В продолжение моей издевательской тирады сидящие за столом медленно, один за другим, переводили полные ужаса взгляды на Каракурта, ожидая взрыва, самума, урагана, призванного смести меня — а заодно и их, услышавших крамольные речи чужака…
Но Каракурт молчал. Хмурился — и молчал. Потом спросил:
— У тебя всё?
И вдруг оказалось, что дурак и клоун в этой компании я. Еще неизвестно, где бы я был, если б не байкеры, превратившие несколько часов назад грозное и неприступное здание полиции Нижнего города в дуршлаг китайского производства.
— Если всё, — сказал Каракурт, — тогда садись. Будем завтракать.
И он указал на стул рядом с собой. Я подошел и сел.
— Ему не надо бы здесь, босс, — робко сказала Вязальщица. — Он проявил неуважение. Он оскорбил нас, тебя… и даже память Птицеяда.
Все посмотрели на ту девушку, которая дольше всех прощалась с Птицеядом у крыльца здания полиции. Она молчала.
— Парень просто не догоняет некоторых вещей, — сказал Каракурт. — Кроме того… Ему досталось, и он стал немножко фаталистом с извращенной фантазией. Иногда он намеренно ищет неприятностей, вызывает огонь на себя. Так, Артем? А огня все нет. И это расхолаживает. Землекоп, ты чего замер? Разливай!
Они выпили. К своей рюмке я не притронулся; впрочем, никто и не настаивал. Байкеры начали быстро и шумно есть: образа выпускников воскресной школы как не бывало. У меня аппетита не было, я вяло ковырялся вилкой в тарелке и смотрел в окно. Во дворе несколько байкеров сколачивали из досок высокую и широкую конструкцию, переругивались, но работа шла споро.
Каракурт проследил за моим взглядом.
— Помнишь фильм «Троя»? — спросил он. — Там Ахиллес так хоронил своего брата, Патрокла.[9]
— Но ты не Ахиллес, — хмуро сказал я. У меня вдруг появилось плохое предчувствие. — А Птицеяд — не Патрокл.
Каракурт наконец взорвался:
— А что ты вообще понимаешь?! Мы сняли твою задницу с вертела, когда под ней уже разожгли огонь! Между прочим, именно Птицеяд разработал план нападения на полицию! Ты не погиб, когда нас попытались расстрелять на дороге…
— Я не просил тащить меня сюда, — сказал я. — Я хотел идти домой.
— Думаешь, ты бы дошел?
— Странно, что тебя это заботит.
— Заботит! Если просит такой человек, как…
Он осекся. Я вскинул голову:
— Кто?!
— Не важно… — сказал Каракурт. — Если просит один важный и нужный человек, я просто не могу отказать!
Я почти не сомневался в том, что знаю, кого он имеет в виду. Но мне необходимо было услышать… А Каракурт, конечно, не скажет.
— А теперь ты, — продолжал он, — сидишь с нами за одним столом, нас же поливаешь грязью… Ты — человек низшей расы! Мозги твоих предков в некоторых странах считаются деликатесом, там люди жрут мозги живых обезьян! Попробовали бы они проделать нечто подобное с пауками!
— Пожалуй, — согласился я. — И насчет «низшей расы» я уже слышал. И даже помню, чем кончил тот проповедник…
Он определенно прав в одном, думал я. Не только приключения находят меня; я сам нахожу их «на свои вторые девяносто». Вызываю огонь. Что стоит ему сейчас метнуть в меня ту страшную игрушку — отомстить за все нанесенные мной оскорбления… Никто из присутствующих даже не удивится; просто оттащат меня во двор, чтобы Матвей своим чавканьем не портил им аппетит…
Каракурт молчал. Он налил себе водки, хмуро выпил и налил снова. Окружающие были в ступоре. Ясно, что ни одному из них он не позволил бы сказать и десятой доли того, что услышал от меня… Так почему я еще жив?
— Каракурт, Семеновых нужно отпустить, — сказала Вязальщица. — Старикам совсем плохо. Ночью, когда мы уезжали за тобой, у деда был приступ.
— Выживет — отпустим, — сказал Каракурт.
Вот это да! Значит, они удерживают заложников?!
— Сколько же вы за них запросили? — поинтересовался я. — Или не успели?
— Хватит, Артем. Мне надоело. Я хочу услышать твою предысторию. Что произошло с тобой до того, как мы встретились в камере полицейского управления.
— Зачем? — рассказывать мне не хотелось.
— Это мое дело.
Я неохотно стал рассказывать, увлекся. Они слушали с интересом, переглядывались; Каракурт ухмылялся. Когда я дошел до визита на Холодные озера и встречи с бабкой Харона, он перебил:
— Какое впечатление она на тебя произвела?
Что за странный вопрос, подумал я, но сказал:
— Пожилой одинокий человек. Переживает за внука.
— Сумасшедшая старая ведьма, — отрезал Каракурт. — Дальше.
После эпизода убийства Вельзевула он вдруг захохотал — раскатисто, до слез, выкрикивая:
— Ай да Артем! Ай да калика перехожая![10] Завалить такого зубра! — Я не мог понять, всерьез он, или насмехается, отыгрываясь за мои издевки в начале застолья. Кроме него, больше никто не смеялся, все настороженно переглядывались. — Повеселил, братишка!.. Слушай, а в «Страусе» ты точно видел мертвого Харона?
— Точнее не бывает, — мрачно ответил я.
— Ну-ну… Досказывай.
