— А супец-то наш совсем поспел! Даму будить будем?
Лесик смотрел на меня во все глаза и молчал.
Втроем мы довольно быстро расправились с почти полным котелком наваристого супа. Я внимательно наблюдал за обоими. Аделаида старалась есть размеренно, но то и дело переходила в галоп и покряхтывала от удовольствия; Леонид, напротив, ел с некоторой неохотой, то и дело морщась — то ли от зубной боли, то ли от воспоминаний.
Ада первой отложила в сторону пустую помятую миску с ложкой и, толкнув напарника в бок, довольно сказала:
— Я всегда знала, что мужчины — лучшие кулинары и повара.
— Чай за вами, — сказал я. — Займитесь, пожалуйста, любезная Ада.
Она кивнула и пошла мыть котелок.
— А теперь приступим ко второй части марлезонского балета, — негромко сказал я. — Леонид, как мне найти Харика?
Краем глаза я заметил, как замерла и напряглась Ада, возившаяся с котелком. На лице Лесика появилось несчастное выражение.
— Я… не знаю…
— Хватит играть со мной, — жестко сказал я. — Я и так потратил на вас слишком много времени. Если бы вы рассказали мне все, что знаете, еще тогда, в первую ночь, я бы сразу ушел и не стал тут… с вами…
— Мы хорошо к тебе относились, — подала голос Ада. — Мы старались тебе помочь. Тысячу раз мы могли расправиться с тобой, а тело сбросить в Серебрянку… Но мы этого не сделали. Мы дали тебе возможность прийти в себя. Если б ты свалил тогда, в первую ночь, неизвестно, как далеко ты бы ушел.
— Я признателен вам за то, что вы сделали и не сделали, — сказал я. — Но задерживаться дольше я не могу. И платить за сведения мне вам нечем. Дайте мне их в долг. Я верну долг при первой возможности…
— Ничего ему не говори! — крикнула Ада Лесику. — Я всегда знала: люди — неблагодарные твари…
Леонид посмотрел на нее, потом перевел взгляд на меня и, поморщившись, потер рукой то место на шее, которое недавно сжимали мои пальцы.
— Здесь решения принимаю я, — сказал он негромко. — В долг так в долг… Но у меня одно условие. Ты уйдешь завтра с рассветом. Ночью может понадобиться твоя помощь…
Ада, стоявшая неподалеку, слышала каждое слово. Она не стала, как обычно, возражать (это меня удивило), только спросила:
— Почему ты думаешь, что они придут именно сегодня?
— Чувствую…
— Тогда давай переберемся куда-нибудь, не дожидаясь ночи… Мест много.
Он помолчал.
— Нет. Здесь наш лагерь. Мы будем его защищать.
— Ну и глупо! — вдруг истерически заорала она. — Если их будет много, нам не справиться… даже при условии, что этот горе-вояка пожелает нам помочь! Нужно уходить!!!
— Мы останемся, — все так же негромко, но твердо сказал Леонид.
Ада села на землю и заплакала.
Я переводил непонимающий взгляд с одного на другого.
— Вы о чем? Кто такие они?
Леонид посмотрел на меня.
— Не уходи… И увидишь. Но приготовься: это не самое приятное зрелище. А поиски Харика могут подождать еще день; я расскажу все, что знаю, и это облегчит задачу.
— Хорошо, — сказал я, — уйду завтра. Рассказывай.
— Дурак! — заорала Ада сквозь всхлипывания, и непонятно было, к кому из нас это относится.
Лесик молчал, собираясь с мыслями; кажется, после вчерашней попойки сделать это ему было не так-то легко.
— Собственно, — начал он, — если ты отыщешь Харона, Человек Равновесия может и не понадобиться. Все, что тебе необходимо, знает Харон. Пожалуй, он даже лучше владеет ситуацией, чем Человек Равновесия, хотя со стопроцентной уверенностью утверждать не берусь. Начинать поиски следует с Холодных озер. Летом Харон работает там, на лодочной станции, там же он и живет. У него довольно теплый, хотя и маленький домишко, возможно, ты застанешь…
— Стоп, — сказал я. — Во-первых, сейчас — не лето. А во-вторых, мы с семьей летом довольно часто загораем на озерах, но никакого Харика, тем паче Харона, я не знаю. Лодочник там Федя…
— Это нормально, что ты не знаешь, — перебил Лесик. — Никто не знает. А Федя — да, есть такой. Но он — помощник. Главный там — Харон. Просто он почти никогда не выходит. Зато знает все про всех, все видит и все слышит. С началом весны он регулярно наведывается в свой домишко на озерах с зимней квартиры, о которой мне неизвестно. Кажется, она где-то в Нижнем городе. Впрочем, наверняка ты застанешь на озерах кого-то, кто сумеет тебе помочь. Послушай, Артем, а зачем все-таки тебе сдался Человек Равновесия?
— Хочу понять, что происходит и как исправить ситуацию. Он может объяснить…
— Уверен?
— Уверен.
— А ты хочешь исправить?
— А ты не хочешь?
— Нет. Я бы сделал так, чтобы мне, именно мне было комфортно. На остальных — плевать. Биться за них, защищать… Чего ради? Кто они мне?
