— Так что, район очищен от оргов? — встрепенулась Юлька. Она не решила еще, радоваться этому обстоятельству или огорчаться. Просто новость была… Сногсшибательной, короче, она была, эта новость.
— Да. Ненадолго очищен. Но Кожин всего лишь освободил жизненное пространство для новых бригад — из соседних группировок. Свято место пусто не бывает. Его займут и очень скоро. Если Ростовск не уничтожат раньше.
Приветствие виртуального мэра-коменданта — профессионально смонтированное и грамотно поданное, оказалось кратким: собственно приветствие, шаблонное поздравление с очередной победой и банальное пожелание-напутствие на день грядущий. А большего, в общем-то, и не требовалось.
После такого официоза редко показывают что-то стоящее. Юла уже тянулась к манипулятору — отключить комп — как вдруг…
Крупный план! Лицо Славки! Измученное, никакое лицо…
Юлька, вскрикнув, отдернула руку.
А на экране — другой крупный план. Ночка! И тоже выглядит неважно. Да и как она должна была выглядеть, если…
— … Прямое включение с Эшафота, — отрапортовал голос за кадром, — Осужденные — бывший оператор службы наружного наблюдения и бывшая сотрудница службы секретарей-референтов аппарата мэрии — обвиняются в измене. Вина обоих доказана полностью.
Все! О составе преступления в эшафотных репортажах всегда говорилось мало. Гораздо больше эфирного времени уделялось приведению приговора в исполнение. Смертного, разумеется, приговора…
Выходит, ошибся Славка. Выходит, не так уж ценен «оператор номер один» Вячеслав Ткач для Федерального Полномочного посла и его «Мертвого рая». И секретарша с несерьезным ником «Ночка» тоже, значит, не шибко-то нужна Кожину. Раз обоих — на Эшафот.
Крупный план увеличился до неприличия. Славка, Ночка. Ночка, Славка… Камера наезжала и ползла по лицам смертников. Словно могильный червь — медленно, не торопясь, переваривала каждую пору кожи, каждую каплю пота, каждый прыщ и каждую волосинку.
Когда человека рассматривают вот так, будто под микроскопом — это не самое приятное зрелище. А желание вызвать неприязнь аудитории к двум преступникам у телевизионщиков было, похоже, очень сильным.
— Ваши знакомые? — Николай смотрел на экран, на Дениса, на Юльку.
Денис кивнул:
— Да. Славка. И Ночка. Ирина…
— А девчонка ничего, — заметил орг.
Денису захотелось его убить. Наверное, за этот невозмутимо-спокойный тон.
А телесюжет…
— На связи — наш специальный корреспондент…
…продолжался.
Шла подготовка к казни в прямом эфире. Да, на этот раз — именно в прямом!
Невидимый, неведомый (времена, когда «специальных корреспондентов» принято было представлять и показывать, давно канули в лету) спецкор чуть замешкался, поперхнулся и закашлялся. Нервно забубнил мимо микрофона. Быстро исправился. Чья-то тень мелькнула на заднем плане, откуда-то донесся сдавленный шепот… Мат, что ли? Мелкие огрехи, которые при монтаже и компьютерной обработке непременно бы вырезали, действительно, свидетельствовали о прямом включении.
Шок. Потрясение. Состояние ступора. Торопливый лепет специального корреспондента с эшафотной аккредитацией лился из динамиков и уплывал куда-то мимо Дениса. Слова… Вода… Ничего не значащие слова. Никчемная вода. Информационный поток огибал мозг, не задерживаясь и не цепляя. Пока…
А камера все выдавала в эфир частицы Эшафота. План за планом. Крупный, средний…
Знакомая по предыдущим репортажам небольшая округлая комнатка — черная, без окон. Но света много — он льется сверху, из ослепительно-ярких ламп. Самих ламп, правда, не видно — не попали в кадр. А света — много.
В полу красной линией обозначены очертания люка — огромного, больше человеческого роста в диаметре. И в радиусе. Опрокидываемого в нужный момент под ногами смертника. Сверху свисает удавка из гибкого оголенного провода. Скользкого провода — такая петля затягивается мгновенно. Рядом — черный пластиковый мешок. Того, что на голову. Чтобы скрыть от приговоренного последний кусочек этого мира. И укрыть мир от укора выпученных мертвых глаз. Эстеты, блин, заплечных дел… Или просто таково требование цензуры — этого Денис не знал.
На люке уже стояли осужденные. В самом центре. Руки — связаны за спиной. Лица — белее снега. Интересно, каково это — оказаться на круглом пяточке Эшафота? За красной линией, откуда нет возврата? Нет, совсем-совсем неинтересно. Не дай Бог там оказаться.
Славка всхлипнул. Или Ночка? Или оба?
Всхлипывала Юла.
— Не понимаю, — нахмурился Николай. — Тут же одна петля. И один мешок. Их что, по очереди повесят, на одном проводе?
«Действительно, странно», — отстраненно согласился Денис. Так не принято. Так никогда не было раньше. Однажды на Эшафоте казнили трех группировщиков. И всех троих вздернули одновременно. В открытый палачом провал рухнули три тела и гудящими струнами натянулись три оголенных провода.
Эшафот просторен, Эшафот построен с запасом. При желании здесь можно вешать по пять-шесть человек зараз. И по десять, если нужно. А если очень прижмет, на люк поместится добрая дюжина. Да хоть полтора десятка встанет!
