ВОПРОС: Вам предъявляются записки на бланках ЦК КП(б) Грузии, адресованные «НКВД», «Гоглидзе» и «Кобулову» с предложением: «арестовать как врагов народа» — 6 чел. от 25.Х.1937 г., «арестовать» — 5 чел. от 16.XII.1937 г., «арестовать» — 6 чел. от ЗО.Х. 1937 г., «арестовать» — 33 чел. от 3.XI. 1937 г., «арестовать» — 8 чел. от 25.Х. 1937 г. — написанные и подписанные лично Берия с перечислением фамилии лиц, подлежавших аресту
Что вы можете сказать по поводу этих записок?
ОТВЕТ: Я подтверждаю, что на предъявленных мне записках, из которых пять на бланках ЦК КП(б) Грузии, действительно Берия предлагалось арестовать указанное в вопросе число людей.
Почему такие записки составлялись и как они в НКВД Грузии пересылались — я сказать не могу, так как не помню.
ВОПРОС: Итак, из показании Кобулова, Гоглидзе, Савицкого, Цатурова, Кримян видно, что Берия в 1936–1938 гг., работая секретарем ЦК КП(б) Грузии, используя аппарат НКВД Грузии, с помощью Кобулова и Гоглидзе расправлялся с людьми, неугодными ему, подвергая их арестам и последующим репрессиям; давал указания об арестах лиц, в отношении которых в НКВД Грузии не было материалов, дававших основания для ареста; давал указания об избиении арестованных, что вело за собой дачу показаний арестованными, не соответствующих действительности, оговор большого количества лиц.
Как могло случиться, что вы, будучи близким, доверенный человеком Берия, систематически знакомясь с протоколами допросов арестованных, составляя по материалам НКВД Грузии и по этим протоколам допросов по поручению Берия доклады, статьи и выступления, лично составляя справки на арест разных лиц и, наконец, поддерживая тесные отношения с Кобуловым и Гоглидзе, «не знаете» или «не помните» об этих преступных действиях Берия?
ОТВЕТ: Это может показаться странным, но тем не менее это так. Я показывал и показываю только правду и только то, что знаю или помню. В памяти у меня действительно огромные провалы, ставящие меня в тяжелое положение. Предъявленные мне сегодня на допросе документы, к несчастью, ничего мне не напомнили, и память не дает мне возможности что-нибудь припомнить вокруг них, хотя еще в начале допроса я понимал, что такого рода документы мне могут быть предъявлены, так как мне было задано о них несколько вопросов.
Я был близок к Берия. Я действительно на протяжении 1936–1938 гг. знакомился со многими протоколами допроса арестованных. Я готовил для Берия один доклад и, кажется, одну статью по материалам протоколов допроса. Возможно, я также составлял справки для ЦК ВКП(б) на арест разных лиц по поручению Берия. Но все это никогда не возбуждало во мне мысли о том, что делается что-то преступное, что Берия расправляется с людьми, ему неугодными, потворствует избиениям арестованных, дает указания об арестах лиц, на которых в НКВД не было материалов, и т. д.
Я никогда не присутствовал, когда Гоглидзе и Кобулов делали доклады Берия о своей работе и получали от него указания. В тот период времени у меня не было тесных отношений с Кобуловым и Гоглидзе. Я тогда почти не встречался с ними и никогда не вел разговоров с ними о работе органов в такой плоскости, которая позволила бы мне сделать вывод о незаконных действиях Берия.
Такое положение вещей способствовало, видимо, тому, что я не задерживал своего внимания на отдельных действиях Берия, и потому они не откладывались в моей памяти, поскольку я в них не находил ничего ненормального или незаконного.
Что касается записок Берия, предъявленных мне, с указанием об аресте большого количества лиц, то о них я ничего не могу вспомнить. Может быть даже, они проходили через меня, но я не помню этого.
Я не помню также, чтобы мне попадались протоколы допроса арестованных с какими-либо преступными пометками Берия.
Я вижу, что Берия преступник. Я хотел бы помочь следствию разоблачить Берия до конца, раскрыть какие-либо еще не вскрытые стороны его преступной деятельности, но я не могу найти в своей памяти такие уличающие Берия факты. Берия никогда не посвящал меня в свои планы и намерения, тем более преступные или незаконные.
Показания записаны с моих слов правильно, протокол мною лично прочитан.
В. Меркулов
Допрос окончен в 23 ч. 40 мин.
Во время допроса делался перерыв с 16 до 17 часов.
Допросил: Полковник юстиции Успенский
Верно: [п.п.] Майор адм[инистративной службы] Юрьева
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 171. Д. 470. Л. 170–196. Копия. Машинопись.
№ 1.121
Копия протокола допроса В. Н. Меркулова от 23 октября 1953 г.
Совершенно секретно
Товарищу Маленкову Г. М.
Представляю копию протокола допроса обвиняемого Меркулова В. Н. от 23 октября 1953 года.
Приложение: на 7 листах.
[п.п.] Р. Руденко
24 октября 1953 года № 545/ссов
Пометы:
Тов. Булганину доложено.
[п.п.] Д. Суханов. 26.Х.1953
Доложено.
[п.п.] Д. Суханов. 26.Х.1953
Читал.
[п.п.] К. Ворошилов. 5.XI.1953
Протокол допроса обвиняемого
1953 года, октября 23 дня, помощник главного военного прокурора полковник юстиции Успенский допросил в качестве обвиняемого
Меркулова Всеволода Николаевича,
который показал:
Допрос начат в 17 ч. 15 м.
