Возникает необходимость проверить истинное политическое лицо всех лиц, коих Берия привез с собой, назначал и продвигал их по службе.
2. Некоторые факты о ходе боев в районе Орджоникидзе (Владикавказ) в ноябре 1942 года.
Северной группой войск командовал генерал Масленников И. И. В начале ноября 1942 года противник нащупал слабое место в нашей обороне в районе Нальчика, прорвал оборону и за двое суток узким коридором вышел к окраинам Орджоникидзе. Такое неожиданное появление противника нас удивляло. В ходе продвижения противник разогнал части 10-го стр[елкового] корпуса, который только что приступил к формированию в районе южнее селения Ардон. Командиром этого корпуса был назначен генерал Лавягин, для которого, как было известно, появление противника было неожиданным. Генерал Масленников И. И. отдал под суд генерала Лавягина.
Войска 9-й армии готовились к наступлению на Молгабег. Вследствие неожиданного прорыва немцев на Орджоникидзе наступление было отменено и 3-й стр[елковый] корпус спешно выдвигался в район Орджоникидзе для занятия рубежа обороны в районе поселка Кировский. Нам представлялось, что сил в группе войск было достаточно для быстрого и полного разгрома противника.
Кроме 3-го стр[елкового] корпуса в районе Орджоникидзе находились в резерве, как было известно, дивизия НКВД и 10-й гвардейский стр[елковый] корпус. Командир 3-го стр[елкового] корпуса полковник (ныне генерал, командующий При[волжским] ВО) Перекрестов предлагал нанести удар во фланг и тыл прорвавшейся группировки немцев. Командующий 9-й армией генерал Коратеев поддерживал это предложение командира 3-го стр[елкового] корпуса. Но, как было нам известно, генерал Масленников И. И. отверг его. 10-й гвардейский стр[елковый] корпус впоследствии был введен в бой лобовым ударом, завязался затяжной бой. В ходе напряженного боя в один из дней командир корпуса и начальник штаба были вызваны на командный пункт армии. Командарм генерал Коратеев развернул заранее заготовленную карту и указал нам рубеж для занятия войсками корпуса в случае отхода. Эта карта с рубежами, на которые должны отойти наши войска, видимо, была прислана из штаба группы войск. Мы все чувствовали и знали, что Масленников И. И. не мог терпеть такого способного и опытного командарма, как генерал Коратеев.
Руководство генерала Масленникова И. И. сводилось к постоянным угрозам расстрела. Были случаи, когда он своими действиями грубо компрометировал действия командиров соединений. Например, 3-му стр[елковому] корпусу была передана одна стрелковая дивизия (номер ее не помню), которая находилась в движении. Вместе с этим Масленниковым И. И. было приказано с утра следующего дня начать наступление.
День был короткий. Командир корпуса и штаб корпуса в ночь кануна наступления по частям разыскивали эту прибывающую дивизию. Естественно, к наступлению не были готовы. Однако генерал Масленников И. И. приказал наступать. Наступление было неудачным. Генерал Масленников приказал расследовать и пытался не виновных в этом наказать.
Заслуживает внимания и такой факт, когда затягивалась переброска 3-го стр[елкового] корпуса из-под Моздока под Новороссийск в состав Черноморской группы войск. После войны мне стало известно, что перегруппировка войск из Северной группы в состав Черноморской группы осуществлялась по замыслу товарища Сталина с целью отрезать отход немцев на Таманский полуостров. Как известно, с переброской опоздали, и замысел товарища Сталина не был выполнен, что потом, впоследствии, привело к большим ненужным потерям.
Я затрудняюсь делать какие-то определенные выводы о лицах и фактах, изложенных мною выше. Повторяю, мой долг, в связи с делом Берия, донести Вам.
Старший преподаватель
Высшей военной академии им. К. Е. Ворошилова
полковник Мельников
15.7.1953 г.
Пометы:
Доложено, [п.п.] [подпись неразборчива]
30. VII
Разослано:
тов. Хрущеву Н. С.
тов. Шаталину Н. Н.
тов. Круглову С. Н.
30. VII.53 г. [п.п.] [подпись неразборчива]
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 171. Д. 481. Л. 31–35. Копия. Машинопись.
№ 2.11
Письмо Е. А. Гнедина от 16 июля 1953 г. Г. М. Маленкову
В Президиум КПСС тов. Маленкову Георгию Максимилиановичу
от Гнедина Евгения Александровича, бывшего заведующего отделом печати Народного комиссариата иностранных дел, ныне ссыльного в Карагандинской области Казахской ССР, ст. Агадырь, Акчатаустрой.
Заявление
В связи с разоблаченнием антипартийной и антигосударственной деятельности Берия сообщаю сведения о его преступных действиях, выразившихся в том, что он лично в своем кабинете народного комиссара внутренних дел применял пытки для получения ложных показаний с целью обмануть партию и правительство.
Берия не удалось сделать меня орудием своего провокационного замысла. В течение четырнадцати лет, добиваясь реабилитации, я ссылался на неправильные методы следствия, но не решался до сегодняшнего дня в письменных заявлениях и даже кому-либо устно сообщить о личной причастности Берия к незаконным методам следствия. Я не называл имени Берия не только из-за недостатка мужества, но и из-за неправильно понимаемого чувства государственной и партийной дисциплины.
