Нинель озабоченно заметила, что в гастрономе почему-то не оказалось собачьего корма, запасов осталось дня на два, потом надо будет думать, чем кормить Шаляпина. И неплохо бы подумать о печке, в квартире холодно, надо бы уже топить, если вдарят морозы, будет совсем туго.
Господи, вот это проблемы! Подумаешь: воняет дерьмом, корм кончается, холодно в квартире… Да по сравнению со всеми ужасами, что мне сегодня довелось пережить, это просто какой-то детский лепет.
Спать легли рано, по-моему, ещё и девяти не было. Перед сном по очереди сходили на балкончик. Воздухом подышать.
В детской было стыло, мы с Нинелью забрались под ворох одеял в одежде. Я так устал и вымотался, что собрался было заснуть прямо в одежде, но через пару минут Нинель принялась активно раздевать меня под одеялом и разделась сама.
Я к тому моменту был как тряпка. Думал, после сегодняшних злоключений у меня вообще всё атрофировалось, но когда горячая как печка Нинель крепко обняла меня и призывно колыхнула своим обольстительным бюстом, во мне как будто бы сработала некая скрытая пружина, которая медленно сжималась весь день и сейчас вдруг со звоном сорвалась со стопора и выстрелила как катапульта, мощно и упруго. В общем, я неожиданно для себя вдруг набросился на Нинель и овладел ею яростно и неистово, вскрикивая и стуча кроватью, пожалуй, даже динамичнее, чем прошлой ночью.
На последней стадии процесса под дверью вопросительно гавкнул Шаляпин, затем к нам постучала Валентина и выразила озабоченность:
— Эй, баловники, вы потише там! А то соседи подумают, что у нас убивают кого-то…
В общем, всё получилось очень бурно и стремительно.
— Какой ты… неистовый, — переводя дух, прошептала Нинель. — Ты это… Поосторожнее, гусар… У меня сейчас опасный период, могу залететь.
— Поосторожнее — это как?
— Как-как… Как обычно!
— А, понял… Ну извините, миледи, кругом война, как-то недосуг думать о гардеробе для Меньшого Братца. Кстати, насчёт «залететь»: есть на примете хорошая акушерка?
— Если что, аборт делать не буду. — Нинель решительно отстранилась и даже слегка оттолкнула меня. — Буду рожать.
— Ну так я это и имел в виду! Акушерка не для чего-то там дрянного, а именно по прямому назначению, роды принимать. Ты посмотри, что творится… В таком бардаке рожать будет проблематично, так что надо будет заранее запастись акушеркой и… ммм… прочими нужными запчастями.
— Так ты это имел в виду? — Нинель крепко обняла меня и с любовью укусила за ухо. — Прости глупую бабу, не так поняла… Погоди… А ты что, думаешь, это надолго?
— Не знаю… Конечно, хочется верить в лучшее, но… У меня такое ощущение, что это теперь навсегда…
Нет, это была не шутка. Я именно так ощущал реальность, в плоскости этакой фатальной неизбежности.
Я тут мытый, сытый, под одеялом ласкаю роскошный бюст…
А на площади возле мэрии сейчас валяются обугленные трупы людей, которые сегодня были со мной в ДК.
Помнится, они с такой надеждой смотрели на меня, когда им показалось, что я принёс спасительные вести.
Нет, разумеется, я не виноват, что вышло такое недоразумение.
Но этот момент почему-то прочно застрял в памяти.
А ещё там был Угрюмый.
Я жив только благодаря его опыту и самоотверженности. Что было бы, если бы я поволок его за мэрию? Одно дело пролететь за пару секунд эти роковые пятнадцать метров, и совсем другое — тащить раненого под прицельным огнём.
Интересно, а я на его месте сумел бы отказаться от помощи и думать о спасении постороннего, по факту, чужого мне человека?
Не знаю, не знаю. Не уверен.
А я ведь даже имени его не знаю. Он для меня теперь так и останется навечно Угрюмым.
— Даже имя не спросил, скотина… — забывшись, пробормотал я.
— Ты что, где-то там другую бабёнку завёл? — живо взревновала Нинель.
— Да при чём здесь «бабёнка»? Ну ты скажешь тоже… Воевал рядом с человеком, бок о бок. Он вроде как спас меня. Да нет, без всякого «вроде», просто спас. А сам погиб. Если бы не он, я бы сейчас валялся у мэрии…
— Очень хороший человек, — одобрила Нинель. — Кто такой?
— Да в том-то и дело, я даже не удосужился спросить, как его зовут. Обидно. Теперь даже не знаю, за кого свечку поставить.
— Ничего, — успокоила меня Нинель. — У нас тут все друг друга знают, так что быстро разберемся. Ты его запомнил, как выглядит, возраст, приметы?
— Да, конечно. Я даже знаю ФИО его начальника… или сослуживца. Единственный, кстати, кто назвался, остальные так и прошли мимо безымянными… Да, вот ещё что! Одного там Лёшей звали, штатского. Алексей, стало быть…
— Ну, тем более узнаем. Завтра же и поспрашиваем.
— Да, хорошо бы.
— А теперь давай спать. Завтра с утра придётся решать кучу проблем, так что надо как следует отдохнуть…
Ночью спал как убитый. В отличие от вчерашней ночи, улицу вообще не слушал: собаки, крики, выстрелы — если что-то и было, то всё благополучно проскочило мимо моего растерзанного восприятия.
