Новую службу я начинал с нуля. Многое, с чем встретился, было для меня совершенно неизведанным. Каких-либо сведений, кроме самого общего характера, полученных из закрытых публикаций, я не имел, и получить их на полигоне было невозможно, хотя многие офицеры могли бы помочь мне в самообразовании. Новички многое могли бы узнать от ветеранов-испытателей, но научные сообщения, диспуты и какие-либо занятия под руководством опытных практиков не проводились.
Секретность настолько всех пугала, что даже после сообщения в «Правде» о пуске первой атомной электростанции мой сослуживец, встретив меня по дороге в столовую и убедившись, что нас никто не слышит, сказал шепотом, что в газете есть «особо важное сообщение».
В то время многие из нас не представляли, что создание атомного оружия и решение проблемы использования атома в мирных целях — два звена одной цепи и что некоторые ученые, приезжая на полигон, интересовались не атомным оружием, а явлениями ядерного взрыва и возможностями применения атомной мощи в целях народного хозяйства. Это тоже было секретно.
Но нас, военных, интересовали лишь атомное оружие и противоатомная защита. В журналах появлялись статьи не только о взглядах потенциальных противников на практическое использование ядерной силы, но и с прогнозами наших видных военачальников, знающих новый вид мощного оружия по закрытым фильмам. Разработчики штабных военных игр щедро «планировали» возможные удары и легко «ликвидировали» их последствия, затем сами условно наносили ответные, более мощные удары. Все получалось на учениях гладко. Даже успешно использовалась, на бумаге, сеть гражданских больниц и поликлиник для лечения пораженного ядерным оружием личного состава целых корпусов и армий.
Посмотрел бы такой «теоретик» хотя бы один реальный взрыв атомной или водородной бомбы! О каких больницах можно говорить, если в районах термоядерных взрывов ничего живого не сохраняется, а если где и ожила бы какая-нибудь полуразрушенная клиника, то что могла бы она сделать, если вокруг тысячи искалеченных и обожженных людей!
Возраст ядерного оружия в общем-то невелик, а биография его уже большая и противоречивая, нисколько не радующая человечество. Несомненно, что стремление зарубежных политиков создать атомную бомбу вынудило Советский Союз иметь такое оружие самому. Ядерная физика в СССР раньше не нацеливалась на решение военных проблем. В переведенной с английского языка книге «Ярче тысячи солнц» ее автор Р. Юнг признает, что «до конца 1945 года русские совершенно открыто, писали в разных технических статьях и даже в ежедневной прессе о своих работах в области ядерной физики». К тому времени США уже взорвали три урановые бомбы, и все американские, английские и канадские научные работы по ядерной физике за несколько лет до этих взрывов были наглухо закрыты для всего мира небывалой по масштабам стеной секретности.
В годы первых испытаний ядерного оружия военные не думали о последствиях развития термоядерной энергии, были глубоко убеждены, что так надо. Только ученые всего мира до изобретения атомной бомбы могли бы сказать: «Нет!» Но этого не произошло, и люди планеты были обречены жить в вечном страхе.
Научно-техническую мысль спрятать в сейф невозможно. Рожденная в умах одних ученых, она развивается другими, практически воплощается и распространяется со скоростью, доступной существующим средствам информации.
Еще в начале второй мировой войны ученые-физики обнадежили политиков и военных стратегов возможностью создания ядерного оружия. 6 декабря 1941 года, за день до японского удара по Пёрл-Харбору и официального вступления Америки в войну, в США было принято решение о выделении больших финансовых ресурсов на создание атомного оружия. Работа велась в строжайшей тайне. В подготовке проектов и технической базы участвовали сотни тысяч человек.
Обсуждением вопросов общей «урановой политики» ведала группа в составе президента и вице-президента, военного министра, начальника генерального штаба, председателя исследовательского комитета национальной обороны.
17 июня 1942 года председатель исследовательского комитета представил президенту план расширения проекта по созданию атомной бомбы, который был одобрен Рузвельтом. В то же лето проект передали в ведение армии.
Ф. Рузвельт и У. Черчилль договорились о том, что громоздкие атомные заводы будут строиться в США, где им не угрожают немецкие бомбы, а англичане взамен внесут свой вклад в разработку атомной бомбы и будут предоставлять американцам результаты исследований. Таким образом, преимущество в области производства атомного оружия США закрепляли за собой. Впрочем, тесного сотрудничества с Англией у них не получилось, но работы у американцев шли успешно и без помощи англичан.
Одновременно, хотя и с запозданием и на более низком материально-техническом уровне, делались попытки создать атомную бомбу, последнюю надежду Гитлера, и в Германии. Но времени уже не хватало, война пришла на территорию Германии, и реакторы остались в незавершенном виде.
По разведканалам советскому руководству было известно, что испытание первой атомной бомбы американцы произвели в Нью-Мексико и что бомба была сделана из урана-235. К лету 1945 года для наших ученых это уже не было новостью.
Когда США сбросили свои атомные бомбы на японские города Хиросиму и Нагасаки, рождение нашего подобного «изделия» тоже было не за горами. Правда, зарубежные ученые предсказывали, что это произойдет не ранее 1954 года, но ошиблись. Уже в конце августа 1949 года «летающая лаборатория» ВВС США установила присутствие в атмосфере радиоактивных частиц. Анализ дождевых капель, взятых из высоких облаков, а также микроскопических частиц пепла из самых высоких слоев атмосферы показал, что источником обнаруженной радиоактивности является атомный взрыв где-то в пределах советской Азии.
Да, на Семипалатинском полигоне утром 29 августа 1949 года был произведен первый взрыв атомной бомбы.
Можно ли было сделать бомбу раньше? Видимо, нет. Здесь, полагаю, дело не только политики, но и техники. Создание ядерного оружия — результат усилий множества ученых, инженеров, рабочих. Заняты этим не только научные лаборатории и конструкторские бюро. Для этой цели прямо или косвенно привлекаются заводы, рудо добывающие предприятия, специальный транспорт, что требует огромного количества людей и финансовых затрат. Но иного выхода у нас тогда не было.
Была ли у нас отечественная база для создания атомного оружия? Бесспорно.
Еще в 1920 году была образована Атомная комиссия, в составе которой трудились многие ученые. Для проведения научных работ выделялись средства, устанавливалась связь с учеными мира.
Первым центром научных исследований стал Ленинградский физико-технологический институт, созданный в 1918 году. В 1933 году под Ленинградом состоялась Первая всесоюзная конференция по физике атомного ядра. Оргкомитет конференции возглавил И. В. Курчатов. Через два года в руководимой им лаборатории стали заниматься исследованиями деления урана нейтронами.
В 1945 году, после Хиросимы и Нагасаки, принято экстренное решение об организации новой отрасли — атомной промышленности. Были образованы специальный Комитет при ГКО СССР под председательством Л. П. Берии, Первое главное управление (ПГУ) при Совете Министров СССР во главе с Б. Л. Ванниковым. Позже, в 1953 году, оно было реорганизовано в Министерство среднего машиностроения.
Еще не завершилось сооружение первого промышленного атомного реактора под Челябинском, еще не приняли в эксплуатацию радиохимический завод по выделению плутония из облученного урана — все это осуществится летом 1948 года, — а в Звенигородском монастыре под Москвой уже в конце 1947 года формировался штат ядерного полигона. Офицеры еще не знали, чем будут заниматься и где им прикажут служить, но находились под строгим контролем особого отдела МГБ и свободного выхода из монашеских апартаментов не имели. Многие получили повышенные оклады, все дали подписку о неразглашении военной тайны. Занимались шагистикой, физподготовкой, изучением уставов и семинарскими занятиями по «Краткому курсу истории ВКП(б)».
Первым начальником полигона был назначен артиллерист, в прошлом командир корпуса, генерал-лейтенант П. М. Рожанович, отмеченный за войну девять раз в приказах Верховного Главнокомандующего. Начальником штаба прибыл генерал-майор С. Г. Колесников, тоже из артиллеристов. Через год П. М. Рожанович скончался, не дожив до атомного взрыва на полигоне, и его место занял С. Г. Колесников.
Ранней весной 1948 года, когда в кустах на берегу Иртыша еще лежал снег, генерал П. М. Рожанович, его заместитель по тылу полковник Н. Т. Ладыгин, начальник связи подполковник Г. И. Князев и начальник отдела капитального строительства майор И. А. Рыжиков вылетели в Жанасемей. Самолет, сделав круг над Семипалатинском, приземлился на грунтовую полосу недалеко 6т маленькой железнодорожной станции.
Вся администрация аэропорта помещалась в деревянном доме, похожем на заброшенную крестьянскую пятистенку. Ни кола ни двора, лишь столб с уныло висевшим полосатым конусом для определения направления ветра, напоминавшим колпак клоуна. Прибывшее из Москвы руководство разместилось в подготовленной военными строителями землянке. После мучительного суточного полета с тремя посадками генерал П. М. Рожанович предоставил коллегам сутки на акклиматизацию.
Полковник Ладыгин взял на себя заботу о питании — в то время офицеры получали продовольствие по талонам, подполковник Князев занялся связистами, заканчивавшими оборудование небольшой телефонной станции, а майор Рыжиков изучал район Жанасемея с целью развертывания базового склада для приема уже поступавшего в большом объеме строительного материала.
На следующий день командование выехало на место, отведенное для полигона почти две сотни километров, дорога разбита. На обочинах торчат жерди с пучком сена на конце — ориентиры для транспорта в непогоду. Наконец приехали. Голое место. Лишь кое-где темнеют островерхие бугорки. Это землянки солдат, сержантов и офицеров инженерных войск, выполнявших заказы полигона. У обрывистого берега стоит один-одинешенек небольшой полузаглубленный щитовой домик — жилье и служебный кабинет начальника строительства генерал-майора М. И. Черных. В его подчинении находилось до десяти тысяч воинов инженерных войск.