рубашке, с галстуком на шее и с пухлой папкой-портфелем под мышкой. Типичный клерк. Наверное, вот так же он выходил каждое утро после долгожданной сирены и торопился по неизменному маршруту к Трассе, к остановке, к родной (именно — родной, ставшей таковой за долгие годы верной службы) конторе или фирме, которым не посчастливилось оказаться внутри Периметра.
Возможно, этого потомственного служащего с отличной характеристикой от начальства, кипой дипломов на стенке, пачкой рекомендательных писем в ящике стола и неплохими шансами сделать скучную, но гарантированную менеджерскую карьеру сегодня тоже вытолкнула на улицу неистребимая привычка вовремя опускать зад в офисное кресло специалиста, начальника отдела или руководителя направления. Такие всегда боятся опоздать. Такие каждый день спешат на работу. Приходят спозаранку. Первыми. Чтобы теплое местечко — не дай Бог — не занял в один далеко не прекрасный день более шустрый зад какого-нибудь молодого и наглого конкурента из соседнего кабинета.
Или все же дело не только в тупой привычке, оказавшейся сильнее страха перед пулями? Денис пригляделся внимательнее. Галстук на одетом с иголочки человеке завязан небрежно. Ослаблен, болтается галстучек-то. Накрахмаленный ворот рубашки вызывающе расстегнут, хотя далеко не Африка на дворе. Да и не торопился он никуда вовсе, этот клерк.
Мужчина остановился, не отойдя и десяти шагов от подъезда. Неуверенно помахал рукой. Солдатам. Вертолету. И Катафалку — тоже.
И не было в этих слабых взмахах ни приветствия, ни мольбы, ни смысла. Был только человек, у которого сегодня отняли радость от восхода солнца и надежду на краткую передышку между бессонными ночами. Давным-давно наладившийся ход вещей рушился, жалкое подобие дневной стабильности, о которой из года в год так громко трубили сирены Периметра, безжалостно расстреливали теперь сотни стволов. И весь смысл, вся суть многолетнего существования честного служаки-клерка улетучивалась этим утром легким облачком порохового дыма.
Затюканный мужичек явственно осознал, что нового порядка с выстрелами вместо будильника и массированными утренними облавами он уже не выдержит. Очередная порция страха отказывалась помещаться в маленькой душе маленького человечка. И…
Крыша едет у всех по-разному. Так — тоже бывает. Нет, вовсе не рутинная привычка-ритуал ежеутреннего маршрута «дом-работа» выгнала сегодня этого клерка на грохочущую улицу.