Помимо Кобулова обстоятельства составления заключений о расстреле должны быть известны прокурору, начальнику первого спецотдела Герцовскому и Меркулову».
Тот же Влодзимирский 12 августа 1953 года показал:
«Я был введен в заблуждение Кобуловым и Меркуловым, когда подписывал заключения, в которых была сделана ссылка на специальное указание директивных органов. Теперь я вижу, что такого специального указания относительно этой группы арестованных не было, а имелось только письмо Берия. Я не имел в то время оснований не доверять Кобулову и Меркулову, которые являлись заместителями наркома внутренних дел».
Как видите, Влодзимирский прямо указывает на вас, как и на Кобулова, как на лиц, указание которых он выполнял, составляя заключения о расстреле 25 человек.
Теперь вы признаете, что приняли участие в составлении заключений о расстреле, оформленных задним числом.
ОТВЕТ: Нет, я не признаю. Моя память не сохранила никаких даже намеков на обстоятельства, при которых происходило составление этих заключений.
ВОПРОС: После расстрела 25 человек и после составления на них фальсифицированных заключений, был ли у вас с кем-либо разговор по поводу конфискации имущества расстрелянных?
ОТВЕТ: Нет, не было.
ВОПРОС: Вам предъявляется фотокопия предписания Берия № 2756/6 от 18 октября 1941 г., адресованного Семенихину с предложением выехать в гор. Куйбышев и расстрелять 25 арестованных. На этом предписания Герцовский собственноручно написал 12 апреля 1942 года справку следующего содержания: «Зам[еститель] наркома Меркулов приказал произвести конфискацию имущества у всех перечисленных осужденных», указав дату и учинив свою подпись.
Вы подтверждаете это?
ОТВЕТ: Подтверждаю, что на предъявленной мне фотокопии предписания Берия от 18 октября 1941 года действительно имеется справка указанного в вопросе содержания. Но я ничего не могу припомнить о моем разговоре с Герцовским по этому поводу в апреле 1942 года.
ВОПРОС: Допрошенный 3.X.1953 года Герцовский показал:
«…Я докладывал Меркулову предписание Берия о расстреле 25 арестованных по вопросу о том, что делать с имуществом, изъятым у арестованных, и получил его приказание о конфискации имущества у всех перечисленных в предписании лиц».
Таким образом, Герцовский, будучи допрошен, подтвердил, что справка на предписании Берия от 18.Х. 1941 г. учинена им и что он докладывал вам это предписание и говорил по поводу имущества, изъятого у расстрелянных, получив ваше указание о конфискации имущества.
Теперь вы признаете, что были причастны к документу, подписанному Берия, о расстреле 25 человек и дали указание Герцовскому о конфискации их имущества?
ОТВЕТ: Очевидно, если Герцовский так говорит, то так и было, но я ничего не могу вспомнить об этом сейчас.
Показания записаны с моих слов правильно, мною лично протокол прочитан.
Меркулов
Допрос окончен в 19 ч. 15 м.
Допросил: Полковник юстиции Успенский
Верно: [п.п.] Майор административной] службы Юрьева
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 171. Д. 469. Л. 107–113. Копия. Машинопись.
№ 1.112
Копия протокола допроса Меркулова В. Н. от 6 октября 1953 г.
Совершенно секретно
Товарищу Маленкову Г. М.
Представляю копию протокола допроса обвиняемого Меркулова В. Н. от 6 октября 1953 года.
Приложение: на 8 листах.
[п.п.] Р. Руденко
7 октября 1953 г.
№ 445/ссов
Протокол допроса обвиняемого
1953 года, октября 6 дня, помощник главного военного прокурора полковник юстиции Успенский допросил обвиняемого
Меркулова Всеволода Николаевича,
который показал:
Допрос начат в 12 час. 10 мин.
ВОПРОС: Расскажите кратко биографические сведения о себе со дня рождения до момента возвращения в Тбилиси в 1918 году?
ОТВЕТ: Родился я в гор. Закатали Азербайджана в 1895 году. Отец мой, как я уже показывал ранее, был дворянин, военный, имел звание капитана. К моменту моего рождения он был начальником участка Закатальского округа. В 1899 или 1900 году он был осужден за преступления по должности и приговорен к лишению всех прав и заключению в тюрьму сроком на 8 месяцев. Ко времени его осуждения наша семья переехала в Тбилиси, где отец и отбывал свое восьмимесячное заключение в тюрьме. Моя мать, девичья фамилия Цинамзгваришвили, дворянка, была намного моложе моего отца. После выхода из тюрьмы отец стал учительствовать, давал частные уроки. Мать тоже давала частные уроки. Кроме того, отец получал эмеритура (капитал, образуемый из добровольных ежемесячных отчислений служащих и расходуемый для выдачи им пособий, дополнительно к пенсии, по истечении определенного срока. — Ред.) — по 6 рублей на каждого члена семьи. Отец мой умер в 1908 году, мать жива и поныне, жила почти все время со мной.