Никто мне не снился и не тревожил замогильными голосами на тему «ты нас бросил». То ли черствею помаленьку, то ли привыкаю как к страшной, но непреложной обыденности… Хотелось бы, конечно, обойтись без таких привычек, но факт есть факт: когда утром проснулся, о вчерашнем даже и не вспомнил. Первая мысль была такая: «Сегодня наконец-то я покину этот проклятый город».
Пока мы с Нинелью валялись, не желая покидать тёплую постель, домашние по очереди сходили на балкончик. С газеткой, с интервалом в три минуты, бесцеремонно, не стесняясь постороннего. Хотя какой я теперь посторонний, по всем канонам могу за примака сойти.
Мы с Нинелью тоже сходили. С интервалом. Как видите, тут уже всё отработано в этом аспекте, люди быстро приноравливаются к новым условиям. Интересно, а как все прочие приспосабливаются? Балконы здесь далеко не у всех, так что могут возникнуть некоторые сложности.
— А другие прямо дома гадят. — Нинель то ли подслушала мои мысли, то ли деликатность включила, оправдываясь за бесцеремонность домашних. — А потом в окна выбрасывают. Или в вёдра, а потом выносят. Хм… А выносят недалеко, лень ходить. Кстати, управдом по квартирам бегает, уговаривает всем миром сортир копать во дворе.
— И как?
— Пока никак. Никто не хочет. Может, надеются, что скоро всё кончится.
— Ну, это ещё бабушка надвое сказала.
— Да уж… Если ЭТО продлится до весны, вокруг дома будут кучи дерьма. Прикинь, какая вонь будет…
Потом Виталик пошел за снегом для чая и умывания, и Валентина его инструктировала, чтобы набирал подальше, а то возле дома уже всё «заминировано».
Такие вот дерьмовые нюансы. Первично-вонючие веяния безвластия и анархии. То ли ещё будет…
За завтраком общими усилиями откорректировали мою схему. Домашние подсказали расстояние до автохозяйства и подтвердили, что пресловутый гастроном находится на улице Вавилова. Я на всякий случай расспросил о дополнительных ориентирах, нанёс их на схему и дописал несколько улиц с привязкой именно к ориентирам, чтобы потом не теряться в догадках, если вдруг понадобится отклониться от маршрута.
На тот случай, если со мной произойдёт что-то неладное, я рассказал, где спрятал оружие, и спросил, нельзя ли здесь где-нибудь разжиться лыжами.
Нинель сказала, что лыж у них полно, три-четыре пары её, для разных возрастов, и две пары Виталика. Мы пошли в коридор, чтобы проинспектировать лыжную базу, но тут нас поджидал сюрприз. Оказывается, соседи резво прочувствовали суть момента и растащили по квартирам буквально всё, что могло гореть. То есть в коридоре остался только железный и пластмассовый хлам, дерево как таковое отсутствовало, и лыжи в том числе.
Виталик с Нинелью пошли по соседям и без особой ругани вернули все свои лыжи. Хорошо, не успели пустить на растопку, видимо, хватало других материалов, да и немногие пока что топили. По крайней мере, когда я утром ректально медитировал на балкончике, с этой стороны ни из одного окна дым не валил.
Я выбрал себе старенькие лыжи Нинели, которым было, наверное лет двадцать от роду. Короткие, широкие, с лямками и регулируемыми ремнями, которые можно настроить под любую обувь. Рекорд на них не поставишь, но ступать по снегу будет удобно, да и более маневренные они, короткие. Нинель взяла себе лыжи Виталика (полупластик под хороший ботинок с мехом) и заявила, что проводит меня до проспекта. Чтобы не получилось как вчера.
Я не возражал. Нинель будет лучше любого пропуска, сэкономлю время на шараханья от всех встречных, а проспект широкий, там мне будет проще маневрировать.
Сборы были недолгими. Как и вчера, мне дали с собой бутерброды и воду. И ещё Нинель напихала мне в карманы стерильных бинтов. Так, на всякий случай.
Разумно. Почему-то вчера мне это не пришло в голову.
Попрощались с домашними, взяли Шаляпина и пошли.
На окне, как и вчера в это же время, дежурили тенор и пианист. Что ж, уже какое-то постоянство в этом бардаке. Управдом, наверное, график составил.
В этот раз они нас не звали, просто приветственно помахали, а пока мы становились на лыжи, к окну подошёл управдом и развел руками. Жест был вполне понятным: «Что, опять на прогулку?»
Мы в ответ дружно плеснули ручкой, а Нинель вдобавок изобразила размашистый реверанс, с равным успехом могущий означать как «спасибо за внимание», так и «ну вас всех на…».
— Тебе помочь? — Нинель, в два приёма вогнавшая ботинки в крепления, ждала, когда я справлюсь с допотопной конструкцией из лямок и ремней.
— Да нет, я сам… Всё, готово.
— Ляпин, ко мне! Ты чего там опять нашёл? Вот бестолковая псина… Пошли, что ли?
— Пошли…
По дороге Нинель предложила немного отклониться от маршрута и проведать Катю.
Проведать Катю, значит…
Вчера… Нет, уже позавчера, такое предложение вызвало бы у меня бурю восторга.
А сейчас я смутился, стушевался и вовсе не по-гусарски промямлил: