Неужели правда думает, что мама – ведьма? Счастливая мама расплачивается, выходит, прижимая к себе тубус, и, похоже не замечает суетливых движений водителя. Он улыбается, кланяется и пятится задом к машине. Ну и прикол, конечно.
Снять бы его на видео! Собрала бы кучу лайков. «Водитель такси вымаливает прощение у потомственной колдуньи».
– Тешекёр эдерим! Ии гюнляр! – бесконечно кланяясь, повторяет водитель и садится в машину.
Интересно, что это значит? Нужно запомнить. Такси срывается с места и исчезает за поворотом.
Я оглядываюсь по сторонам. Этот таксист – мошенник! Никакой художественной галереи не видно!
– Куда он нас привёз? – возмущённо фыркаю.
– В частную галерею, – мама улыбается и кивает в сторону дома с огромными окнами. – Идём!
Мы подходим ближе и слышим смех.
Похоже, в этой галерее будет совсем не скучно!
1 сентября, четверг 10:28
Если честно, я вообще не поняла, почему этот дом назвали галереей. Самый обычный дом. Никаких висящих картин или фотографий, никаких инсталляций или скульптур вдоль стен. Только пустые мольберты в огромной комнате, которую все называют «зал», и круглый стол. Белый, массивный, с позолоченными завитушками на ножках. Вот вокруг него как раз и собрались те самые девять счастливчиков, которые прошли конкурсный отбор на обучение у супермастера. Мама – десятая.
Самая счастливая. Улыбается, прижимает к себе тубус, как младенца, и светится так, будто внутри гирлянду включили. И никто, кроме мамы, не притащил с собой ребёнка. Все знакомятся, смеются и ждут Керема. Сегодня он будет смотреть работы, которые пока спрятаны в тубусах, планшетах и папках.
Стою в сторонке, у окна, и прислушиваюсь к разговору за столом. Говорят по-английски, хотя приехали из разных стран. Русские – только мама и я.
Английский я знаю неплохо. В школе у меня пятёрка. Но здесь я и половины разговоров понять не могу. Во-первых, все говорят о картинах. А у меня все «картинные» слова, кроме слова «краски», вылетели из головы. Во-вторых, говорят слишком быстро. Слова из-за этого склеиваются между собой и превращаются в одно длинное-предлинное слово.
И в-третьих, все говорят по-разному: нараспев или рублеными фразами, с едва заметным присвистом или гудящими гортанными звуками. В общем – совсем не так чётко и понятно, как наша англичанка Елена Константиновна. Я даже «What’s your name?» не смогла разобрать, когда ко мне обратилась круглолицая художница с ярко-лиловыми волосами. Кажется, француженка. Я только головой замотала и попятилась от неё. А она улыбнулась и повторила свой вопрос по-русски:
«Как тиба завут?» Оказалось, она пыталась учить русский несколько лет назад и знает несколько фраз. Интересно, у неё и картины такие же яркие, как волосы?
Надо будет посмотреть.
Нужно узнать, вайфай в этой галерее есть? У кого бы спросить? Линейка в школе должна уже закончиться. Лиза с Элей, наверное, сидят в кафе, ждут моего звонка. Или нет, ещё же классный час! Светлана Алексеевна собирает нас после каждой линейки. И мы можем садиться кто с кем хочет. Светлана Алексеевна нас даже не ругает, если мы болтаем или смеёмся. Не на весь класс, конечно, а тихонечко. Потому что классная у нас – классная! Понимает, как мы соскучились друг по другу. Но сам классный час она ведёт так интересно, что мы и не болтаем почти: слушаем открыв рты. После каникул Светлана Алексеевна всегда говорит, что она ужасно по нам соскучилась. Даже если каникулы были короткие – осенние или весенние. Потом рассказывает, что нас ждёт в четверти: поездки, спектакли, олимпиады. В прошлом сентябре, пока погода была ещё тёплая и солнечная, Светлана Алексеевна уговорила родителей собраться и устроить настоящий пикник! С пледами, корзинами с угощениями и играми. Играть сначала никто не хотел. Особенно когда нас разбили на команды «родителей» и «детей» и нужно было по очереди показывать своей команде слово, которое загадала другая команда. Жестами и мимикой, молча, но так, чтобы твоя команда угадала загаданное слово. Оказалось, что это очень весело. Особенно когда нужно объяснить какое-то простое слово. Например, «обезьяна». Или «ёжик».
Раньше на классном часе я всегда сидела с Лизой. А сегодня она, наверное, с Элей. Сидят за нашей партой, третьей у окна, и слушают Светлану Алексеевну.
Или переглядываются и почти беззвучно смеются.
Вздыхаю так громко, что на меня оглядывается художница с лиловыми волосами. Улыбается мне, машет рукой «замри!», быстро достаёт из сумки скетчбук и карандаш. Несколько широких штрихов – и рисунок готов. Подхожу и заглядываю в блокнот. На скетче у окна стою я. Надо же! Симпатично получилась.
Улыбаюсь лиловой художнице и вдруг замечаю набросок на предыдущей странице.
Вот это совпадение! Там нарисован кулон.
Половинка сердца. Очень похожая на ту, которая лежит у меня в кармане. Я достаю кулон и кладу его на страничку рядом с рисунком. Моё сердце подпрыгивает. Они абсолютно одинаковые! Даже царапина такая же! Как такое возможно?
– О! – удивлённо восклицает хозяйка скетчбука.
