Территория четвертой площадки была огорожена тремя рядами колючей проволоки. Весной она покрывалась густой травой, и там было раздолье зайцам. Их никто не беспокоил до начала охоты. А потом заядлые стрелки проникали за колючую проволоку и без труда добывали русаков. Случаев отравления зайчатиной, как замечал бывший главный терапевт полигонного госпиталя полковник медицинской службы П.С.Пономарев, не наблюдалось. Мои сослуживцы, которые с аппетитом съели не одного русака с той площадки, трудились на полигоне по несколько лет, многие здравствуют и поныне. За семьдесят лет было и моему непосредственному начальнику Ивану Алексеевичу Горячеву, когда он скончался из-за болезни сердца. Он больше других охотился на зайцев на четвертой площадке. Быть может, не так страшен черт, как его малюют?..
Куда же все-таки исчезли банки со свиной тушенкой? В тот же день, как стало известно о пропаже, я приказал построить солдат, готовивших площадку, и велел всем снять гимнастерки для контроля. Вдруг ребята употребили в пищу тушенку и теперь все поражены боевыми радиоактивными веществами.
Приставляя зонд рентгенометра к животу каждого, я внимательно следил за стрелкой микроамперметра. Вероятно, некоторые солдаты имели незначительные следы заражения кожного покрова. Прибор показывал тысячные доли рентгена, но, обеспокоенный даже этим, я отобрал ребят, у которых прибор показывал степень заражения несколько больше, и приказал немедленно направить их в госпиталь. Мы испытывали консервы в открытом и закрытом видах при атомном взрыве, их радиоактивность долгое время оставалась высокой. Все, кто ел консервы, обязаны срочно пройти спецобработку.
Командир взвода смутился:
— Ели все. И я тоже. Подогрели на костре вчера вечером… Жаль было губить такое добро. Оставили десять банок, их вполне достаточно…
Вблизи опытной площадки прибор показывал высокий уровень гамма-фона, поэтому показания степени зараженности солдат могли быть неточными. Но после душа в дезактивационном пункте, развернутом военными химиками по всем правилам, показания приборов уже не тревожили ни меня, ни специалистов службы радиационной безопасности.
В дальнейшем испытания БРВ на полигоне не проводились. Участок земли, где применялись боевые радиоактивные вещества, так и остался за колючей проволокой. Насколько он был опасен? Неспециалисту в этой области судить сложно, но показателен такой случай.
В районе аэродрома после тех испытаний захоронили небольшие контейнеры и даже собранные осколки бомб, начиненных БРВ. Через пять — шесть лет строителям потребовалась металлическая арматура, и кто-то вспомнил о той «могиле». Решили вскрыть ямы и достать нержавеющие, не поддающиеся кислотам емкости. Полковник Крылов, ставший заместителем начальника полигона по научной работе, санкционировал этот поиск с условием тщательного анализа всего того, что было захоронено. Проверка показала: емкости и все другое, что при захоронении было сильно загрязнено радиоактивными веществами, стали совершенно безопасными. Время — лучший дезактиватор.
Закат солнца в степи рисует на безоблачном небосводе ярко-красные, с золотистым отливом, сполохи. Кажется, что где-то далеко за горизонтом раскаленные огненные шары упали на землю и никак не могут остыть. Если бы художник изобразил на полотне картину такого заката, то люди, не бывавшие на казахстанских просторах, вряд ли поверили бы, что такое возможно в природе. Кто-то сказал мне, что раньше, когда не испытывали атомные бомбы, такого причудливого зрелища он не наблюдал. Во мне они будили необъяснимую тревогу.
Любуясь закатом возле фонтана перед штабом, я не заметил, как подошел ко мне начальник отдела. Разговорились. В такие минуты узнаешь о людях то, чего они не скажут, считая неуместным, на рабочей площадке. Я узнал, что наш командир Гуреев прошел службу от командира огневого взвода до командира части. До войны окончил Военную электротехническую академию, был оставлен преподавателем. Иван Николаевич участвовал в войне с Финляндией и с первых дней — в Великой Отечественной.
Гуреев — один из создателей заградительного электризованного щита под Москвой в 1941 году. Десятки километров опутывали провода, по которым пропускался ток высокого напряжения. С должности начальника электромеханического факультета он приехал на ядерный полигон и, руководя пятым сектором, одновременно был заместителем начальника полигона по науке. В 1956 году возглавил полигон. Получил звание генерал-лейтенанта.
И несловоохотливый обычно Горячев рассказывал, что его во время учебы в артиллерийской академии приглашали сниматься в роли гренадера-богатыря. Потом узнал, что Горячев воевал под Сталинградом, дошел до Берлина, имел пять орденов, еще в войну стал майором. Не ведал я тогда, что он был болен и в сорок пять лет будет уволен по этой причине. Мало знали мы друг о друге…
Не помню случая, чтобы на полигоне кто-то пожаловался медикам на повышенную дозу радиации. Может, потому, что жаловаться было небезопасно.
Пришел я как-то в поликлинику полигона и говорю женщине-врачу:
— У меня температура, потому что сегодня получил много рентген.