Окончание одиссеи уместилось в нескольких фразах. Каракурт не мог успокоиться и все похохатывал.
На пороге возник один из байкеров.
— Босс… Лазутчика взяли. Влез на территорию, минировал дом охраны на въезде.
Каракурт посерьезнел:
— Вы его не сильно отделали?
— Челюсть не сломана, — хмыкнул байкер, — говорить может.
— Давайте его сюда. Но сначала с тобой. — Он повернулся ко мне и вновь расплылся в улыбке. — Момент истины. Сейчас поймешь, зачем ты здесь. Надеюсь, потом даже поблагодаришь. Поднимайся на третий этаж, комната прямо напротив лестницы.
Сердце мое упало, перед глазами все поплыло. Неужели… у него мои жена и сын?
— Чего ты смотришь на меня глазами беременной верблюдицы? — удивился он. — Там Харон. Ты же хотел с ним встретиться?..
Глава третья
Конечно, это был не Харон. Не настоящий Харон. Не тот, которого я видел в «Страусе». Меня опять обманывают или…
— Как вас зовут? — спросил я.
— Харон, — доброжелательно сказал он. — Друзья называют меня Харик. Вы тоже можете.
— Могу… что?
— Так меня называть. Хариком. Хотите кофе?
Не дожидаясь ответа, он начал колдовать над чашками и сахарницей.
— Правда, кофе растворимый, но все лучше, чем никакого… Да вы садитесь… Артем?
Я кивнул:
— Артем.
— Вот и познакомились.
Итак, думал я с холодной яростью, кто теперь решил меня разыграть? Каракурт с подачи Человека Равновесия?! Этот человек в халате на голое тело, бледными волосатыми ногами и манерами преподавателя института просто не может быть лодочником с Холодных озер!
— Вы… настоящий Харон?
Он пожал плечами.
— Каждый из нас — настоящий и вымышленный одновременно. Сами для себя мы настоящие, но окружающие во многом нас придумывают…
— И вы можете показать Выход?
Электрический чайник Vitek («Витёк», как называет его мой сын Димка) пошумел и отключился. Человек разлил кипяток по чашкам; в комнате сразу запахло кофе.
— Нет, — сказал он.
— Я так и знал! — вырвалось у меня.
Он поморщился, как от зубной боли.
— Показать не могу. Но могу объяснить, как его найти. Кстати, некоторое время назад вы были рядом с ним. В двух шагах.
«В двух шагах от „Рая“, называлась повесть о разведчиках во время войны, которую я читал еще в школе, в журнале „Искатель“. Память моментально начала отщелкивать события назад, выискивая: где? В здании полиции? В «Страусе»? На чердаке дома, где мы встретились с Митькой (дошел ли он до мамы?!)? На озерах? Где? Где?!
У меня все было написано на лице. Протягивая чашку с огненным кофе ручкой ко мне (держал за раскаленные бока и даже не покривился), человек располагающе улыбнулся:
— Не надо так себя мучить. Все равно вы не знали, что стоит подойти, шагнуть — и вы вернетесь назад. Это был взорванный дом, у которого вы нашли куклу.
Да, конечно. Все правильно. Сергей тогда предложил меня подвезти, но что-то толкнуло — и я отказался. Пошел пешком. Посчитал, что нужно осмотреться, подумать… Был дом, вернее, то, что от него осталось. И была поплавленная кукла с бесстыдно раздвинутыми ногами. Она еще сказала мне «Ма-ма» голосом певицы Глюкозы. А в этом доме…
— В этом доме, — сказал человек, сидящий напротив и, без сомнения, читающий мысли, — был Выход.
Я осторожно отхлебнул из чашки.
— Вы Харон? Вы действительно Харон? — спросил я.
— Харон Ованесович Оганесян — к вашим услугам. Мой отец был историком, специалистом по Древней Греции. Именем я обязан ему.
— Жутковатое наследство, — сказал я, чувствуя пустоту в душе. — Но армян-лодочников не бывает, так же, как нет евреев-строителей и дворников.
— Ну, во-первых, армянин я только наполовину; мама была русской, царствие ей небесное… А что до имени… Многие не знают, с чем оно связано. Можно же абстрагироваться…
— А вы — абстрагируетесь, когда топите на озерах людей? К тому же, если не ошибаюсь, это был брат по крови…
Он помрачнел:
— Почему люди помнят один плохой факт и забывают сто хороших? Трагическая случайность, не более…
Я смотрел на него. Ничего общего с описанием моей мамы. Невысокий, без бороды, утонченные черты лица. Над уголками губ, справа и слева — щегольские капельки усов, будто прилипли две половинки кожуры от семечек. Седые баки. Волосы с проседью собраны сзади в аккуратный небольшой хвост, перетянутый кожаным шнурком. Лицо породистое, но никакой благообразности; скорее — порок.
— Мне вас описывали по-другому, — сказал я. — Тот, в «Страусе», был ближе к образу. И звали его так же. Что за мистификации, можете объяснить?
В это время с улицы послышался зычный голос Каракурта. Харон поднялся с кресла, подошел к окну и позвал меня:
— Не желаете взглянуть?
Я приблизился к окну.
Занимался пасмурный рассвет — новый день в этом проклятом мире. Во дворе собрались все, или почти все, Дикие Байкеры. Они стояли вокруг высокой деревянной конструкции, на вершине которой лежали тела Птицеяда и второго байкера, завернутые в серые покрывала.