4) Общеизвестно, что за границу командируются лучшие из советских людей по специальному отбору.
Горжусь тем, что в 1939 году после заключения советско-германского договора я был принят в Кремле И. В. Сталиным. Во время приема присутствовали В. М. Молотов, К. Е. Ворошилов, А. И. Микоян. Там же находился Берия.
После получения отцовского наставления я немедля выехал в Берлин, где работал в качестве советника посольства, руководя одновременно разведывательной работой.
Моя загранработа этого периода рассматривается следствием как весьма подозрительная деятельность, и все положительные факты моей работы за границей следователем Кавериным выхолащиваются, и записи протоколов допросов ведутся так, чтобы очернить меня. Не буду задерживать Вашего внимания, но приведу только один факт: меня обвиняют в том, что я отказал жене Эрнеста Тельмана в оказании помощи. Действительно, в декабре 1939 года к нам в посольство явилась женщина, назвавшая себя женой Тельмана, и просила оказать ей денежную помощь. Понятно, что мне надо было убедиться в правдоподобности ее заявления. Я запросил МВД СССР. Скоро я был вызван в Москву и был принят И. В. Сталиным, которому доложил подробно о всех обстоятельствах. Получив соответствующие указания, я по возвращении в Германию поехал в Гамбург (она проживала в Гамбурге), связался с ней и вручил указанную мне сумму в германских марках. А в протоколе все эти моменты обходятся.
И, наоборот, не имея никаких данных о моей вражеской работе за границей (и не могут иметь, потому что их нет), следствие занимается каким-то непонятным исследованием. Например, следствие интересуется:
А) говорил ли я заместителю Риббентропа Вайдзекеру о том, что владею грузинским, армянским и тюркским языками. Да, был такой грех — говорил. Но только не Вайдзекеру, а заведующему] Восточно-европейским отделом МИДа Германии Шлипу. С Шлипом встретился на одном из приемов дипломатического корпуса, и, как обычно в таких случаях, говорят обо всем и ни о чем, между прочим, был затронут и вопрос о знании языков;
Б) жил ли я в Берлине на частной квартире? Да, жил, ибо состав посольства и торгпредства с членами их семей составляли свыше одной тысячи человек, и мы, естественно, не имея своего жилищного фонда, прибегали к арендованию помещения у немцев как для жилья, так и для других нужд (детский сад и др.). Какую связь имеют эти вопросы к предъявленному мне чудовищному обвинению — свержение и захват власти, ломаю себе голову и не пойму
Нужно признать, что я тоже не без греха. Было бы наивно с моей стороны утверждать, что за 26 лет работы в органах советской разведки не было у меня ошибок и промахов. В частности, будучи в Берлине в 1940 году, я неудачно завербовал одного иностранного журналиста, который оказался одновременно агентом гестапо. Но его связь с нами ни в какой мере не принесла вреда государственной безопасности СССР. Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что о двурушничестве этого агента стало известно в 1945 году, и никто этим материалам до моего ареста, т. е. VI. 1953 года, значения не придавал.
Вторая моя ошибка, которую переживаю по сей день, следующая: в 1940 году, т. е. 14 лет тому назад, в Берлине во время делового разговора между мною и заместителем] торгпреда Будяковым возник спор. Он меня оскорбил в самой циничной форме, выругал меня по матери, я не выдержал и дал ему пощечину. Я тогда же признал эту глупость, был крепко выруган Берия, наказан по партийной линии. Вспоминая об этом, и сейчас краснеют у меня белки глаз. Но, к сожалению, этот факт опять-таки привязывают к заговорщицкой деятельности Берия и моей.
Можно продолжать описание фактов тенденциозного, необъективного ведения следствия, но я не смею утруждать Вас.
Николай Александрович! Я имел счастье быть у Вас три раза: 1) в 1939 году, когда Вы возглавляли Госбанк, при мне Вам звонил И. В. Сталин и попросил выдать мне 1/2 миллиона злотых да проведения одной нелегальной операции в Варшаве. На следующий день, получив у Вас эту сумму, я выехал в Варшаву и с честью выполнил данное мне задание; 2) В 1945 году Вы вместе с А. Я. Вышинским принимали меня в МИДе для направления в качестве советника в Германию к маршалу Жукову (кстати, этот факт в протоколах допроса следователем искажен до неузнаваемости), и 3) Поездка в Прагу в 1953 году в качестве члена правительственной делегации, о чем я доложил выше.
Говорят — чужая душа потемки, но прошу верить мне, что я не враг, не преступник. Мне 47 лет, из них 26 лет, т. е. самые лучшие годы своей жизни, я отдал служению нашему государству, нашей партии, которая меня вырастила и вывела на широкую дорогу. Я не был карьеристом, не забегал вперед, но старался и не отставать и всегда шел в ногу с советским народом. В быту был скромен. Об этом свидетельствуют материалы по моему личному делу.
Но до слез обидно, когда, не совершив никакого преступления, сидишь в одиночной камере, и угроза казни и разорение семьи висит над тобой как дамоклов меч. Вот уже 7 месяцев я ежеминутно чувствую приближение смерти. Почему я подвергаюсь таким моральным испытаниям? Я прошу, умоляю следователя сказать мне, в чем заключается моя конкретная преступная деятельность, в чем моя заговорщицкая связь с Берия, какие мои деяния были направлены на свержение и захват власти.
