— Думаешь… Гхм-кхм… Думаешь, стоит?
— Ой, ну надо же, засмущался! — Нинель влёт раскусила мои рефлексии. — Неудобно, да?
— Понимаешь… Как тебе сказать…
— Да понимаю, понимаю. — Нинель ехидно хмыкнула. — Знакомимся с одной, любовь, планы, всё такое… Потом спим с другой. А потом с этой другой идём к первой в гости… Ага?
— Ну в общем — да, примерно так.
— То есть ты теперь с Катькой вообще ничего не планируешь?
Я смутился и взял паузу.
Вообще-то, я планирую как можно быстрее убраться из этого города. Это главное. Мне сейчас вообще не до амуров. Но как об этом сказать, чтобы не выглядеть полным свинтусом?
— Пожалуй… нет. Да, определенно, сейчас уже — нет.
Нинель тотчас же истолковала моё смущение в свою пользу: приосанилась, приятно порозовела и окатила меня волной искрящейся чувственности. И с минуту шла молча, с затуманенным взором, словно бы купаясь в каких-то своих грёзах.
Нет, ну надо же! Кругом хаос, мир рушится, а женщина всё равно думает о своём…
— Ну ты не переживай, — успокоила меня Нинель, вволю насладившись своим видением перспективы наших отношений. — Мы ненадолго.
— Ммм…
— Да мы даже заходить не будем! «Привет-привет» и дальше.
— А зачем вообще идти туда?
— Да что-то неспокойно на душе. Обычно она по пять раз на дню заскакивает, поболтать, чайку попить, а тут за сутки — ни слуху ни духу. А время такое, сам понимаешь…
— Понимаю.
Штаб в Катином доме являл собой некоторое исключение по сравнению с другими самодеятельными очагами общественного бдения. Напомню, здесь были застеклённые лоджии. Справа от подъезда на втором этаже из лоджии торчала труба и легонько дымила. Рядом с трубой была приоткрыта рама, виднелись два лица и тоже дымили, пожалуй, не хуже трубы.
Наше появление не оставили без внимания. Когда мы поднялись на второй этаж, на площадке нас поджидал мужичок-боровичок лет под сорок, невысокий, крепенький, голубоглазый и светловолосый, чем-то даже напоминающий моего недруга Никиту. Я невольно вздрогнул, не родственник ли (хм… как-то сразу засаднили скула и шов над глазом, такая непроизвольная ментальная передача), но когда мы поравнялись, увидел, что у него пустой левый рукав, и догадался: так это, наверное, отец Дениса, тот самый инвалид-ветеран!
— О! Однажды лебедь раком щуку! — вроде как поздоровалась Нинель.
— К Катюхе? — Мужчина кивнул на дверь квартиры напротив.
— Угу.
— Потом зайди к нам, дело есть.
— На миллион?
— Ну да, типа того. Дело важное, тебе тоже будет польза.
— Лады.
— А это кто? — мужичок бесцеремонно ткнул в меня пальцем.
— Это Сашка, наша московская родня, — привычно соврала Нинель.
— Понял. — Мужичок кивнул и скрылся за дверью своей квартиры.
— Ваня Щукин, — задним числом сообщила Нинель, деловито барабаня в дверь Катиной квартиры. — Ветеран. Инвалид. Хороший мужик.
— Это отец Дениса?
— Он самый.
— Ясно… Слушай, а почему ты всем представляешь меня «московской роднёй»?
— А как тебя представить? — боевито подбоченилась Нинель. — «Это Сашка, мой персональный ё…рь»?
— Нет, но… Гхм… Можно было бы как-то корректно обозначить наши отношения… Мы люди взрослые, независимые…
— Извини, не могу, — отрезала Нинель. — Я девушка порядочная, пока точно не определимся, никаких «отношений». А то — мало ли? А мне тут ещё замуж выходить…
Нам никто не открыл. Безрезультатно постучав минут пять, мы бросили это неблагодарное занятие и зашли в квартиру напротив.
Вот это был штаб так штаб, не сравнить с жалкими потугами в Уютном Местечке, с тщедушной парочкой «тенор-пианист» под управлением либерального управдом, который никого не может заставить шевелиться (трубу «буржуйки» они так в окно и не вывели, про общественную уборную даже и не вспоминаю).
В трёхкомнатной квартире сгруппировались разом три или даже четыре семьи: пока мы там были, я насчитал человек двадцать. Здесь было шумно, весело, тепло и дымно. Курили на лоджии, но всё равно в квартиру затягивало прилично, так что повсеместно воняло табаком и печным дымом.
Молодёжь как таковая отсутствовала, было несколько стариков, детишки от пяти до двенадцати и мужчины и женщины от сорока до пятидесяти.
Публика не скучала. На кухне немаленькая компания пила чай и оживлённо галдела. В гостиной, где стояла «буржуйка», пронзающая трубой сразу два стекла (окно и лоджию), лихая пятёрка стариков азартно резалась в «дурака», все прочие следили за ходом игры и давали советы. Старики живо огрызались и костерили советчиков на чём свет стоит, было шумно. В другом углу дети повзрослее играли на ковре в лото, а те, что помладше, затаив дыхание, следили за волшебной кистью мастера-живописца. Вернее, за карандашом они следили, и вы, наверное, уже догадались, что это Денис рисовал обстановку, подробно комментируя каждую деталь, а детишки наперебой задавали вопросы и предлагали свои варианты решения недетских проблем:
— Лучше Розу Викторовну сюда повесить.
