). Прожив более девяноста лет, поэт и в глубокой старости сохранил полную ясность и здравость ума, продолжал создавать прекрасные литературные произведения.
А о Софокле как о высоконравственной личности хорошо говорит следующий эпизод. Его извечным соперником на афинской театральной сцене являлся Еврипид, который был на 16 лет моложе. Поскольку представления пьес в Афинах всегда происходили в форме конкурса и шла острая борьба за первое место, драматурги воспринимали друг друга как конкурентов, и обстановка во время сценических состязаний часто становилась накаленной. Друзьями Софокл и Еврипид, понятно, не были. Однако, когда в Афины пришла весть о кончине Еврипида в Македонии, куда он незадолго до того уехал, старый Софокл на ближайшую же постановку вывел актеров и хор в траурных одеяниях. Так он хотел почтить память своего младшего коллеги и соперника.
А несколько месяцев спустя умер и он сам. Сограждане, видевшие в Софокле живое воплощение калокагатии, оказали ему редчайшую честь: посмертно причислили к героям – существам сверхчеловеческого порядка.
Двойником-антиподом Аполлона был Дионис. Этот бог являлся олицетворением как раз противоположной стороны бытия – экстаза, порыва, слома всех и всяческих перегородок. В XIX в. выдающийся немецкий философ Фридрих Ницше, глубокий знаток античности, предложил (в труде «Рождение трагедии»[92]) видение всей греческой цивилизации как сосуществования и борьбы двух начал – «аполлонического» и «дионисийского», светлого, рационального и темного, трагического. Сам Ницше симпатизировал «дионисийскому» началу.
Его концепция отнюдь не встретила однозначно-положительного отношения. Напротив, у Ницше тут же появились жестокие критики, их немало и по сей день. Следует отметить, что философ и сам дал более чем достаточный повод для критических стрел по своему адресу, допустив целый ряд чрез мерно категоричных и недоказуемых суждений.
Но всё-таки, знакомясь с пониманием античности, предложенным Ницше, выносишь впечатление: несмотря на все ошибки и передержки – в этом что-то есть! До «Рождения трагедии» абсолютно господствовал взгляд на древнегреческую цивилизацию, наиболее полно развитый в XVIII веке великим немецким искусствоведом Иоганном-Иоахимом Винкельманом[93]. Винкельман провозгласил эллинское искусство высшим достижением культурной истории человечества, назвал его главными чертами «благородную простоту и спокойное величие». По сути, именно он создал тот образ греческой античности, который и по сей день встает перед нашим мысленным взором, когда мы произносим слово «Эллада».
Однако чем дальше, тем больше становилась потребность в корректировке концепции Винкельмана, которая оказывалась несколько односторонней: какими-то уж слишком безмятежными и гармоничными выступали в ней греки. Ясно, что на самом деле они были не вполне такими, о чем свидетельствует хотя бы феномен классической трагедии с ее бурными, дикими, зачастую кровавыми страстями. Трагедия вообще не поддавалась интерпретации с точки зрения винкельмановских взглядов. И вот тут-то необходимые поправки внес Ницше, уделивший достаточное внимание второй – «трагической» – стороне эллинского духа.
Вот как описывает (естественно, в несколько мифологизированной, преувеличенной форме) неистовства фиванских почитательниц Диониса-Вакха (менад) драматург Еврипид в трагедии «Вакханки». Сразу поясним некоторые встречающиеся термины: кратер – сосуд, употреблявшийся на пирах; тирс – жезл, увитый плющом, символ Диониса; небриды – оленьи шкуры, которые надевали на себя вакханки.
Дома́, детей фиванки побросали;
В вакхическом безумии они
Скитаются в горах, поросших лесом,
И бога Диониса… почитают пляской.
Среди их роев полные вином
Стоят кратеры…
…Легкий сон сгоняя с вежд, вскочили
Вакханки на ноги – все чудо как скромны:
Старухи, жены молодые и девицы…
Сначала кудри распускают по плечам,
А у кого небрида распустилась,
Те подвязать спешат и пестрой лани
Опять покров змеею подпоясать.
И змеи им при этом лижут щеки.
Те взяли на руки волчонка, сосунка
От лани и к грудям их приложили
Набухшим…
…Венками
Из плюща, из листвы дубовой или тиса
Цветущего украсились потом.
Вот тирс берет одна и ударяет
Им о скалу. Оттуда чистый ключ
Воды струится. В землю тирс воткнула
Другая – бог вина источник дал,
А кто хотел напиться белой влаги,
Тем стоило лишь землю поскоблить
Концами пальцев – молоко лилося.
С плюща на тирсам капал сладкий мед…
…Там стада
У нас паслись, так с голыми руками
На них менады бросились. Корову
С набрякшим вымем и мычащую волочат.