На все эти вопросы на протяжении всего следствия, кроме саркастической улыбки следователя, ничего не встречаю.
Наконец, 3/IIL53 года следователь Каверин заявил, что я при всех случаях буду судим, а основанием для моего предания суду послужит обвинительное заключение по делу Берия.
Неужели будет допущена подобная несправедливость? При подобной практике можно арестовать и судить любого сотрудника МВД, имевшего отношение к Берия и выдвинутого им на руководящую работу. Ведь почти весь руководящий состав аппарата МВД в центре и периферии, работающий в настоящее время, был выдвинут после 1933 года, и было бы клеветой сказать, что они имели отношение к преступной деятельности Берия. Следовательно, надо исходить не из внешних, формальных признаков, а из конкретной враждебной работы против партии и государства, ибо речь идет о жизни или смерти.
Я не прошу снисхождения. Я молю только о справедливости, поэтому и обращаюсь к Вам. Если бы я чувствовал за собой какой-либо преступный грех, не посмел бы написать Вам настоящее письмо.
Прошу Вас поручить объективно разобраться в моем деле.
Прошу Вас поручить поговорить со мной для обоснования моего заявления целым рядом других фактов о тенденциозности и необъективности следствия.
Живу надеждой, что моя скромная просьба будет удовлетворена.
Был бы бесконечно счастлив, получив извещение о Вашем реагировании на мое заявление.
Арестованный А. Кобулов
7 января 1954 г.
Бутырская тюрьма.
Верно: [п.п.] Баранников
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 171. Д. 487. Л. 198–205.
Именной комментарий
Атакишиев Ага Салим Ибрагим Оглы (1903–1970)
Родился в г. Баку в семье боцмана.
В органах государственной безопасности с 1926 г.
В 1941 г. — заместитель наркома внутренних дел Азербайджанской ССР по милиции.
1942–1943 гг. — начальник ОО НКВД Бакинской армии ПВО.
1943–1950 гг. — замнаркома, замминистра ГБ Азербайджанской ССР.
Генерал-майор (1945).
1950–1953 гг. — министр внутренних дел АзССР.
1954 г. — замминистра внутренних дел Аз АзССР.
В 1954 г. уволен «по фактам дискредитации».
В 1955 г. арестован и лишен звания генерал-майора; приговорен на процессе по делу М. Д. Багирова к 25 годам лишения свободы. Освобожден из заключения в Коми АССР в 1970 г.
Багиров Мир Джафар Аббасович (1896–1956)
Родился в г. Куба Азербайджанской ССР.
1921–1927 гг. — председатель ЧК, затем нарком внутренних дел и одновременно заместитель председателя СНК Азербайджанской ССР.
1927–1929 гг. — начальник Закавказского управления водного хозяйства, председатель правления Закавказского сельскосоюза.
1929–1930 гг. — председатель Азербайджанского ГПУ.
1930–1932 гг. — слушатель курсов марксизма-ленинизма при ЦИК СССР.
1932–1933 гг. — председатель СНК Азербайджанской ССР.
1933–1953 гг. — первый секретарь ЦК КП Азербайджана, одновременно в апреле — июле 1953 г. — председатель Совмина Азербайджанской ССР.
С октября 1953 г. — заместитель начальника объединения «Куйбышевнефть» Министерства нефтяной промышленности СССР
В марте 1954 г. арестован и в мае 1956 г. расстрелян по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР
Берия Лаврентий Павлович (1899–1953)
Родился в с. Мерхеули Сухумского округа Кутаисской губернии в семье крестьянина.
Член РСДРП(б) с марта 1917 г.
Август — октябрь 1920 г. — управляющий делами ЦК КП(б) Азербайджана.
Октябрь 1920–1921 гг. — ответственный секретарь Чрезвычайной комиссии по экспроприации буржуазии и улучшению быта рабочих в Баку.
1921–1922 гг. — заместитель начальника, затем начальник секретнооперативного отдела и одновременно заместитель председателя Азербайджанской ЧК.
1922–1924 гг. — начальник секретно-оперативной части и заместитель председателя Грузинской ЧК.
1924–1927 гг. — начальник секретно-политического отдела полномочного представительства ОГПУ в ЗСФСР.
Декабрь 1926 — март 1931 гг. — председатель ГПУ Грузинской ССР и заместитель председателя ГПУ ЗСФСР.
Март — ноябрь 1931 г. — председатель Закавказского ГПУ и представитель ОГПУ СССР в ЗСФСР.
Октябрь 1931 — август 1938 гг. — первый секретарь ЦК КП(б) Грузии. Одновременно с ноября 1931 г. — второй, а в октябре 1932 — апреле 1937 гг. первый секретарь Закавказского крайкома ВКП(б).
С 1938 г. — в НКВД СССР: первый заместитель наркома (август — ноябрь 1938 г.) и одновременно начальник Главного управления госбезопасности (сентябрь — декабрь 1938 г.).
Ноябрь 1938 — декабрь 1945 гг. — нарком (министр) внутренних дел СССР.