ВОПРОС: В 1941 году, в начале войны, из НКГБ СССР в Куйбышев был эвакуирован архив, в котором оказались мешки с материалами, имевшими надпись «Личный архив наркома госбезопасности СССР Меркулова». Объясните происхождение этого архива.
ОТВЕТ: Я такого архива не помню. Может быть, кто-нибудь другой его создал и назвал его «Личным архивом наркома», но я такого архива не создавал.
ВОПРОС: Вам зачитывается выписка из показаний Герцовского от 10.Х. 1953 года: «Будучи в Куйбышеве в августе 1941 года, я впервые увидел среди архивных материалов у Проскурякова, работавшего до объединения наркоматов в НКГБ, метки с материалами, на которых была надпись: «Личный архив наркома государственной безопасности СССР Меркулова». С материалами, хранившимися в этих мешках, я тогда не знакомился».
Теперь вы не припоминаете обстоятельств, связанных с созданием этого «личного архива»?
ОТВЕТ: Такого личного архива, который хранился бы не у меня, я не припоминаю. Возможно, что в отделе «А» имелись какие-либо секретные материалы, не подлежавшие выдаче без особого разрешения, но кто назвал их «Личным архивом наркома» — я не знаю.
Все дела по наркомату лично мною были в свое время сданы Абакумову в установленном порядке. Дела, хранившиеся у меня в кабинете в сейфе, тоже были переданы Абакумову под расписку.
Помню, что при сдаче дел Абакумову были найдены дела с компрометирующими материалами на сотрудников, по которым в свое время производилась проверка и сотрудники были оставлены на работе. Абакумов считал, что этих работников надо уволить, и просил указаний у Берия. Последний образовал комиссию в составе Круглова, Абакумова и меня, и мы вновь пересмотрели все эти материалы и решили ряд сотрудников уволить.
Припоминаю, что кроме дел на сотрудников были еще какие-то секретные дела, возможно, на некоторых ответственных работников, возникшие еще до образования Наркомата государственной безопасности. Более подробно вспомнить о содержании этих дел я не могу.
Абакумов эти дела принял, и что с ними стало потом — я не знаю. Может быть, речь идет об этих делах.
Называть эти дела «Личным архивом наркома» — неправильно.
ВОПРОС: Комиссия, образованная Берия, в состав которой входили и вы, рассматривая в 1946 г. дела на сотрудников органов НКГБ, рассматривала и материалы на ответственных работников?
ОТВЕТ: Нет, не рассматривала.
ВОПРОС: Почему?
ОТВЕТ: Нам не было такого поручения от Берия.
ВОПРОС: А вы лично как нарком госбезопасности СССР в период вашей работы наркомом знакомились с этими материалами на ответственных работников?
ОТВЕТ: Я не могу сейчас припомнить перечня материалов на ответственных работников, которые хранились в этом архиве, и поэтому затрудняюсь сказать, знакомился ли я с этим архивом в период работы наркомом госбезопасности в 1941 г. и в 1943–1946 гг. Возможно, что с некоторыми из этих материалов я был знаком или знал об их существовании в тот период, когда они велись в НКВД СССР в 1938–1940 гг. Так, например, в этот период времени по указанию Берия Кобуловым велась проверка биографических данных некоторых руководителей партии и правительства. Эту работу непосредственно проводил сотрудник СПО НКВД СССР Финкельберг, выезжавший для этой цели на места. Думаю, что с этими материалами в целом я не знакомился.
ВОПРОС: В период вашей работы наркомом госбезопасности СССР вы лично докладывали в инстанцию о материалах, хранившихся в указанном архиве, на некоторых руководителей партии и правительства?
ОТВЕТ: Нет, не докладывал. Возможно, я не вспомнил о них в свое время или считал, что о них уже доложено, поскольку они архивные.
ВОПРОС: Кем же и когда был создан архив материалов на ответственных работников, который под наименованием «Личный архив наркома госбезопасности Меркулова» был отправлен в начале войны из НКГБ СССР в Куйбышев?
ОТВЕТ: Я не знаю. Возможно, что в 1941 году, при первом разделении наркомата, мне доложили, что в отделе «А» хранятся дела на ответственных работников, и я дал указание их хранить отдельно от других материалов и, конечно, никому не выдавать. Кто и почему их назвал «Личным архивом наркома» — я не знаю.
ВОПРОС: Вами давалось поручение Кобулову в 1944 г. разобрать «Личный архив наркома» после того, как этот архив из Свердловска, куда он был перевезен из Куйбышева, был снова доставлен в Москву?
ОТВЕТ: Я не могу этого припомнить.
ВОПРОС: Вам зачитывается выдержка из показаний Герцовского от 10.Х. 1953 года: «В конце 1944 года Кобулов, работавший тогда заместителем НКГБ СССР Меркулова, потребовал к себе «Личный архив наркома». Мои работники пошли к Кузнецову, работавшему тогда начальником I Спецотдела НКВД СССР, взяли этот «Личный архив наркома» и принесли его в кабинет Кобулова. Мешки здесь были вскрыты, и Кобулов лично рассматривал архивные материалы. Через некоторое время часть этого архива, по-моему, немного менее половины его, была передана к нам в отдел «А» на хранение. Что сделал Кобулов с другой частью «Личного архива наркома» — мне неизвестно».