ваны секретари С. Орджоникидзе Семушкин и Маховер и от них следователи вымогали показания, которые могли быть использованы для компрометации С. Орджоникидзе. После того как Берия был назначен наркомом внутренних дел СССР, следствие по этим делам продолжалось и от арестованных продолжали вымогать показания в отношении С. Орджоникидзе.
Работая в январе — марте 1939 г. заместителем начальника следственной части НКВД СССР, Мильштейн был в курсе одного из указанных выше дел на Маховера. Мильштейн признал, что 13 января 1939 года он лично утвердил постановление о продлении срока следствия по этому делу. Утверждая постановление, Мильштейн, естественно, не мог не знать содержание материалов этого дела. Осмотр этого дела показывает, что от Маховера вымогались показания, которые компрометировали деятеля Коммунистической партии Советского Союза — Серго Орджоникидзе.
В августе 1943 г. Мильштейн в г. Махачкала выполнил явно незаконное распоряжение Берия о расстреле тринадцати осужденных к ВМН до утверждения вынесенных в отношении них приговоров Верховным судом СССР. К делу приобщены четыре подлинных приказания, подписанные Мильштейном 16,18,19 и 20 августа 1942 г., о расстреле этих осужденных, со ссылкой в письменных приказаниях на «специальные указания» Берия. Как оказалось, в отношении трех осужденных — Алтухова И. В., Минтяк С. А. и Иванова В. А. — Верховный суд СССР и Верховный Совет СССР приговоры к ВМН не утвердили и наказание в отношении них было заменено лишением свободы, о чем в сентябре 1942 г. председатель Военного трибунала сообщил в НКВД Дагестанской АССР.
Таким образом, расстрел этих трех осужденных явился преступным актом, осуществленным по прямому приказанию Мильштейна. В данной случае Мильштейн действовал теми же методами, как и главарь заговорщической группы Берия, злодейски уничтоживший в октябре 1941 года 25 чел[овек] следственно-арестованных.
На допросе 27 апреля 1954 г. Мильштейн по этому поводу показал:
«Я виноват в том, что лично не проверил, утверждены ли приговоры к ВМН Верховным судом СССР, в результате чего оказалось, что Алтухов, Минтяк и Иванов были расстреляны неправильно, так как в последующем наказание им было заменено лишением свободы» (т. л. д.).
Ссылка Мильштейна на то, что он не знал, были ли утверждены приговоры в отношении осужденных к ВМН — неосновательна.
Допрошенный по этому поводу 3 апреля 1954 г. бывш[ий] начальник l-ro спецотдела Дагестанской АССР Якименко показал:
«…Мильштейн и Медведев не только знали, что приговоры еще не утверждены, а говорили об этом, и на их приведение в исполнение без утверждения имели особые полномочия ГКО СССР» (т. л. д.).
Фактически же Мильштейн никаких полномочий ГКО не имел, а выполнял преступное распоряжение Берия.
Работая начальником Главного транспортного управления НКВД СССР, Мильштейн, пользуясь покровительством Берия, допускал ряд грубейших нарушений законности, за что к ответственности не привлекался.
Так, указанный выше свидетель Пронин 9 марта 1954 г. показал:
«По работе Мильштейн характерен был тем, что требовал от аппарата реализации и разработки сомнительных, неподготовленных материалов и агентурных данных в погоне за количественными показателями в ущерб их качеству» (т. л. д.).
Свидетель Поташов, длительное время работавший начальником следственного отдела Главного транспортного управления в бытность Мильштейна начальником этого управления, 9 июня 1954 г. показал:
«В оценке работы подчиненных сотрудников у Мильштейна имели значение только количественные показатели: количество арестов, количество вербовок агентуры, количество заведенных агентурных разработок, формуляров и т. п. Такое постоянное давление на аппарат было, по существу, направлено к натяжке и фальсификации как в агентурной, так и в следственной работе. Без нужды создавалась непомерно большая агентурно-осведомительная сеть. Получила большое распространение практика допросов агентуры в качестве свидетелей, некоторых агентов толкали на путь провокации. Реализовывались недоработанные агентурные дела и формуляры…
Мильштейн благожелательно воспринимал совершенно очевидные натяжки в агентурной и следственной работе. Всякое сомнение в материалах обвинения квалифицировалось им как «потеря чекистской остроты», «либерализм» и проч. Тот, кто был способен дать «модное» дело, т. е. дело, о котором можно было бы «пошуметь», написать спецсообщение, пользовался расположением и покровительством Мильштейна.
Необъективность Мильштейна приводила к многочисленным конфликтам между следственной частью и агентурными отделами при реализации дел; подтасовка агентурных материалов по реализуемым делам получала одобрение и поддержку Мильштейна.
На следователей Мильштейн оказывал давление путем выражения своей неудовлетворенности уровнем расследования дел: ни чем не обоснованные подозрения, по его мнению, должны быть претворены в «признаниях…» (т. л. д.).
Свидетель Железко Н. ГГ, ныне работающий начальником следственного отдела Транспортного управления КГБ при Совете министров СССР, а при Мильштейне работавший следователем след отдела, 14 июня 1954 г. показал:
«Более четырех лет работая рядовым следователем, мне приходилось быть свидетелем порочных методов работы бывш[его] начальника этого управления Мильштейна С. Р. Систематически, почти каждый месяц, в кабинет Мильштейна вызывались все работники следственного отдела, где Мильштейн под видом заслушивания отчетов следователей о проделанной ими работе, по существу, производил «накачку» и бранил работников за то, что некоторые арестованные не приведены к признанию. Он требовал от следователей обязательного приведения к признанию арестованных, независимо от наличия вины. Я не помню ни одного случая в этот период, чтобы арестованный в результате объективного разбора дела был освобожден из-под стражи. По указанию
Мильштейна принимались меры, допрашивалась агентура, чтобы не допустить освобождения невиновного, так называемого «брака в работе».
Было широко распространено предъявление обвинения по ст. 58–11 УК РСФСР арестованным без установленных организационных связей, а лишь на том основании, что арестованные несколько раз встречались или вели разговоры в одной комнате на службе, по существу искусственно, на бумаге создавались антисоветские группы.
Мильштейном поощрялись сотрудники, допускавшие фальсификацию и провокационные методы в работе…» (т. л. д.).
Аналогичные показания дали также и сотрудники Транспортного управления НКВД СССР Гунер В. В. и Дубровин С. С.
О преступной практике Мильштейна в бытность его начальником Транспортного управления НКВД — НКГБ СССР арестованный сотрудник секретариата МТБ СССР Броверман 18 февраля 1954 г. показал:
«В конце 1946 или начале 1947 года при проверке следственной работы транспортного отдела одной из железных дорог в Харькове или Донбассе (точно не помню) бригадой МТБ СССР, возглавлявшейся заместителем начальника следчасти по особо важным делам МТБ СССР Комаровым В. И., было установлено, что один из наиболее верных подручных Берия — Мильштейн С. Р. в бытность свою начальником Транспортного управления НКГБ СССР неофициальным путем заставлял работников транспортных органов НКГБ железных дорог планировать аресты и даже указывал заблаговременно контрольную цифру и количество арестов, которую должен был произвести в том или ином квартале чекистский орган» (т. л. д.).
О том, что такая практика погони за наибольшим числом арестов независимо от того, насколько обоснованы эти аресты, исходила от Мильштейна, видно из следующих показаний свидетеля Поташова от 9 июня 1954 г.:
«Вредная практика руководства Мильштейна — погоня за количественными показателями — целиком распространялась и на подчиненные ему транспортные отделы дорог. Все мы, и в том числе лично я, были неоднократно свидетелями того, как Миль-штейн систематически ругал начальников ДТО «за снижение показателей работы», за уменьшение количества арестов, за отсутствие «интересных» дел.
Результатом такого постоянного давления, на мой взгляд, явилось большое количество арестов на периферии не только рядовых железнодорожников, но и инженерно-технических работников» (т. л. д.).
Вся эта преступная практика искусственного создания дел, фальсификации доказательств, постоянного давления на следственный аппарат с целью добиться «признания» арестованных, оценки работы подчиненных Мильштейну работников и органов по количеству арестов, количеству вербовок и количеству заведенных агентурных дел и формуляров была составной частью преступной деятельности изменнической группы заговорщиков, возглавляемой Берия.
Как установлено приговором Специального судебного присутствия Верховного суда СССР от 23 декабря 1953 г. по делу Берия и других участников заговорщической группы, после кончины И. В. Сталина, делая ставку на общую активизацию реакционных империалистических сил против Советского государства, Берия перешел к форсированным действиям для осуществления своих антисоветских, изменнических замыслов.
В марте 1953 г., став министром внутренних дел СССР, Берия, подготовляя захват власти и установление контрреволюционной диктатуры, стал усиленно продвигать участников заговорщической группы на руководящие должности как в центральном аппарате МВД, так и в его местных органах.
В числе других участников заговорщической группы Берия 15 марта 1953 г. вызвал из Красноярска и Мильштейна, назначив его заместителем министра внутренних дел Украинской ССР.
Еще до выезда к месту работы в г. Киев Мильштейн вместе с врагом народа Мешиком, по поручению Берия, принял участие в комплектовании и подборе руководящих работников МВД на Украине.
О том, какими преступными методами производился подбор кадров МВД на Украину и о роли в этом Мильштейна, дал показания свидетель Строкач 4 июля 1953 года:
«После совещания мы пошли в кабинет к Обручникову и начали подбирать кандидатуры на должности начальников УМВД. Это происходило следующим образом. Мильштейн спрашивал у Обручникова — «Где сейчас Женя Рудаков? Назначить его начальником УМВД Одесской области», далее говорил: «Где Володя Трубников? Назначить его начальником УМВД Тернопольской области» и т. д.