— Ты не понимаешь…
— Это ты не понимаешь! — закричал он. — Нет морали! Есть инстинкт: защитить себя, свою самку, свой выводок и свою нору! Нельзя помогать миру: он не поймет и не оценит! Мы не герои! Защитить своих ты еще сможешь, защищая других — свернешь шею! Они же, эти другие, и помогут тебе ее свернуть, не погнушаются! — Он успокоился, посмотрел на удивленную Аделаиду, забывшую плакать, а потом снова повернулся ко мне. — Мой тебе совет: если Харон предложит показать Выход, возможность вернуться в нормальный мир, соглашайся. Думай о себе.
Как ни пытался я добиться от него, что должно произойти ночью, он отделывался коротким: «Будет драка». Я занялся оружием: разобрал автомат и пистолет, почистил, смазал оба ствола невесть откуда притащенным Аделаидой оружейным маслом, перебрал патроны… Все делал любовно, не торопясь: время позволяло.
Лесик следил за моими манипуляциями с одобрением, Ада — подозрительно.
Консервы кончились; ничего, кроме черствого плесневелого черного хлеба и воды, не осталось. Мы пообедали, Лесик сказал: «Нужно набраться сил, отдохнуть», — и ушел к своему тряпью. Аделаида сидела у самого ограждения и смотрела на воду, словно предчувствуя то, что должно случиться.
Вокруг по-прежнему не было ни души; не ездили машины, не ходил городской транспорт… Даже птицы молчали.
Я вышел из-под моста и немного прошелся, чтобы размять ноги. На том берегу Серебрянки за домами что-то горело, слышались крики и одиночные выстрелы. Значит, люди все-таки есть, вокруг что-то происходит, просто далеко от нас… Но черт возьми! Что случилось с этим миром, почему никто не борется? Неужели Лесик прав — остался только инстинкт, каждый спасает свою шкуру?!
Я вернулся назад и присел над засыпающим Леонидом:
— Лесик… Как я попал сюда, ты помнишь? Можешь рассказать?
— И помнить нечего, — проворчал он, — а тем более рассказывать. Притащили тебя двое: дед усатый, сам весь в крови, и мужик какой-то твоих годов. Просили позаботиться, оставили фляжку со спиртом, а денег не дали. Деду, как тебя положили, резко поплохело, но оставаться он не захотел, его отсюда мужик почти на себе волок.
Дед — это, возможно, Петрович, подумал я. Значит, он не погиб. А кто второй? И зачем меня тащили такое расстояние? И неужели они уперли мои часы?!
— Дед ничего не просил передать? Ну, может, вернутся они за мной, или еще что?..
— Да сейчас! Нужен ты им больно!
— Слушай, Лесик! А за рекой стреляют, и горит что-то… Выходит, люди, кроме нас, есть?..
Он помолчал и философски изрек:
— Куда ж им деться… Но люди — ладно… Более или менее представляешь, чего от них ждать…
— А от кого не представляешь?
— Ночь придет — увидишь. И скажи Адке: если не будет спать, пусть таскает сюда с округи камни.
— Какие? Зачем?
— Обыкновенные. Защищаться.
И повернулся на бок.
Его просьбу я передал Аделаиде; она поогрызалась, но послушно отправилась куда-то. Я видел, что она страшно боится грядущей ночи.
Сгустились сумерки. Проснулся и поднялся Лесик, стал помогать Аде. Вдвоем они натаскали целую гору камней, кирпичей, металлических прутьев. Лесик сказал:
— Тебе нужно поспать, Артем, иначе ночью ты не боец. Меня некоторое время не будет, вы не волнуйтесь… Мы забыли кое-что важное. Без этого нам, пожалуй, не отбиться… — и он заискивающе посмотрел на Аделаиду.
— Сбегаешь, пидарюга, — сказала она.
— Я вернусь, — и он начал быстро взбираться на пригорок за мостом.
— Он нас бросил. — Ада села у костровища и обхватила голову руками.
Но Лесик вернулся. Три часа спустя, когда совсем стемнело и похолодало, но небо было чистое, усыпанное звездами, он пришел и принес в грязном черном пакете две бейсбольные биты и три тяжелых мощных фонаря с заряженными аккумуляторами. Все это он вывалил у костровища.
— Спортмагазин на Котовского разграбили почти полностью, — сказал он. — Можно сказать, я унес последнее. Фонари очень нужны. Эти твари боятся света. Одна бита тебе, — он протянул дубину повеселевшей Аде, — другая мне. Для ближнего боя. Постараемся не подпустить, у Артема вон какие пушки, да и камней мы натаскали… Но бог его знает, как пойдет. Они наверняка навалятся числом не меньше нескольких сотен. Главное — держаться вместе и под защитой света.
— Что в городе? — спросил я.
— Хреново. Было плохо, сейчас еще хуже.
— Такты уверен, что таинственные они придут?
Он так молчал, что теперь и мне стало страшно.
— Они уже в пути. Не хотел говорить, ну, да что там… Стойбища Дикаря больше нет. Прошлой ночью все погибли.
Аделаида замерла.
— А… Дикарь?
— Я же сказал — все!!! — Я видел, как неумело он старается заглушить свой страх.
— Так кто же это все-таки? — спросил я. Никакого Дикаря я не знал, поэтому оценить масштабов потери не мог. — Лангольеры?
— Поменьше читай Кинга. Есть кое-кто пострашнее… потому что более реальный. Ты поспал?
— Два часа.
— Этого мало. Ты должен отдохнуть основательно. Они все равно явятся после трех, когда самый глубокий предутренний сон. Они уже знают…
Костерок уютно потрескивал, за ним следила Аделаида. Я устроился в глубине, под мостом, на теплой земле — над самой теплоцентралью. Лесик улегся рядом.