— Чего это? Она что, кого-то травила?
— Она мне двойку поставила…
Денис встретил меня как родного, обнял, бросил все дела и потащил на кухню знакомить с отцом.
Иван сказал, что мы вроде уже знакомы, но руку пожал (хватка у него была железная, если в горло вцепится, задавит за пять секунд), и задал процедурный вопрос:
— Так это ты с Никитой бодался?
— «Бодался» — это вроде как дал достойный отпор? На самом деле всё было по-другому. Я бы так сказал: он мне навешал.
— Дурью маетесь. — Иван с укоризной кивнул за окно. — Вон, глянь, хрен знает что творится. А вы из-за девчонки дерётесь. Нашли время!
— Так это же ещё в мирное время было.
— Ха! Мирное время… Хотя… Вообще, правильно сказал. Что тут у нас сейчас, мир, война… Ни фига не понятно…
Ну вот, я уже помаленьку становлюсь местным. Скоро со всеми перезнакомлюсь, и не надо будет шарахаться от встречных граждан.
Я вспомнил про рисунок Дениса, чудом сохранившийся во всех катаклизмах, достал его из кармана и, аккуратно расправив, передал автору.
Надо было видеть лицо мальчишки.
Я думал, он восторженно завопит и объявит меня лучшим Бэтменом года, но… У Дениса вдруг вытянулось лицо, задрожали губы, а по щеке покатилась слезинка. Нахмурившись, он схватил рисунок, молча развернулся и убежал из кухни.
— Не понял… Что-то не так сделал?
— Это его рисунок? — уточнил Иван.
— Ну да, его. Это с конкурса… В ДК… Мы рядом сидели, рисовали… Я Катю, он Фредди-Мороза…
— Я понял, — кивнул Иван. — Может помнишь, там мальчишка был, Егорка?
— Семёнов, что ли? Сын начальника Никиты?
— Точно, он самый. Друг Дениса. В общем, пытались они из города выехать вчера, на «крузаке»… Начальство, блин, люди небедные, свой дом и всё такое…
— И что?
— Короче, «курки» перехватили на мосту… И зарезали всю семью. Отца, мать и двух детишек, Егорку и старшую сестру. Ну и… не только зарезали. Вон, наши ходили вчера помогать, видели. Мать и дочка были голые, все истерзанные. Короче, поглумились вволю…
Вот такие дела. «Курки», оказывается, это не какие-то там эфемерные сущности, доставшиеся Городу в наследство от советской эпохи. Теперь я начинаю понимать, почему местные их так люто ненавидят.
Немного помолчали, словно отдавая дань скорби, затем Нинель спохватилась:
— Так, а чего звал-то?
— Да, вот тут такое дело… В общем, хотим бомбануть аптеку на Достоевского. Ты составь нам список нужных медикаментов: антибиотики, обезболивающие и так далее. А то загребём всё подряд, а потом окажется, что набрали кучу всякого мусора, а из реально нужных лекарств взяли только анальгин и ношпу, в общем, что у всех на слуху.
Я думал, Нинель возмутится по поводу такого мародёрского подхода, но она не раздумывая кивнула:
— Лады. Только я в доле.
— Ну конечно, не обидим, я же сказал, тебе тоже польза будет!
— Хорошо. Когда список нужен?
— Вчера! Короче, чем быстрее, тем лучше. Наши пока ту аптеку сторожат — у нас там рядом два ветерана живут. Но люди уже косятся, желающих полно, да и эти… ДНД эта долбанутая со дня на день лапу наложит. Так что надо побыстрее. Забрать самое ценное, а там пусть кто хочет, тот и курочит.
— Лады. Сейчас только с Катькой разберемся.
— А что с Катькой?
— Ну так нету её! Никто не открывает. Кто её в последний раз видел?
— Оп-па… А мы думали, они у вас. Уже сутки у них никто не отвечает, несколько раз стучали.
— Ваня, что значит «у нас»? Света нет, лифт не работает! Она её что, на руках потащит?!
— Точно… Ни фига себе новости…
Беглый опрос присутствующей публики выявил следующий результат: в последний раз Катю видели вчера утром, когда она отворяла дверь Коробову. То есть был стук в дверь Катиной квартиры, вышли посмотреть, кто это там барабанит к соседям, и увидели, что Катя впускает Коробова. После этого в течение суток несколько раз стучали к ним, но дверь никто не открывал, поэтому и сделали вывод, что Катя с матерью гостят в Уютном Местечке.
Нинель это почему-то здорово не понравилось, хотя Иван легкомысленно заметил, что «мастер плаката» и мухи не обидит, тихоня и интеллигент, так что беспокоиться можно насчёт кого угодно, но только не насчёт Коробова. От него, дескать, вреда никогда не будет.
Теперь пошли стучать коллегиально, к нам присоединилась почти вся местная массовка во главе с Иваном.
Стучали долго и упорно, все руки отбили. Толку ноль, никто не отвечает.
Нинель предложила отправить кого-нибудь из детей в разведку:
— Может, пусть по лоджии залезут, посмотрят?
Я полагал, что взрослые возмутятся и наотрез откажутся, но все присутствующие неожиданно дружно поддержали эту небезопасную идею и тут же принялись воплощать её в жизнь. Дети удивили не хуже взрослых: все хотели идти в разведку и отчаянно спорили за право первенства. Этакий феномен советского воспитания в духе «прежде думай о Родине, а потом о себе!». У нас в Москве, с её всепобеждающим культом денег, от такого уже давненько отвыкли.