в пропускали сфальсифицированные дела? Почему же теперь они в стороне? Ведь директива ЦК ВКП(б) от 17.XI.1938 г. прямо говорит, что в таких случаях прокуроры наравне должны отвечать. Почему Главная военная прокуратура так односторонне выполняет директиву партии с явным пристрастием ко мне? Когда я пытался от следователя подполковника юстиции Громова узнать, почему в те годы так поверхностно подходили к следственным] делам руководители судебных и следственных органов СССР, так он прямо заявил, что общая линия всей судебной следственной работы по всему Союзу была вражеская. Если это так, то почему же я должен отвечать за такую линию, за такую политику? Что я из себя представлял, чтобы повлиять на такую вражескую политику по всему Союзу? Почему так явно раздували мое дело, меня сделали врагом и включили в предательскую группу Б-Б? Я знаю, что ни партия, ни правительство не позволят, чтобы раздули это дело и такого невинного человека, как я, сделали врагом и добились расстрела. Несмотря на это, Главная военная прокуратура при помощи ложного, клеветнического материала моих недоброжелателей искусственно меня сделала врагом советского народа, и я буду расстрелян, если Вы не окажете справедливую помощь. Если Главная военная прокуратура взялась исправить ошибки 1937–1938 гг., так пусть она объективно исправляет эти ошибки. Зачем я должен отвечать за действия Б-Б, которые, как теперь вскрыла партия, были очень грязными людьми и занимались предательством. Мог ли я в 1937–1940 гг. подозревать, что они враги? Мог ли я подумать, что они допущены к столь ответственным должностям без предварительной проверки, что они обманули партию и занимались вредительством? Следственные органы абсолютно не считаются с положением, при котором в те годы приходилось мне работать. К вопросу, который для меня имеет жизненное значение, они подходят формально и с точки зрения мирной и спокойной обстановки 1955–1956 гг. Ведь не так же было в те годы. Нужно же хоть приблизительно представить внешнюю и внутреннюю обстановку СССР и к делу подходить с этой точки зрения. Ниже я изложу при каких условиях мне приходилось работать под руководством первого секретаря ЦК КП(б) Азербайджана] Багирова, на которого директивными органами было возложено руководство работой НКВД. Помимо этого такие же указания он имел из НКВД СССР, и по какому бы вопросу внутреннего порядка из Азербайджанского] НКВД мы ни обращались в центр за разъяснением или получением разрешения, всегда устно или письменно нам давали знать из Москвы, что все вопросы на месте нужно согласовать с Багировым и в центр нечего обращаться. Вот в таких условиях я 2–3 месяца работал в качестве врио наркома, а с февраля 1939 г. до августа 1941 г. — замнаркома. В августе месяце был прикреплен к войсковым подразделениям. Вместе с ними перешел в Иран, где находился 8–9 месяцев, выполняя разные боевые задания МВД СССР. Еще в 1939–1940 гг. мною лично был поставлен вопрос сначала перед Багировым, а потом перед Москвой о моем переводе из Азербайджана. Ближе сталкиваясь с ним по работе, я тогда убедился, что с этим человеком невозможно работать. Он считал себя «искушенным» чекистом и требовал больше арестов и больше суровости к советским людям и своим работникам. Он все время дергал, терроризировал и страшил нас, что мы или поддерживаем врагов, или не вскрываем их контрреволюционную] работу или окончательно выдохлись и не можем разоблачить деятельность врагов, которые, по его мнению, перешли в глубокое подполье и занимаются вредительством, хотя никаких признаков к такой оценке положения и не было. Мои взаимоотношения с наркомом Емельяновым также были неважные. Он и Багиров и др. др. всегда поддерживали [так в тексте. — Ред.]. Свое намерение о переводе я мог осуществить только в начале 1943 г. с назначением в Дагестанскую] АССР в качестве наркома внутренних дел. Мне пришлось в такой нездоровой атмосфере 2–3 года работать под руководством Багирова. Это обстоятельство прокуратура во внимание не принимает, хотя имеются документы, свидетели, подтверждающие узурпаторство Багирова и явную защиту Москвы всех его незаконных деяний. При таких условиях кто мог против него пикнуть? Тем более что я бессознательно доверял ему как представителю высших органов власти. Впрочем, что же мне говорить об этом, Вам все хорошо известно, каким весом он пользовался в Москве у руководителей партии и правительства. Все указания он давал от их имени.
В Дагестане с 1943 г. я работал под руководством Дагестанского] обкома КПСС и МВД СССР в лице С. Н. Круглова и К. А. Серова. Вам небезызвестно, что в военные годы в Дагестане было очень напряженно. Несколько тысяч дезертиров с фронта скрывались в горах. Из них более 300 чел[овек] под руководством немецко-фашистских агентов (парашютистов) активно занимались бандитизмом. В некоторых высокогорных районах совместно с чеченцами было поднято восстание против советской власти. Под руководством партии мне удалось за короткий период ликвидировать все банды не только на территории Дагестанской АССР, но частично и в Чечне, также дезертирство.