— Замолчите немедленно! — возмутилась эскулапша. — Я не знаю никаких ваших рентгенов, не знаю, где вы были и чем занимались. Это не мое дело. У вас грипп…
— Да нет у меня гриппа. Поверьте, я был сегодня в опасной зоне и что-то почувствовал неладное. Температура, поташнивает…
— Мне запрещено говорить об этом. Если вы даже облучились, я обязана записать, что у вас грипп. Как и вы, я давала подписку.
На следующий день, проходя мимо жилого дома, я увидел на балконе ту женщину-медичку. Она смотрела в бинокль в сторону Опытного поля. Из комнаты слышался мальчишеский голос:
— Мама, я же тебе сказал, что сегодня атомного взрыва не будет…
Выходит, многое она знала, за исключением того, чем и как помочь больному, получившему высокую дозу радиации. Но не медики были повинны в том, что не могли оказать действенную помощь людям, пострадавшим от атома. И даже не секретность ограничивала их лечебную практику. Проблема исцеления от лучевой болезни не только в те годы, но и теперь, как свидетельствует Чернобыль, не решена.
Тягостный разговор с начальником пятого сектора.
— Сожалею, но вынужден передать на вас дело военному прокурору, — ошеломил меня полковник Гуреев. — По вашей вине несколько солдат с сильными ожогами от боевых радиоактивных веществ отправлены на лечение в московский госпиталь.
— В чем же моя вина? — удивился я.
— Вы испытывали БРВ, заразили солдатское обмундирование, надетое на чучела, и бросили в поле. Солдаты надели это обмундирование на себя и сильно пострадали. Не убрав зараженные объекты, вы уехали отдыхать…
Мне стоило больших усилий отвечать спокойно:
— Я не разрабатывал и не испытывал БРВ, даже не знаю о поражающих свойствах этого оружия. Испытывали его специалисты-химики. К тому же я не испытывал и обмундирование, не выставлял манекены. Получив около сотни комплектов обмундирования, в соответствии с вашим приказом, я все это выдал под расписку химикам. А когда они закончили работу, потребовал от них акт о том, что зараженное обмундирование уничтожено. Акт у меня в сейфе. Продовольствие, которое я выставлял на площадке, сжег лично и убежден, что ни один сухарь, ни одна банка консервов не остались в поле.
— Хорошо, — словно точку поставил Гуреев.
Выяснилось, что солдаты получили ожоги не боевыми радиоактивными веществами, а кислотами, составлявшими один из компонентов начинки бомбы. Жизнь и здоровье их вне опасности. Просто парням не хотелось носить истлевшие гимнастерки, вот они и обновили свое обмундирование.
Будет что-то новое
В 1955 году в серию испытаний из пяти атомных зарядов были включены две сверхмощные термоядерные бомбы, в том числе одна мегатонного класса. Первый взрыв водородной бомбы состоялся 20 августа 1953 года, о чем сообщалось в печати. И хотя американцы взорвали водородное устройство годом раньше, оно было огромное, с двухэтажный дом, и для транспортировки не приспособлено. У нас же готовились сбросить бомбы с самолетов и взорвать над землей. На полигоне опасливо поговаривали, что могут быть тяжелые последствия, хотя один из «отцов» нашего водородного оружия академик А. Д. Сахаров значительно позже, в 1990 году, скажет: «Мы как-то не думали, что это представляет большую, крайне большую опасность…»
Об условиях взрыва и мощности бомбы знали только ее создатели и члены Государственной комиссии, назначавшиеся правительством СССР на каждую серию испытаний. В ее состав входили представители министерств среднего машиностроения, обороны, здравоохранения, Академии наук СССР. Начальник полигона и представители Минздрава имели право не соглашаться с решением о проведении взрыва при малейшей вероятности нарушения основного условия его проведения — абсолютной безопасности населения. Их слово было окончательным.
Комиссия решила оповестить население всех прилегающих к полигону районов о мощном взрыве и организовать вывод людей из домов. Служба особого режима запротестовала — нельзя разглашать военную тайну. На это заявление академик Я. Б. Зельдович бросил реплику:
«Когда Семипалатинский аэродром оцепляют колючей проволокой и прекращаются полеты самолетов, жители уже знают: готовится атомный взрыв. И как только появляется бомбардировщик в сопровождении истребителей, они забираются на крыши и ждут взрыва…»
Вопрос решили положительно.
Для прогнозирования возможного радиоактивного заражения местности и параметров ударной волны привлекли крупнейших специалистов страны. Метеослужбу полигона усилили ведущими знатоками в этой области.
Жилой городок пополнился командированными, среди которых много было людей в гражданском. Приехали генералы и офицеры из 12-го Главного управления Генштаба генерал-полковник В. А. Болятко, из штабов и НИИ родов войск и служб Тыла Вооруженных Сил. В нашу научную группу тыла прибыли специалисты, уже имеющие некоторый опыт исследовательской работы на полигоне: А. И. Никулин, П. Н. Сергеев, П. И. Чесноков, А. Н. Носков, Ю. Н. Гвоздиевский, Н. С. Макаренко, Г. З. Братякин, И. А. Перцев.