1 сентября, четверг 11:02
Хочу задать миллион вопросов про кулон лиловой художнице, но дверь неожиданно распахивается и в зал заходит мастер, Керем. Какой же он большой! Зейнеп почти не видно за его спиной.
Нормально так, опоздал на целый час и улыбается всем как ни в чём не бывало!
Но Зейнеп, кажется, читает мои мысли. Она говорит, что гостям специально подарили час для знакомства и свободного общения. И сейчас, чтобы настроиться на хорошую рабочую волну, мы, по турецкой традиции, будем пить чай.
Почему у нас в школе нет такой чудесной традиции? Например, перед контрольной? Попить чай. Это совершенно точно помогло бы нам настроиться на «учебную» волну. Особенно если чай будет с эклерами.
В зал приносят маленькие стаканчики с чаем. Пузатые, горячие, они стоят на больших круглых подносах и, кажется, светятся изнутри. Конечно, все сразу идут пить чай. И художница, нарисовавшая кулон-сердце, тоже.
Эх, момент расспросить её упущен!
Убираю кулон в карман. Интересно, где она его видела? Почему решила сделать набросок именно с ним?
Ищу взглядом маму. Она тоже пьёт чай и болтает с худенькой блондинкой.
Хорошо маме! Она понимает всё, что ей говорят. И даже находит нужные слова, чтобы ответить. Наверняка она знает гораздо больше английских слов про картины, чем я. Она вообще говорит по-английски свободно. А вернёмся домой, окажется, что она уже немного и по-турецки говорит.
Иностранные слова как-то сами запрыгивают к маме в память. А мне приходится всё учить и по сто раз повторять.
– Хочешь чай? – ко мне с подносом подходит Зейнеп. Хорошо, что она знает русский.
Беру чай и делаю глоток. Горячий!
Зейнеп улыбается, и я решаюсь спросить, что же нам сказал на прощание таксист.
Вдруг это какое-то заклинание? Или скороговорка от сглаза или порчи?
– А что значит фраза: «Тешекёр эдерим! Ии гюнляр»?
– Teşekkür ederim! Iyi günler, – повторяет Зейнеп, и её улыбка становится как будто ярче. – «Спасибо! Хорошего дня!» – Спасибо! – улыбаюсь в ответ и произношу уже по-турецки: – Teşekkür ederim!
Зейнеп уже поворачивается, чтобы отойти, но у меня в голове словно лампочка вспыхивает. Вайфай! Зейнеп может знать пароль!
– Зейнеп, – показываю указательным пальцем на телефон, – а вайфай здесь есть?
1 сентября, четверг 11:44
Ура! У меня есть интернет! Открываю чат и пишу Лизе с Элей:
Две галочки в уголке сообщения становятся синими. Сообщение прочитано.
Улыбаюсь и смотрю на экран. Странное, конечно, первое сентября. Без Лизы, без школы, без скучной речи директрисы и без учителей. Но сейчас девочки позвонят, и я хотя бы по видеосвязи увижу Лизу. И Элю. Узнаю, как прошла линейка и что Светлана Алексеевна придумала устроить в этой четверти. И с чего мы начнём наше расследование. Но телефон молчит. Неужели они ещё не закончили?
Снова пишу:
Галочки опять синеют, но ничего не происходит. Девочки молчат. Полный игнор. Ловлю себя на мысли, что всё ещё улыбаюсь. Но улыбка теперь натянута на лице, как дурацкая новогодняя маска: нелепая, перекошенная. Уголки губ ползут вниз. Они забыли про наше расследование!
Лиза, наверное, так увлечена болтовнёй с Элей, что не может даже пару слов мне написать. Просто ответить «мы в школе», или «сидим у СА», или «чуть позже позвоним»…
А ведь ещё вчера мне показалось, что мы стали командой. Втроём, вместе. Но стоило начаться школе, как всё.
Я оказалась за бортом их жизни: лишней, ненужной, неинтересной.
В школе-то всё по-настоящему: одноклассники, Светлана Алексеевна, живое общение. Можно смеяться, узнать у девочек, как прошло лето, кто где был. Или обсудить мальчишек: кто вытянулся, кто изменил причёску или вообще отрастил волосы, а кто забил на форму и пришёл на линейку в джинсах.
Не то что я тут со своим кулоном.
Одна, в другой стране.
Ну и пусть! Сама найду хозяина сердца! Без них! Вот прямо сейчас подойду к лиловой художнице и узнаю, где она видела этот кулон. Только сначала выйду из чата. Не хочу быть лишней.
Удалюсь, они и не заметят даже.
Открываю чат и выбираю команду «выйти из беседы». Смотрю на это «выйти» и никак не могу заставить себя нажать. Делов-то? Ткнуть пальцем – и всё!
Одна-единственная мысль робким мотыльком кружится в голове: «А если Лиза с Элей ещё в школе и просто не могут ответить? Ну вдруг?»
1 сентября, четверг 12:28
Художницу с лиловыми волосами, оказывается, зовут Маринетт. Как героиню мультфильма про школьницу, спасающую Париж. Красивое имя. В первом классе я думала, что самое красивое имя – Лиза. А ещё несколько дней назад я была уверена, что мы с Лизой – лучшие подруги. Навсегда.
Выйти из чата так и не решаюсь.
И даже пишу ещё одно сообщение:
Галочки опять становятся синими, но в ответ даже смайлика не приходит.