Один наш коллега, крупный историк Античности и убежденный сторонник классового подхода, пишет автору этих строк: «Если в V в. до н. э. исчезли бы все рабы в Афинах, то им пришлось бы обходиться без Перикла и других представителей его класса»[182].
Так ли это? У нас возникают серьезные сомнения. Что бы делал Перикл, если бы в его эпоху не было рабов? Думается, что делал бы примерно то же самое, то есть занимался бы политикой. Он был богатым человеком, и основой его (и таких людей, как он) богатства было, конечно, не рабовладение, а крупное по греческим меркам землевладение. Не будь рабов – Перикл все равно не бедствовал бы. Он, например, разделив свои земли на небольшие наделы, сдавал бы их арендаторам (арендные отношения в классических Афинах были широко распространены). Или обрабатывал бы их руками вольнонаемных фетов. Кстати, тратил бы на оплату этих батраков лишь чуть-чуть побольше, чем на содержание соответствующего количества рабов – а, может быть, даже и меньше. Но траты, доходы и прочие вещи его вообще очень мало интересовали, судя по приводившемуся в одной из предыдущих глав описанию Плутархом перикловского подхода к ведению личного хозяйства – подхода по видимости рыночного, а по существу – чисто антирыночного, приносившего Периклу вместо дохода один убыток, зато дававшего досуг.
По нашему глубокому убеждению, такая категория, как «рабовладельческое общество», – фикция. Есть три (и, кажется, только три) способа юридического оформления труда (если исключить труд на себя, то есть труд хозяина). Это рабство, крепостная зависимость, вольный наем. И, что интересно, все три есть всегда! Они не сменяют друг друга стадиально, как думали марксисты. Все три вида мы застаем и на самых ранних этапах истории человеческого общества, и на самых поздних. И на Древнем Востоке есть все три (причем подчас – в рамках одного и того же социума); и в Греции, начиная уже с микенских и гомеровских времен, есть все три. И в ХХ веке есть все три! В советской России были и рабы (армии заключенных), и крепостные (колхозники), и вольнонаемные.
И вот еще о чем нужно сказать. С восприятием современными людьми Древней Греции сложилась ситуация, которую можно охарактеризовать, перефразируя Маяковского: «Мы говорим “Эллада” – подразумеваем “Афины”». Так получилось из-за двух обстоятельств. Во-первых, Афины являлись самым знаменитым и культурно развитым полисом. Во-вторых, именно об Афинах античные авторы донесли до нас наибольшее количество информации.
В результате очень часто думают, что как было в Афинах, так же было и в прочих греческих городах. Такой подход называют афиноцентризмом, и он явно неверен. Богатые, процветающие, огромные по эллинским меркам Афины, в которых действительно было сравнительно много рабов, – не правило, а исключение, равно как и Спарта, в которой рабов классического типа не было вовсе.
В Афинах все было «не так, как везде». Это государство, в частности, могло позволить себе платить должностным лицам за исполнение их обязанностей: в казне имелись для этого средства. Нигде больше в греческом мире подобная практика не зафиксирована[183].
Иными словами, если мы лучше хотим понять подлинные реалии Эллады, нам нужно представить не Афины, а гораздо более типичный полис – небольшой и расположенный где-нибудь в «глубинке», допустим, в Аркадии. Среди полисов этой области известен ряд таких, которые имели демократическое правление.
Иными словами, в таком полисе граждане в массе своей ходили в народное собрание, и сами же они (а кто еще?) замещали должности и булевтов (членов совета), и судей, и те магистратуры, которые в данном полисе были. А в условиях маленького гражданского коллектива каждому гражданину, несомненно, приходилось вступать в ту или иную должность довольно часто. И в то же время они – в этом опять-таки нет никакого сомнения – все сами трудились. Ведь в описанном здесь полисе мало у кого были рабы, тем более в таком количестве, чтобы освободить хозяина от работы. Причины достаточно ясны: в малых полисах заведомо были менее развиты товарно-денежные отношения (многие из них на протяжении всей своей истории даже не чеканили монету). Приобретать рабов было просто не на что, тем более что они были недешевы, и гражданам бедного полиса подобная роскошь была не по карману.
Одним словом, общий принцип можно сформулировать так: в большинстве греческих полисов, безусловно, применялся рабский труд, в некоторых из них – даже в значительном количестве, но вряд ли можно сказать, что они совсем не могли обходиться без рабовладения, что оно определяло характерих общества. Все-таки греческая Античность – в основе своей крестьянская, а не рабовладельческая цивилизация.
Значит, не в рабстве дело. Очевидно, в действительности причины слабого развития техники в Античности нужно искать в другом: в специфике менталитета древних греков, в частности в главных особенностях их трудовой этики.
