В целях наведения порядка в работе особого совещания я ставил ряд вопросов перед руководством НКВД СССР, в частности перед Кобуловым и Берия. Один раз дело дошло до того, что я вынужден был прервать работу особого совещания и выйти из зала. После этого меня вызывал Берия, и я ему высказал ряд серьезных претензий по работе особого совещания и следственных органов. Берия остался недоволен моим поведением и заявил, что прокуроры придираются и что мне необходимо это учесть на будущее. Помимо этого я как прокурор Союза внес ряд серьезных представлений руководству НКВД СССР по поводу слабой работы органов милиции по розыску дезертиров оборонной промышленности.
Я полагаю, что все это послужило основанием для последовавшего в ноябре 1943 года освобождения меня от должности прокурора Союза. После этого в том же ноябре месяце 1943 года я был назначен начальником конвойных войск НКВД СССР.
ВОПРОС: Вам предъявляются фотокопии заключений, датированных 17 октября 1941 года, о расстреле следственно-арестованных Штерн, Локтионова, Смушкевич, Савченко, Рычагова, Сакриер, Засосова, Володина, Проскурова, Склизкова, Арженухина, Каюкова, Соборнова, Таубина, Розова Д., Розовой-Егоровой, Голощекина, Булатова, Нестеренко, Савченко-Фибих, Вайнштейна, Белахова, Слезберг, Дунаевского и Кедрова М. С.
Все эти заключения подписаны Влодзимирским, утверждены Кобуловым и на каждом из них имеется надпись: «Согласен. Прокурор Союза ССР Бочков. 17 октября 1941 года».
Расскажите все, известное Вам, об обстоятельствах расстрела указанных выше следственно-арестованных и обстоятельствах, связанных с составлением этих заключений.
ОТВЕТ: Подтверждаю, что мне предъявлены фотокопии и подлинники заключений о расстреле выше перечисленных следственно-арестованных.
Подтверждаю, что подпись на всех этих заключениях от имени прокурора Союза учинена мною.
Как выше я уже показал, числа 10–12 октября 1941 года я выехал на Северо-Западный фронт, откуда вернулся в конце декабря 1941 года.
Таким образом, 17 октября 1941 года я в Москве не был, а ко мне на фронт с подобного рода заключениями для их подписания никто не приезжал. Поэтому эти заключения мною были подписаны не 17 октября 1941 года, и не в 1941 году, а, видимо, позднее.
Об обстоятельствах, при которых был произведен расстрел этих 25 человек, мне неизвестно. Мне также неизвестно, где и когда они были расстреляны.
Подробно рассказать об обстоятельствах подписания мною указанных выше заключений я затрудняюсь в связи с тем, что прошло много времени, но припоминаю следующее. Не помню точно, в каком месяце, в 1942 или в 1943 году ко мне пришел б[ывший] начальник следственной части НКВД СССР Влодзимирский и дал мне на подпись несколько заключений о расстреле указанных выше арестованных. Сколько он дал мне заключений на подпись, сейчас не помню.
Ознакомившись с заключениями, я установил, что в каждом из этих заключений имеется ссылка на то, что вопрос о расстреле арестованного решен «специальные указанием директивных органов Союза ССР».
Проверяя эту ссылку на директивные органы, я в присутствии Влодзимирского позвонил по телефону Кобулову, который на мой вопрос, действительно ли имеется решение директивных органов о расстреле лиц, указанных в заключениях, это обстоятельство подтвердил. Не ограничившись этим, я тогда же позвонил по телефону Берия и спросил его — верно ли, что имеется решение директивных органов о расстреле указанных в заключениях лиц. На это мне Берия в грубой форме ответил: «Что ты сомневаешься в этом». Я на это ему сказал, что в заключениях имеется ссылка на решение директивных органов, и что я уточняю это обстоятельство. После этого Берия подтвердил, что указание директивных органов о расстреле действительно есть.
Получив от Кобулова и Берия утвердительный ответ и не имея оснований подвергать ревизии указание директивных органов, я и подписал представленные мне заключения.
Влодзимирский, представив мне заключения на подпись, самих следственных дел не предъявлял, и они до подписания мною заключений, как и после подписания заключений, не проверялись.
Эти дела мною не проверялись потому, что в заключениях по каждому делу имелись ссылки на указание о расстреле директивных органов и также подтверждение этого же со стороны Берия, занимавшего в тот период времени ответственную должность.
Был ли между мною и Влодзимирским разговор по поводу того, когда произведен расстрел указанных в заключениях лиц и почему в заключениях указана дата «17 октября 1941 года», я сейчас не помню и пояснить эти обстоятельства не могу. Но из предъявленных мне сейчас документов видно, что вышеперечисленные арестованные были расстреляны значительно раньше, чем мне были представлены на подпись заключения.
ВОПРОС: Что вам известно об аресте жены маршала Кулика — Симонич-Кулик и ее расстреле?
ОТВЕТ: Мне ничего неизвестно.