Сейчас, когда вся работа НКВД при руководстве Берия признана вражеской, я хотел, чтобы следственные органы собирали материалы, как я работал без руководства Берия — Багирова. В связи с этим просил, чтобы Гл[авная] воен[ная] прокуратура приобщила к моему следственному] делу все мои служебные и партийные характеристики после 1943 г., чтобы доказать свою честную работу, В этой просьбе мне было отказано по совершенно необоснованной мотивировке. Это лишнее доказательство, как Г[лавная] в[оенная] прокуратура] не объективна ко мне. Она не хочет приобщить к моему следственному] делу положительные для меня документы и довольствуется теми неправдивыми и клеветническими показаниями, какие были получены следователями от моих недоброжелателей. Почему же такое пристрастие ко мне? В ряде других моих просьб аналогичного порядка также получил отказ. Этим именно объясняю тенденциозность прокуратуры и стремление последней довести меня до расстрела, несмотря на то что я такого сурового наказания не заслужил и врагом советского народа не был. Если бы я чувствовал такую вину, то никогда не беспокоил бы Вас. Поскольку огульно, искусственно включили меня в группу Б-Б и без основания сделали врагом советского народа, интересы которого защищал десятки лет, я и прошу Вашей пощады, иначе прокуратура несправедливо добьется своего желания так же, как следствие по моему делу проведено ею явно не объективно.
На допросе я дал вполне искреннее показание, говорил все то, что было мне известно, даже вскрыл кое-какие факты, которые не были известны следователям. Несмотря на это, последние все же остались недовольны моими показаниями, что я не говорил о своей вражеской работе в группе Б-Б. Как я могу говорить об этом, когда я ничего не знал и даже не подозревал о предательстве Б-Б так же, как и многие работники органов МВД, которые были все время в окружении Б-Б и продолжают работать и в настоящее время. Я же с ними, с этими предателями, не был связан и доступа к ним вообще не имел. Это можно доказать фактами, свидетелями. Занимая такое высокое положение в стране, имея сотни близко расположенных крупных работников во всесоюзном масштабе, разве Б-Б могли интересоваться моей личностью? Что я представлял для них? Какое у меня было положение? По всем признакам я был далек от них, потому и не знал о вражеской деятельности этих предателей.
Прокуратура не желает подвергать анализу все это обстоятельство и мою работу на протяжении 33 лет (в органах я больше работал без руководства Б-Б), она не желает вскрыть истинную причину допущенных мною тех или иных ошибок, но считается с моим культурным и общеобразовательным уровнем и придерживается формальной точки зрения, искусственно включая в треклятую группу Б-Б. С горечью сердца и тревогой за свою судьбу, за несправедливое отношение ко мне со стороны следственных] органов я обращаюсь к Вашей совести с просьбой разобраться в моем деле и не принести меня в жертву ради этих врагов. С ними я не был связан. Я выходец из низов. Благодаря советской власти и коммунистической партии из простого рабочего без соответствующего образования я дошел до руководителя среднего звена органов МВД. Меня Круглов и Серов хотели дальше выдвигать и перевести в Москву. Считался неплохим работником органов. Именно за хорошую общеполезную работу дважды (в 1946, 1950 гг.) был избран депутатом Совета Союза Верховного Совета СССР и десятки раз в местные Советы и руководящие партийные органы. Из 6 членов семьи — 5 человек с высшим образованием по разным специальностям. Все это благодаря советской власти. Я должен об этом констатировать, чтобы опровергать чудовищное мое обвинение. Если бы я принимал участие в группе Б-Б, то был бы изменником не только в отношении Родины и советской власти, но и по отношению своих детей, своих родных. Разве я мог позволить себе такое вероломство? Может ли быть такой отец, который предал бы своих родных и любимых детей? Таким подлецом я не мог бы быть. Я любил свою Родину так же, как и родных детей, которые воспитаны партией. Я не такой негодяй, чтобы забыть заботу партии обо мне и моих детей. В каких бы условиях я ни находился, вечно буду благодарен партии и советской власти.
Советскую власть я начал защищать активно с юношеских лет, когда не знал этих врагов. Еще в 1918 г. поступил добровольцем в Красную армию. В 1921 г. из Красной армии, будучи еще беспартийным, добровольно перешел в органы ЧК, чтобы принимать личное участие в укреплении советской власти в Азербайджане. Вам хорошо известно вооруженное сопротивление против молодой власти со стороны местной буржуазии, беков, кулаков под руководством иностранных разведок (Англии, Турции и т. д.). В этой борьбе, не считаясь с личным благополучием, с положением семьи и детей, я всегда находился в первых рядах. В какой бы тяжелый и опасный участок ни перебрасывали меня, всегда и везде оправдывал доверие партии. Это можно видеть по личному делу. Служить революции в рядах честных чекистов я считал смыслом жизни. Добровольно и навсегда остался в органах ЧК, потому что хотел быть частицей этого коллектива, чтобы активно защищать интересы советской власти. Моя ли вина, что несколько лет я находился в подчинении врагов Б-Б, как и многие сотни др. работников органов, которые работают и сегодня. Десятки лет я трудился не для этих врагов, о предательстве которых я не знал, а только и только для советской власти. Свыше 14 месяцев как я заключен в одиночную камеру Бутырской тюрьмы в ожидании смерти, хотя, повторяю, что такого сурового наказания я не заслужил. Но учитывая чисто формальное отношение следователей к моему делу, пришел к такому выводу с первых дней своего ареста. Но сколько ни ломали они головы, логику же не могут отрицать? Нельзя так грубо использовать создавшуюся ситуацию в связи с делом Б-Б, закрыв глаза на имеющиеся факты, полагаться только на фантазию и на этой основе сделать меня контрреволюционером, заговорщиком против советской власти. Фальсификатором следственных] дел или участником группы Б-Б я не был и никогда такого доказательства при объективном подходе у следователей не было и не будет, к каким бы хитростям они ни прибегали. И чувствуя явную несправедливость ко мне, я нахожусь в таком отчаянном положении и душевном страдан