В ночь на 11 мая 1939 года, занимая должность заведующего отделом печати НКИД, я был арестован и доставлен в кабинет Кобулова — ближайшего сотрудника Берия. Я решительно отверг заявление Кобулова, что являюсь шпионом, и утром 11 мая был препровожден для пыток в кабинет Берия. Для того чтобы высказываемое мною обвинение не было голословным, я вынужден изложить некоторые подробности.
Меня посадили на стул против Берия, а по бокам поместились Кобулов и неизвестный мне работник следственной части. Кобулов доложил Берия, что я на ночном допросе «вел себя дерзко», и как только я, прервав Кобулова, заявил, что настаиваю на своей абсолютной невиновности, Кобулов с подручным, по сигналу Берия, стали с обеих сторон обрабатывать мою голову, как боксер — тренировочный мяч.
Затем меня, оглушенного, по команде того же Берия всесторонне обработали резиновыми дубинками. На вопросы Берия я повторял, что никаких преступлений не совершал.
После этого начальник тюрьмы Миронов привел меня в холодный карцер, где меня без одежды продержали некоторый срок, и вновь доставили в кабинет Берия. И снова Берия лично руководил избиениями, и снова на свои вопросы услышал от меня заявление о моей невиновности.
Затем меня подвергали избиениям в помещении следственной части больше суток (или несколько суток). В тех условиях я лишился возможности отличать смену дня и ночи.
Доведя меня до такого состояния, когда Кобулов совершенно всерьез заинтересовался, не страдаю ли я падучей (я ответил отрицательно, что и соответствует действительности), меня в третий раз привели в кабинет Берия. Он, конечно, был осведомлен о моем состоянии и, зная, что мне уже известно как содержание лживых показаний, которые пытались у меня исторгнуть, так и то, кого ему желательно оговорить, потребовал, чтобы я «признался».
Я сказал: «Я обязан говорить только правду: я ни в чем не виновен». На это Берия ответил: «Подобной философией вы только ухудшаете свое положение».
Ясно, что Берия не мог не убедиться в том, что в моем лице имеет дело с честным человеком, так как показаний от меня не получил, а предъявленные мне голословные и дикие посторонние показания были, несомненно, добыты либо с ведома и по приказу Берия, либо им самим в результате пыток и незаконных методов следствия.
Тем не менее Берия обрек меня на дальнейшее следствие, суд, лагерь, ссылку.
Поскольку цель настоящего заявления — сообщить данные о Берия, я здесь не касаюсь моего дела и моей судьбы. Повторяю только, что и на следствии, и на суде я опроверг обвинения в какой бы то ни было моей причастности к антисоветской деятельности в органах внешней политики и вообще — в какой бы то ни было преступной деятельности. Я вошел в тюрьму коммунистом и остался им по сегодняшний день.
[п.п.] Е. Гнедин
16 июля 1953 г.
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 171. Д. 481. Л. 36–40. Копия. Машинопись.
№ 2.12
Письмо В. Н. Зайчикова от 16 июля 1953 г. в ЦК КПСС
Секретно
Разослать членам
Президиума ЦК КПСС,
[п.п.] Н. Хрущев
16. VII.53r.
В связи с тем, что сейчас расследуется преступная деятельность Берия, считаю необходимым сообщить Центральному комитету следующее.
В январе 1953 г. секретариат ЦК КПСС направил меня на работу помощником] начальника] следственной части по особо важным делам МГБ СССР. В феврале с. г. Игнатьев, Гоглидзе, Коняхин (б[ывший] заместитель] начальника] следственной части) и я были вызваны товарищем Сталиным И. В. Я был вызван как один из участников составления проекта обвинительного заключения по делу Абакумова.
Тов. Сталин подверг представленный ему проект обвинительного заключения критике главным образом за то, что документ неубедительно показывал причины и процесс падения Абакумова.
При этом тов. Сталин сказал, что в обвинительном документе мы должны сказать правду, какой бы она ни была. Тов. Сталин говорил, что если за Абакумовым наблюдались порочащие его действия еще до выдвижения на пост министра, то и об этом надо сказать, не боясь того, что это может указать на ошибочность выдвижения Абакумова. Далее тов. Сталин сказал: «У нас кандидатура Абакумова не вызывала доверия. Назначили мы его по настоянию Берия. Вскоре после назначения членам Политбюро стало ясно, что Абакумов не на месте. Вот из-за такого отношения к подбору кадров я недолюбливаю Берия и не доверяю ему».
Должен добавить, что на всех стадиях рассмотрения в министерстве переработанного после указаний тов. Сталина проекта обвинительного заключения Гоглидзе стремился избавить документ от фактов, которые могли натолкнуть на мысль об ошибочности выдвижения Абакумова. В частности, Гоглидзе неоднократно предлагал исключить указание на то, что Абакумов в 1933 г. переводился из членов в кандидаты партии за нежелание ликвидировать свою политическую безграмотность.