Дамы в общей массе не возражали, но ситуацию осложнял тот факт, что я не мог ответить ни на один из конкретных вопросов по местоположению пункта назначения. Иначе говоря, я не знал номер дома и название улицы, а также не помнил ни одного более-менее приметного ориентира, к которому можно было бы «привязать» дачу Гордеева.
Вот это картограф, да? Впрочем, в оправдание могу сказать, что при наличии телефонной связи и стандартной обстановки всё это было бы не нужно. Звонок, пара слов, машина к подъезду… Кто же предполагал, что всё так получится?
Единственно, что я знал, — это направление. Мы заезжали в город с юго-востока, это я помню совершенно точно.
«Гадание на картах» отпадало, в доме не было ничего похожего на карту, схему или план города. Дамы доверительно сообщили, что все местные карты являются секретными, поскольку до недавнего времени город был режимным объектом, так что в продаже ни планов ни карт нет и никогда не было.
Старушка с газетой при таком заявлении прервала чтение, посмотрела на меня через лорнет и важно кивнула: точно, так и есть.
Тем не менее общими усилиями мы таки «подняли» маршрут. Пользуясь советами и подсказками дам, я вычертил на листке кратчайший путь от юго-восточного въезда до «уютного местечка», нанёс наиболее заметные ориентиры, видимые издалека, а также названия улиц, по которым мне предстояло пройти.
Затем мне вручили вязанную шапку Виталика, пакет с бутербродами и пластиковую бутылку с водой. Отказываться не стал, зима, а я без шапки, а бутерброды могут пригодиться, если вдруг путешествие по каким-то причинам затянется.
Хоть я и возражал, мотивируя неопределенностью и опасностью обстановки, Нинель прихватила свечку и пошла меня провожать: сказала, что доведет до конца квартала, это недалеко, а её тут все знают с детства, так что опасаться за неё не стоит.
Когда уже собрались выходить, в спальне Валентины затряслась дверь и раздался низкий трубный вой, как будто какой-то пьяный бас решил распеться перед выступлением.
На секунду у меня мелькнула дикая мысль, что это ненароком рассекретился наш вчерашний бас-профундо, которого Валентина временно пустила на должность сердечного друга в отсутствие Михаила.
На самом деле, слава богу, обошлось без похабщины: это был сенбернар Шаляпин, который подслушивал под дверью и понял, что мы собираемся на прогулку.
Нинель без колебаний взяла Шаляпина с собой. Пусть это и родной квартал, где тебя все знают с детства, но сейчас в самом деле на улице творится что-то непонятное и опасное, так что гораздо комфортнее гулять с большой собакой.
Коридор проходили со свечкой.
Сказал как про полосу препятствий «проходили», но примерно так и было. Ночью тут кто-то похозяйничал, то ли разгулявшиеся жильцы, то ли непрошеные гости, замка-то на входе нет, в общем, часть из того, что вчера более-менее ровно стояло и лежало, сейчас было разбросано и развалено.
Да уж… Оказывается, в суровую минуту я интуитивно принял верное решение. Недолго бы я тут путешествовал без света, со сжатым очком и стиснутыми зубами.
У двери на лестницу Нинель удивилась:
— О! Дрова попёрли.
— Какие дрова? — удивился я. — Дрова в городе?
Нинель объяснила: тут в нескольких аккуратных ящиках мирно покоились дрова поэтессы Оганезовой. Её семейство частенько устраивает во дворе шашлыки и барбекю, вот и держат запас. Семейство две недели назад в полном составе уехало в Армению, в гости к родственникам, в квартире никого нет. Ночью, когда мы возвращались, дрова лежали (они вообще никому не нужны, кроме Оганезовых), а сейчас их нет.
Вывод: попёрли. Вместе с ящиками.
— Надо же… А я видел. Точнее, слышал. Ещё так по-хозяйски спросили, «кто там»…
— Да кто-то из соседей забрал, — сделала вывод Нинель. — Чужие сюда не ходят.
Вот так, люди уже запасаются дровами. Однако, быстро перестраивается мышление сонного горожанина, вроде бы окончательно развращённое коммунальным раем.
Вышли на улицу, немного постояли, прислушиваясь. Да, не показалось, где-то в центре то прекращалась, то вновь лениво вспыхивала перестрелка, и теперь уже понятно было, что это не пиротехника.
Шаляпин между тем убежал по своим делам, бросив нас на произвол судьбы.
— Ты это… Обратно пойдёшь — собаку далеко не отпускай, а то мало ли…
— А он далеко не убегает, рядом крутится. Ляпин!
— Ав! — из-за угла немедленно последовал басовитый ответ, через секунду показался сенбернар и вопросительно уставился на нас.
— Гулять, Ляпин, гулять, — разрешила Нинель.
Сенбернар вновь удрал по своим делам. Надо же, какой толковый пёс.
Только собрались идти, в окне квартиры на первом этаже, справа от входа в подъезд, раздался стук. Из-за стекла были видны двое субтильных мужчин, один махал рукой, дескать, заходи, не пожалеешь.
— И чо?! — Нинель изобразила жест недоумения. — На фига мне к вам идти?
— Ты их знаешь? — насторожился я.
— Конечно знаю. Это пианист Ковригин и певун Васькин, то ли тенор, то ли… как его… никак не запомню. Но оба ещё те обалдуи.
— А чего зовут?
— Да на бухло сшибают, другого от них не дождёшься… О, придётся зайти — Иваныч.
Видимо, отчаявшись дозваться неуступчивую даму, люди искусства привлекли некоего авторитета: в окне показалась усатая физиономия, шире двух предыдущих вместе взятых, и что-то недовольно крикнула.
— Кто такой Иваныч?
— Управдом.
— У вас и такое сохранилось? Это что, официальная должность?
— Эмм… Ну, не знаю официально, не официально, в общем, выбирали его. А вообще-то он заведующий ДК, в котором вы с Катей познакомились.
Входная дверь была не заперта, нас никто не встречал, а в прихожей мой мимолетный взор отметил наличие каких-то ящиков. В квартире было дымно, пахло костром, но не приятно-туристическим, а безалаберно-городским, когда его жгут в неприспособленных для этого помещениях.
В гостиной было четверо мужчин. Пианист и тенор в верхней одежде дежурили у окна, усатый толстяк в дерматиновом фартуке мешал мастерком цемент в тазике, а невысокий кудрявый брюнет в ажурных очочках возился возле чугунной буржуйки, пытаясь что-то сделать с гофрированной оцинкованной трубой, по-моему, позаимствованной от вытяжки газовой колонки.
— Ну разве это колено? — сокрушался кудрявый. — Я тебе говорю, не пойдёт!
— Нормальное колено, ты только руки в кучу собери, и всё получится…
В углу, у окна, стояла двустволка, рядом валялся набитый патронташ.
Народ вооружается помаленьку.
В другом углу был открытый ящик с противогазами, рядом на полу лежали несколько свернутых комплектов Л-1.[3]
При виде Л-1 я невольно вздрогнул. Да уж… Я теперь долго буду шарахаться при виде этого вроде бы безобидного предмета индивидуальной защиты. Слишком уж страшные ассоциации он вызывает…
— Так это вы у Оганезовых дрова попёрли! — весело возмутилась Нинель, как только вошла в гостиную. — Молодцы, нечего сказать!
— Не попёрли, а реквизировали, — рассудительно поправил Иваныч. — Их всё равно нету, а у нас тут штаб будет, для людей стараемся. Здравствуй, Ниночка, с прошедшими тебя.
— Да в гробу я видала такие праздники, — буркнула Нинель. — Устроили тут, понимаешь, чёрт знает что…
— А это кто? — строго спросил Иваныч, кивнув в мою сторону.
— Это Сашка, наша московская родня, — уверенно соврала Нинель. — Студент, в гости приехал, на каникулы.
— Да уж, господин студент… Не самое удачное время вы выбрали для каникул, — заметил Иваныч. — Думаю, в столице сейчас не в пример комфортнее, чем у нас.
— Кто же знал, что так всё выйдет. — Я сокрушённо пожал плечами. — Теперь уже ничего не поделаешь. Придётся, как говорится, делить все радости и невзгоды…
— Ну, насчёт радостей не знаю, а невзгоды предоставим, делите на здоровье. — Иваныч взыскательно осмотрел меня и задал вполне резонный вопрос: — Это кто же вас так отделал?
— С Никитой подрались, из-за Катьки, — неожиданно наябедничала Нинель. — Никита, дурак, приревновал!
— Ну, это дело молодое, — с каким-то даже одобрением кивнул Иваныч. — Если парни дерутся из-за девчонки, значит, ещё не всё потеряно. Значит, жив наш народ и дух его не сломлен!
Далее последовала вдохновенная тирада, что невзгоды и неурядицы — это ерунда, у народа огромный потенциал, мы всё переборем и переживём, и неважно, что сейчас творится что-то совершенно непонятное, мы в любом случае выйдем победителями из этой неравной схватки с Судьбой, нам не впервой!
Мы живо поинтересовались, что же именно такое непонятное сейчас творится и нет ли какой конкретики по обстановке.
Увы, информацией по обстановке Иваныч не располагал, у него были только лозунги и версии. За информацией надо топать в центр, а там сейчас стреляют. Кто в кого — совершенно непонятно, но надо быть полным идиотом, чтобы идти туда, где стреляют. Так что ждём, когда всё утихнет, и на всякий случай начинаем на местах помаленьку заниматься самоорганизацией. На всякий случай. Мало ли, вдруг вся эта ерунда кончится не скоро, надо же как-то приноравливаться, чтобы дожить до благополучного разрешения проблем…
— Кстати, чего позвал: напоминаю, по плану ГО при ЧО[4] ты у нас начальник медпункта и заодно главврач.
— Вообще-то, я тут не живу, — попробовала было «откосить» Нинель. — У меня квартира в другом месте.
— Ты мне саботаж не разводи. — Иваныч внушительно погрозил пальцем. — Ты здесь выросла, прописана здесь и всё время торчишь здесь! А в «другом месте» ты бываешь от силы раз в неделю. Так что попрошу никуда не отлучаться и быть в шаговой доступности. Возможно, если всё так пойдёт и дальше, будут раненые и обмороженные.
— Не вопрос, — с ходу сообразила Нинель. — Мне нужны помещения под лазарет, приёмную, операционную и аптечный склад. Ещё надо кровь из носу бензоагрегат, а лучше дизель, обслуга — механик, электрик, слесарь, плотник, повар; медсестры, а у нас их нет, так что просто две-три свободные бабы, я обучу наскоро; кислород, оборудование, а также целая машина медикаментов и ещё целая куча всякого всего. В общем, список я предоставлю.