Другие нетелей рвут на куски. Там бок,
Посмотришь, вырванный. Там пара ног передних
На землю брошена, и свесилось с ветвей
Сосновых мясо, и сочится кровью…[94]
Но вот историко-культурный парадокс: в Дельфах девять месяцев в году почитался Аполлон, а остальные три месяца – Дионис. Очевидно, сами греки не мыслили этих двух начал в отрыве друг от друга. Снова и снова, на самых разных уровнях выступает перед нами все та же диалектика «порыва» и «меры», создавшая античную Элладу.
Люди и боги, жизнь и смерть
Выше уже неоднократно шла речь о различных категориях древнегреческой религии. Знание некоторых важнейших черт этой религиозной системы необходимо для того, чтобы составить правильное представление об общем мировоззрении эллинов.
Религия древних греков, как и всё в их жизни, имела полисный характер. В чем это выражалось? Прежде всего в теснейшей, неразрывной связи религии с политикой, полисной государственностью. Пожалуй, это даже слишком слабая формулировка. Вернее будет сказать, что религиозные и государственные структуры в принципе совпадали. В полисе было сакрализовано, то есть считалось священным, буквально всё, любая сфера общественной деятельности. Он являлся не только политическим, но и религиозным феноменом.
Поясним эту мысль. В одной из предыдущих глав мы видели: полис есть городская гражданская община, конституирующая себя в качестве политической организации, то есть государства. Но в той же самой мере полис есть городская гражданская община, конституирующая себя в качестве религиозной организации, то есть по сути дела церкви.
Во всяком случае, церкви как отдельной от государства структуры не существовало ни в одном полисе. Соответственно, не сложилось такое замкнутое и отделенное от прочего населения сословие, как духовенство. Жрецы являлись полисными должностными лицами. В эпоху преобладания аристократических режимов ими становились выходцы из знатных родов. А в тех полисах, где победила демократия, большинство жрецов просто избиралось – народным голосованием или по жребию. При этом жрецам ничто не мешало параллельно заниматься и политической деятельностью. Так, афинский дипломат Каллий, заключивший мир с Персией в 449 г. до н. э., был пожизненным жрецом очень высокого ранга. Другой видный жрец, Лампон, являлся одним из ближайших соратников Перикла и стал ойкистом (основателем) колонии Фурии.
Уже поэтому в полисе было абсолютно невозможно такое характерное для очень многих обществ явление, как конфликт между духовной и светской властями. Собственно, конфликтовать было некому и не с кем: духовная и светская власть воплощались в одних и тех же учреждениях и лицах. По той же самой причине любой религиозный праздник одновременно был и государственным праздником, и наоборот.
Главный афинский праздник издревле назывался Панафинеи и справлялся ежегодно, летом, в честь богини Афины. С VI в. до н. э. раз в четыре года этот праздник стал отмечаться с особенным блеском и пышностью; в таких случаях он назывался Великими Панафинеями. Существовал целый ряд праздников Диониса – бога умирающей и воскресающей природы, весеннего веселья, вина. Важнейший из них – проводившиеся весной Великие Дионисии – тоже был введен в VI в. до н. э. Именно из ритуалов этого праздника со временем вырос прославленный древнегреческий театр, самый первый во всем мире.
Важнейшим мероприятием каждого праздника была торжественная процессия (помпа). Все жители города, нарядно одетые, шли по улицам и площадям к святилищу того бога (или богини), которому был посвящен праздник. Там совершалось жертвоприношение: во славу божества закалывались быки, овцы или козы. Часть мяса жертвенных животных тут же сжигалась (считалось, что дым, восходя от костра к небесам, питает богов), а другую часть готовили и устраивали общее пиршество. Все эти совместные действия, несомненно, позволяли всем афинским гражданам почувствовать себя единым коллективом.
Характерно, что и сам пантеон олимпийских богов, почитавшихся греками, в какой-то мере организован как полис. Правда, полис этот – очень раннего типа, такой, во главе которого стоит царь-басилей, а его окружают аристократы. И это вполне понятно: ведь формирование религиозных воззрений происходило на самых первых этапах развития греческой цивилизации, и в религии отразились реалии именно этого времени.
Боги на Олимпе решают дела мира, собираясь на общий совет. Правда, на этом совете голос одного из участников звучит гораздо громче, чем голоса остальных. И этот участник, естественно, Зевс, «владыка бессмертных и смертных». Но на чем основана его власть? Прежде всего – на превосходстве в чисто физической силе. Вот как общается Зевс с остальными небожителями в «Илиаде» Гомера:
«Слушайте слово мое, и боги небес и богини:
Я вам поведаю, что мне в персях сердце внушает;
И никто от богинь, и никто от богов да не мыслит
Слово мое ниспровергнуть; покорные все совокупно