Еще раз процитируем Ф.Х. Кессиди: «Античное производство ограничивалось получением сравнительно скромной (но постоянной) прибыли. Этим в значительной степени объясняется тот факт, что в Античности, несмотря на довольно развитые торговые и товарно-денежные отношения, уделялось мало внимания усовершенствованию орудий производства… По той же причине мало внимания уделялось (если не сказать, не уделялось) научно-технической мысли, прикладным наукам и экспериментальным исследованиям»[184].
Здесь прежде всего нужно вспомнить о присущем грекам идеале автаркии – самодостаточности, самообеспеченности. Автаркия мыслилась как цель всех стремлений в любой сфере бытия, в том числе и в экономике. Добиться автаркии пытался с бóльшим или меньшим успехом каждый полис, но и внутри полиса – каждое домохозяйство (ойкос). Достичь этой цели и остановиться на достигнутом – таков был общий настрой. Иными словами, вести хозяйство так, чтобы хватало на жизнь, пожалуй, приберегать еще небольшой запас на черный день. Ну, а пытаться добиться чего-то сверх того – это уже выглядело как проявление «гибриса», дерзостного стремления подняться слишком высоко. Общественная мораль, как мы знаем, отнюдь не поощряла «гибрис», призывала к умеренности. Вот один из примеров этого – рассказ о перстне Поликрата, сохраненный Геродотом[185].
Поликрат, тиран острова Самоса, правивший во второй половине VI в. до н. э., отличался огромным богатством и постоянной удачливостью. За что бы он ни брался, счастье благоприятствовало ему. Двор его был блистателен, Самос под его властью достиг редкостного процветания. Среди греков пошла молва о том, что Поликрат слишком уж возвысился, что боги обязательно накажут его за это. Желая отвратить немилость небожителей, тиран решил пожертвовать им какую-нибудь особо дорогую для себя вещь. Он снял с пальца великолепный перстень и бросил его в море. Но через несколько дней перстень обнаружился в брюхе пойманной рыбаками и принесенной на кухню правителя рыбы. Для греков это означало, что боги окончательно отвернулись от Поликрата, раз они вернули ему его дар. И когда через несколько лет персы заманили самосского тирана в засаду и подвергли его мучительной смерти, никто не удивился: чего-то подобного уже давно ждали.
Идеал автаркии вкупе с подчеркнутой ориентацией на умеренность приводили к тому, что в греческом обществе не существовало столь болезненной для наших дней проблемы постоянного возрастания потребностей, требующих удовлетворения любой ценой. Греки в массе своей довольствовались тем, что имеют, не жаждали сверхприбылей, да и в целом не стремились к радикальному изменению всего бытия. Неслучайно их образ жизни вообще довольно мало менялся от века к веку. Если поставить рядом, допустим, нашего современника и человека, жившего хотя бы лет триста назад, создастся впечатление, что это люди с разных планет: настолько они будут отличаться друг от друга буквально во всем – в одежде, манерах, речи… А если так же поставить рядом грека эпохи Геродота и грека эпохи Плутарха (а их разделяют даже не триста, а пятьсот лет), то сколько-нибудь существенных отличий мы просто не увидим.
«Жить так, как жили отцы и деды», – этот лозунг почти всегда считался безусловной истиной. Полисной системе ценностей был в высшей степени свойствен этот консерватизм, ориентация на обычаи старины, на «добрые нравы предков». И это неудивительно: граждане полиса в большинстве своем являлись крестьянами. А для крестьян как раз характерен здоровый консерватизм, нелюбовь к новшествам, реформам, революциям. Такой позиции способствовал сам образ жизни земледельца – размеренный, цикличный, традиционный, из года в год предполагающий одни и те же трудовые операции в фиксированные сроки.
Конечно, не так было в Афинах «Периклова века», когда преобразование следовало за преобразованием. Но ведь это как раз и связано с тем, что радикальная афинская демократия перестала быть крестьянской демократией в чистом виде и стала явлением, нетипичным для полисного мира, настоящим исключением.
А в типовом полисе реформы не приветствовались. Если же возникала насущная потребность в преобразованиях, им обычно старались придать вид возвращения к «древним порядкам». Ученые называют это консервативной юридической фикцией[186].
Одной из определяющих черт всего образа жизни древних греков была простота и безыскусственность, глубоко отличная от роскоши практически всех их соседей. Жизненная обстановка в лучшие времена полисной цивилизации отличалась естественностью, близостью к природе.
При раскопках курганов скифских царей в Северном Причерноморье археологи нашли огромное количество золотых украшений: массивные браслеты, кольца, булавки для скрепления одежды, огромные нагрудные ожерелья (пекторали) и т. п. Ныне они хранятся в Золотой кладовой Эрмитажа. И очень часто специалисты сразу видят по тонкости и изяществу исполнения: перед нами вещь не скифской, а эллинской работы. Греки охотно делалиэти драгоценности для скифов – но именно для скифов, а не для себя. Если бы сам грек появился на своей агоре, увешанный золотом, его просто подняли бы на смех: это было бы сочтено чудовищной безвкусицей.