Кроме меня, в семье было несколько детей — моих братьев и сестер. У меня был родной брат Георгий, моложе меня, который, учась в Воронежском кадетском корпусе, умер примерно в 1915 или в 1916 году в Тбилиси. Кроме того, у меня были два сводных брата и две сестры. Все они были значительно старше меня. Старший брат — Петр застрелился в 1906 или 1907 году, а может быть, вскоре после смерти отца, другой брат — Дмитрий работал счетоводом, затем бухгалтером в Азнефти, затем в Грузнефти и умер в тридцатых годах. Обе мои сводные сестры Елена и Зоя живы и живут: Елена — в Азербайджане, а Зоя — в Тбилиси. Елена живет с мужем — фельдшером по специальности, сама она акушерка. У Зои муж работал в Статистическом управлении, умер в конце прошлого или в начале этого года.
После смерти отца я продолжал учиться в гимназии, занимаясь частными уроками. От платы за обучение в гимназии я был освобожден. Жили мы бедно, перебиваясь с хлеба на воду. Мать держала нахлебников — мальчиков дошкольного возраста, обычно двух, и готовила их к экзаменам. В 1913 году я окончил гимназию с золотой медалью и затем уехал в Петроград, где поступил учиться на физико-математический факультет университета. Обучаясь в университете, я получал стипендию 300 рублей в год.
В 1916 году я должен был перейти на четвертый курс. Но так как до летних каникул я не сдал экзамена по одному из предметов, то к осени этого года я еще числился студентом третьего курса. В связи с этим в октябре 1916 года, хотя я уже сдал этот экзамен, я был призван в армию и направлен в гор. Царицын (ныне Сталинград) и зачислен в студенческий батальон. Пробыв в нем недели три, я был направлен в гор. Оренбург в студенческую школу прапорщиков, которую я и окончил уже после Февральской революции — в марте 1917 года.
По окончании школы я в чине прапорщика, получил назначение в г. Новочеркасск, в запасный полк. В этом полку я пробыл до августа 1917 г., но в Новочеркасске почти не жил. За это время я ездил на фронт с подарками для солдат. По возвращении мне было поручено доставить в Тбилиси роту солдат — немецких колонистов, отправлявшихся на Кавказский фронт.
Вернувшись после этого в Новочеркасск, я своего полка уже не застал, так как он был направлен на фронт. Я должен был также поехать вслед за ним. Встретив на вокзале двух прапорщиков, ранее служивших в том же запасном полку, я присоединился к ним. Оба они сопровождали до г. Ровно женский «батальон смерти». Я отправился вместе с ними.
В Ровно я был прикомандирован к маршевому полку. В одной из деревень Ровенской области в составе этого полка я пробыл месяца полтора, а затем, в октябре 1917 года, получил назначение на фронт, на так называемое Луцкое направление. Будучи младшим офицером в роте, дислоцировавшейся на реке Стоход, я пробыл в составе этой роты до развала фронта. В этот период времени фактически боевых действий не было, солдаты и офицеры массами оставляли фронт, и ко времени брестских мирных переговоров на нашем фронте осталось очень мало войск. Я остался один с четырнадцатью солдатами, и, когда был получен приказ об оставлении линии фронта, мы ушли в Сарны.
Должен сказать, что на фронте у меня открылась язва голени, и меня солдаты вывозили на тележке или походной кухне, которую они где-то раздобыли и заехали за мной.
В Сарнах я переночевал на эвакопункте и на следующий день выехал в гор. Киев с намерением пробираться в Тбилиси. В Киеве я оказался в феврале или в марте 1918 года. Здесь я случайно узнал, что формируется армянский эшелон военнослужащих, едущих на родину в Армению, и получил разрешение присоединиться к нему С этим эшелоном, командиром которого был капитан Зазриев, я отправился на Кавказ. Эшелон этот от Киева через Ростов до Новороссийска следовал примерно месяц. В Новороссийске мы погрузились на пароход, который доставил нас в Поти, откуда я и направился поездом в Тбилиси.
На родину в Тбилиси я прибыл примерно в апреле 1918 года.
ВОПРОС: Чем вы занимались в Грузии в период меньшевистского правительства?
ОТВЕТ: Когда в апреле 1918 г. я прибыл в Тбилиси, власть была в руках Закавказского сейма, т. е. блока буржуазных партий — меньшевиков, мусаватистов и дашнаков. 3 мае 1918 г. сейм распался и образовались так называемые «независимые» республики — Грузия, Азербайджан и Армения. В Грузии власть перешла в руки меньшевиков. 3 феврале 1921 г. в Грузию вошли войска Красной армии, и Грузия стала советской.
Прибыв в апреле 1918 г. в Тбилиси, я поселился у своей сестры Зои Цовьяновой и несколько месяцев жил на иждивении ее и ее мужа. В этот период времени я вместе с Полтавским — знакомым семьи Цовьяновых — издавал рукописный журнал и нигде не работал. Журнал этот затем мы стали печатать на шапирографе (15–20 экземпляров) [шапирограф — усовершенствованный гектограф, тип копировального аппарата. — Ред.] и распространяли среди своих знакомых по 3 рубля за экземпляр.
В июле 1918 г. я женился на Яхонтовой Лидии Дмитриевне и переехал жить к ней. Затем из Баку приехала моя мать, которая встретила в Тбилиси свою подругу, работавшую начальницей училища для слепых. По ее предложению в это училище поступили работать моя мать, а позже и я. Поступил я работать в это училище в сентябре 1918 г. — делопроизводителем и преподавателем. В училище я жил и проработал три года — до сентября 1921 года. Это и служило источником существования для меня и для матери.