Так почему же сейчас?
— Амнистия! — торжественно объявил прячущийся за кадром спецкор.
Че-го?! У Дениса отвисла челюсть. «Амнистия» царапнула и вывела его из оцепенения. Уж слишком неуместным в репортаже о смертной казни казалось это слово. Амнистия и Эшафот… Отстраненость ушла. Засбоившая, пробуксовывающая мысль вновь обретала скорость и обращалась к реальности.
— Личная амнистия Федерального Полномочного Посла! — продолжал невидимый спецкор. Кажется, он входил во вкус и уже не терялся в непривычной обстановки прямого включения. — Но только одна. Одна амнистия на двоих.
Теоретически правом единоличного помилования в Ростовске обладали два человека: мэр-комендант и федеральный посол. Но одно дело — обладать и совсем другое — пользоваться. Ни Кожин, ни Черенков не пользовались этим правом ни разу. Как же! Даровать жизнь смертникам! Нарушителям! Преступникам! Что за варварская дикость?! Что за дикое варварство?! Интересно, откуда же сейчас у Кожина вдруг попер гуманизм? Из каких таких дыр?
И кто из двоих будет помилован? Денис задумался: а кого бы он сам хотел видеть живым? И кем бы предпочел пожертвовать?
Старый — нет, не друг, Славка никогда таковым не был, даже товарищем его можно назвать с большой натяжкой — скорее, просто знакомый… пусть хорошо знакомый… коллега. В котором проснулся кровожадный инстинкт. Да именно так: старый хорошо знакомый коллега, но со странностями. Весьма неприятными, пугающими странностями.
Или новая знакомая? По большому счету, Дениса с Ночкой ничего и не связывало. Даже наоборот: эта двуликая стервоза участвовала в нападениях на операторские квартиры. Благодаря ей же Кожин выловил беглецов-операторов у сгоревшей двадцатиэтажки.
С другой стороны Ночка… Ах, Ночка-Ночка… Вспомнилась и возбуждающая возня в подземной темнице бомжей-каннибалов, и прощальный поцелуй через поднятый край вязанной маски. Ладно, с какой стороны тут не посмотри — выбор не из легких. И, пожалуй, хорошо даже, что его сделает другой.
Так Славка или Ночка? Ночка или Славка?
— Амнистией воспользуется один. Кто именно — решится прямо сейчас, на ваших глазах, — продолжал интриговать публику закадровый спецкор.
Хотя, какой, на фиг, спецкор! До Дениса начал доходить истинный смысл затянувшегося сюжета. Его же ведет профессиональный шоумен! Новости закончились, начался праздник. Развлекуха в честь разгрома оргского клана. В эфире стартует новая игра на выбывание. Доброе старое реалити-шоу под новым названием. «Эшафот».
Вот сейчас объявят о приеме звонков и сетевых сообщений. И зрители сами решат, кому из двоих осужденных вручить главный приз: жизнь. А призов поощрительных правилами не предусмотрено.
Запуганному городу дарят главную радость победителей: выбирать, кого казнить, а кого миловать. Роскошный подарок, ничего не скажешь! Может, где-то уже заключаются пари и принимаются ставки. Мужчинам, скорее всего, приглянется Ночка. Женщины предпочтут сохранить жизнь мальчишке. Или все будет иначе. Кол-л-лизей хренов!
Но ради чего все это? Да ясно же, как божий день, ясно: отследить тех, кто примет участие в голосовании. Еще одна попытка найти Дениса и Юльку — вот что это. Значит, отсюда, из квартирки Секретарши ни Славка, ни Ночка не получат помощи. И подтверждения смертного приговора тоже. И так оно к лучшему.
Все оказалось проще. Безопаснее и интереснее для публики. Право выбора — кому уйти с Эшафота, кому — остаться по воле федерального посла-благодетеля предоставлялось… Денис выругался, выслушав закадровый комментарий. Самим осужденные предоставлялось это право. Им теперь решать, только им, этим двоим, с затравленными глазами. Славке и Ночке. На виду у камер решать, у всего Ростовска на виду.
Все предельно просто: одна амнистия на двоих. Кто-то остается жить, кто-то болтается в петле. Помилование — неделимо.
— Поскольку ни казнить, ни помиловать наполовину человека невозможно, — пошутил закадровый голос.
Такая вот арифметика. Одной амнистии на двух смертников слишком мало. Меньше, чем надо, ровно на одну жизнь. А значит, чью-то жизнь нужно…
Над красным кругом покачивалась петля оголенного провода.
— Да этот Кожин совсем спятил! — тихо проговорила Юла.
Денис был полностью с ней согласен. Устроить подобное мог только сумасшедший. И если на свете существуют не просто психи, а сумасшедшие ублюдки, то Кожин — их король.
Славка и Ночка хлопали глазами. Прямо в объектив. Крупный план. Крупные слезы… Нет, осужденные не плакали. Просто по щекам текли слезы. Сами. Условия странной амнистии для самих смертников оказалось полной неожиданностью. Потому и катились слезы.
Ненасытные камеры, пользуясь моментом, снова вцепились в бледные лица. Не крупный уже — сверхкрупный план жадно выхватил… Дрогнувший мускул — Славка. Трещинку на пересохших губах — Ночка. Движение загнанного зрачка — Славка. Влажную дорожку на щеке — Ночка.