ВОПРОС: Вам зачитываются показания Влодзимирского Л. Е. от 4 августа 1953 года:
«Гр[аждан]ку Кулик мы с Мироновым доставили в помещение НКВД на Варсонофьевском переулке. Нас там встретил во дворе комендант Блохин, который вместе с Мироновым отвел ее во внутреннее помещение нижнего этажа здания. И с ним прошел в первое помещение и остался там, а Блохин с Мироновым провели гр[ажданку] Кулик в другое помещение, где ее и расстреляли.
Через несколько минут, когда мы вышли уже во двор с Мироновым и Блохиным, к нам подошли прокурор Бочков и заместитель наркома внутренних дел СССР Кобулов. Я хорошо помню, как Блохин при мне доложил им, что приговор приведен в исполнение. Бочков тогда выругал Блохина, сделав ему строгое замечание, что он привел приговор в исполнение, не дождавшись его и Кобулова».
Что вы можете показать по этому поводу?
ОТВЕТ: Обстоятельств, о которых дал показания Влодзимирский, за давностью времени я припомнить не ногу и потому не могу как подтвердить, так и отрицать приведенные выше показания.
ВОПРОС: Чем желаете дополнить свои показания?
ОТВЕТ: Дополнить ничем не могу
Показания записаны с моих слов правильно, протокол мною лично прочитан.
Бочков
Допросил: Полковник юстиции Успенский
Верно: [п.п.] Майор административной] службы Юрьева
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 171. Д. 474. Л. 39–46. Копия. Машинопись.
№ 1.156
Постановление Президиума ЦК КПСС от 1 апреля 1954 г. о М. Д. Багирове
Подлежит возврату не позже
чем в 7-дневный срок в Канцелярию
Президиума ЦК КПСС
Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
Строго секретно
Коммунистическая Партия Советского Союза,
ЦЕНТРАЛЬНЫЙ КОМИТЕТ
№ П54/III
Тов. Руденко
1. IV. 1954 г.
Выписка из протокола № 54 заседания Президиума ЦК от 29 марта 1954 г.
О Багирове
Согласиться с предложением т. Руденко, изложенным в его записке от 15 марта 1954 г. за № 63лес.
СЕКРЕТАРЬ ЦК
Особая папка
Прот[окол] Президиума] ЦК № 54 п. III
Совершенно секретно
Президиум ЦК КПСС
товарищу Маленкову Г. М.
товарищу Хрущеву Н. С.
При расследовании дела по обвинению Берия и его пособников, а также из заявлений и материалов, поступивших после судебного рассмотрения этого дела, выяснилось, что бывш[ий] секретарь ЦК КП Азербайджана Мир Джафар Багиров, являясь длительное время близким и преданным Берия человеком, при поддержке последнего проводил в органах НКВД — МВД Азербайджана такую же, как и Берия, вражескую работу
Подобно Берия, Багиров в период 1937–1938 гг., по существу, руководил чекистскими органами, используя их для массового избиения арестованных с целью фальсификации уголовных дел, расправы с неугодными людьми и уничтожения честных партийно-советских кадров.
По этому вопросу свидетель Шнейдер, работавший в НКВД Азербайджана, показал:
«Багиров лично давал указания работникам аппарата НКВД применять меры физического воздействия по отношению ко всем арестованным. Я два раза слышал, как Багиров давал такие указания во время заседаний тройки. Вместе с тем Багиров требовал, чтобы приговоренные тройкой к расстрелу подвергались жестоким избиениям с целью получения от них показаний на других лиц. В моем присутствии Багиров давал указания бить приговоренных к расстрелу до такой степени, чтобы они не могли идти к месту казни, чтобы их несли к этому месту…
Весной 1938 года продолжались массовые аресты руководящих партийно-советских работников Азербайджана. Был «вскрыт» новый правотроцкистский центр, в существование которого не верили даже следователи, допрашивавшие арестованных. Следствие под руководством Багирова, Раева и Борщова велось главным образом путем применения пыток, истязаний и избиений арестованных, от которых получались вымышленные показания, а затем шли аресты новых невинных людей…»
Еще 22 мая 1939 года Шнейдер, находясь под стражей, в своем заявлении органам НКВД писал:
«Тогда же, летом, я подробно осветил Ежову (к нему специально я ездил за этим) массу фактов о том, как создавались дутые громкие дела, как подсказывались арестованным на допросах (в момент применения физического нажима) фамилии руководящих работников и эти фамилии записывались в протоколы как участники контрреволюционных] организаций, как перед арестованными клали списки работников учреждений — били их и спрашивали, кто из записанных в списках входит в организации, а арестованные — враги называли, кого им хотелось, как из-под палки давали подписывать арестованным написанные в их отсутствие протоколы, где назывались многие новые члены организаций, как на очных ставках (после применения палок) один арестованный подсказывал другому ряд фамилий лиц, которые якобы состояли в организации, и когда второй это отрицал, то протоколы не фиксировались…»
Факты жестоких избиений арестованных, производившихся по указанию Багирова, подтверждаются и б[ывшим] начальником секретариата НКВД Азербайджанской] ССР Рыбак, который показал: