Б. и Меркулов. Берия поручил нам троим выполнить строго секретную операцию по уничтожению двух лиц, которые являются шпионами. Тогда же у Берия или Кобулова был разработан план ликвидации этих лиц. Во всяком случае, этот план был утвержден Берия. Старшим группы был назначен Церетели. Согласно этому плану мы получили вагон с салоном. Начальник внутренней тюрьмы привез двух арестованных, мужа и жену, которые были помещены в разные купе. Двери этих купе держали приоткрытыми, и я, Церетели и Миронов поочередно сторожили арестованных в коридоре. В этом вагоне вы следовали с поездом из Москвы в Тбилиси, а затем далее на Батуми. В пути на одном из перегонов за Тбилиси Миронов и Церетели убили арестованных ударами молотков по затылку. Сначала мною был выведен из купе в салон арестованный мужчина, который в салоне был убит Церетели и Мироновым, а затем таким же порядком мною в салон была доставлена арестованная гражданка, которая ими же была убита.
На одном из полустанков на рассвете нас встретил с двумя автомашинами Рапава. Мы вынесли трупы и, поместив их в одну из машин, отвезли на дорогу к обрыву у крутого поворота дороги. Шофер на ходу выскочил, а машина с трупами свалилась в обрыв и разбилась. После этого мы уехали с места происшествия, и все остальное по инсценировке автомобильной катастрофы и ее расследованию организовал Рапава.
ВОПРОС: О результатах выполнения задания вы докладывали Берия и Кобулову?
ОТВЕТ: О результатах выполнения задания Церетели докладывал Берия и Кобулову. Сам я, возможно, разговаривал с Кобуловым о том, как была выполнена эта операция.
ВОПРОС: Какие поощрения вы имели от Берия за эту операцию?
ОТВЕТ: Весной 1940 г. я был награжден орденом «Красное Знамя». Мне тогда не говорили, за что я награжден. Возможно, что я был награжден орденом за эту операцию.
ВОПРОС: Скажите, Влодзимирский, откровенно, не вы ли являлись старшим в этой группе и не вы ли лично убили арестованную гражданку Бовкун-Луганец Нину Валентиновну?
ОТВЕТ: Старшим в группе был не я, а Церетели. Гр[ажданку] Бовкун-Луганец, фамилию которой я теперь вспомнил, убивал не я. Однако я принимал участие в этом деле ликвидации мужа и жены Бовкун-Луганец.
ВОПРОС: Вам оглашаются выдержки из показаний Церетели от 1 сентября 1953 г. Церетели показал:
«Старшим в этом деле был Влодзимирский. Я помню, что вагон был необычным, в вагоне был даже салон, всего нас в вагоне было пять человек — нас трое и мужчина с женщиной, последние ехали в разных купе. Не доезжая г. Кутаиси, мы ликвидировали этих лиц. Влодзимирский молотком убил женщину, а я молотком ударил по голове мужчину, которого затем третий наш сотрудник придушил. Этот же сотрудник сложил затем тела в мешки и переложили на автомашину. Рапава же в соответствии с полученным заданием организовал автомобильную «катастрофу»… Что это были за лица, которых мы ликвидировали, я не знаю. После выполнения задания Влодзимирский мне рассказывал, что это были муж и жена, что этот человек работал где-то за границей…»
Вы подтверждаете показания Церетели?
ОТВЕТ: Я утверждаю, что старшим в нашей группе был Церетели, который знал местные условия и тогда был старше меня по званию. Возможно, что я передавал Церетели то, что мне рассказывал о них Кобулов Б. Я помню, что я спрашивал Кобулова после ухода от Берия о том, чем вызвана ликвидация этих лиц. Кобулов мне разъяснил, что эти лица — Бовкун-Луганец и его жена — работали за границей, являются крупными шпионами и что их ликвидация необходима для дезинформации иностранной разведки, чтобы она не знала, что Бовкун-Луганец и его жена были арестованы.
Я входил в группу и принимал участие в ликвидации Бовкун-Луганец и его жены, но сам я ее не убивал, а в это время наблюдал за тем, чтобы никто из железнодорожников не прошел к нам в вагон из другого вагона. Трупы мы выносили, взяв их под руки, и в мешки их не прятали.
ВОПРОС: В каких убийствах по заданию Берия и Кобулова и вместе с кем вы еще участвовали?
ОТВЕТ: Я не участвовал в других случаях ликвидации граждан, а этот случай я не считал убийством, а рассматривал его как оперативное задание. Берия упоминал, что это строго секретное правительственное задание.
Записано с моих слов правильно и мною прочитано.
Влодзимирский
Допрос окончен в 14 час. 40 мин.
Допросил: ст[арший] пом[ощник] главного военного прокурора полковник юстиции Иванов
Верно: [п.п.] Майор административной] службы Юрьева
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 171. Д. 467. Л. 201–205. Копия. Машинопись.
№ 1.94
Копия протокола допроса свидетельницы Р. Ф. Мелиховой от 7 сентября 1953 г.
Совершенно секретно
Товарищу Маленкову Г. М.
Представляю копию протокола допроса свидетельницы Мелиховой Раисы Федоровны от 7 сентября 1953 года.
Приложение: на 5 листах.
[п.п.] Р. Руденко
9 сентября 1953 г.
№ 275/ссов
Помета:
Обложку с росписями об ознакомлении —
см. записку от 18.IX. [19]53 г. № 310/ссов
Протокол допроса свидетеля
1953 года, сентября 7 дня, помощник генерального прокурора СССР Смирнов допросил с соблюдением ст. 162–168 УПК РСФСР в качестве свидетеля
Мелихову Раису Федоровну, 1908 года рождения, уроженку г. Ровно УССР, паспорт XXXI-СУ № 742683, выдан 14.VI.1952 года 9-м отделением милиции г. Москвы; замужем, имеет троих детей; русская, служащая, с незаконченным высшим образованием — МВТУ имени Баумана (три курса); с обвиняемым посторонняя; из семьи служащего; не судившуюся, беспартийную, проживающую в Москве, Мытная ул., д. 23, кв. 313, тел. В-2-59-52.
ПОДПИСКА: В соответствии со ст. 164 УПК следователь меня предупредил об уголовной ответственности за отказ от дачи показаний и за дачу заведомо ложных показаний.
Мелихова
Мой муж И. М. Кедров служил в Иностранном отделе НКВД СССР, занимаясь вопросами разведывательной работы по странам Ближнего Запада — Германия, Австрия, Венгрия. Осенью 1938 года муж неожиданно для него был переведен с этой работы в систему ГУЛАГ а и направлен на работу в один из лагерей в Ныроб (насколько помнится, без определенного назначения, на усмотрение администрации лагеря). Муж дружил с сотрудником НКВД В. Голубевым (по существу, Голубев являлся членом нашей семьи; с 1935–1936 гг. Голубев жил с нами вместе). Голубев работал в КРО НКВД, занимаясь вопросами контрразведки по тем же странам Ближнего Запада, которыми занимался и мои муж.
После того как муж был направлен на работу в Ныробский легерь, Голубев предложил поговорить со своей приемной матерью, старой коммунисткой-подпольщицей Батуриной. Батурина являлась женой одного из редакторов «Правды» в дореволюционное время — Батурина. Последние годы Батурина тяжело болела, в течение восьми лет лежала в постели.
Батурина обещала Голубеву поговорить об Игоре с одним из руководящих работников, не знаю, выполнила ли она это обещание, но через некоторое время И. М. Кедров был переведен обратно в Москву и возвращен на работу в ИНО.
Голубев продолжал все время работать в контрразведке. Мне известно, что Голубев был принят Берия, который, очевидно, знал Голубева по семье бывшего председателя Закавказской] ЧК Могилевского (родная мать Голубева была второй женой Могилевского). Во всяком случае, Голубев был обласкан Берия и, несмотря на молодость (1913 года рождения), назначен на должность начальника отделения.
Мне известно, что с течением времени у моего мужа и у Голубева зародились подозрения в отношении Берия. Из отдельных реплик мужа и Голубева я поняла, что эти подозрения вызваны проводившейся Берия линией на разрушение нашей разведывательной сети в Германии. Муж говорил, что в случае войны с гитлеровской Германией там не останется ни одного нашего агента. На чем основывались эти выводы мужа, я не знаю. Кроме того, недовольство и подозрения у мужа и Голубева вызывало и то, что после прихода Берия на должность народного комиссара внутренних дел СССР методы работы остались такими же, как и при Ежове.
Мне известно также, что Берия вызывал к себе моего мужа и Голубева и между ними состоялся какой-то крупный неприятный разговор. Мой муж об этом разговоре ничего мне не сообщил, но Голубев сказал как-то, что Берия на него кричал, а Голубев ответил ему якобы: «Не кричите на меня. Вы такой же коммунист, как и я», после чего вышел из кабинета, хлопнув дверью.
В начале февраля 1939 года мой муж и Голубев были уволены из органов НКВД. Еще до своего увольнения муж и Голубев решили написать заявление в ЦК ВКП(б), высказав в этом заявлении свои подозрения по поводу Берия. Они начали писать это заявление до увольнения из органов НКВД, но закончили его и отправили в ЦК уже после увольнения.
Заявление они писали, тщательно конспирируясь, печатали его на пишущей машинке сами.
Однажды, когда муж пошел мыться в ванну, я в кармане его гимнастерки обнаружила начало этого заявления. Оно было адресовано в ЦК ВКП(б) на имя товарища Сталина. Мне стало неудобно читать это заявление, и я делать этого не стала. Составляя заявление, муж и Голубев ходили к М. С. Кедрову советоваться. Вернувшись от М. С. Кедрова, Голубев рассказал мне, что у Кедрова хранится какая-то тетрадка с записями, компрометирующими Берия; о содержании этих записей я ничего не знаю.
Голубев обращался с просьбой к Батуриной — передать И. В. Сталину это заявление через знакомого ей руководящего работника, но она отказалась это сделать.
И муж, и Голубев, после того как заявление было ими написано, очень нервничали и опасались худшего: муж прямо говорил, что они могут быть физически уничтожены (вспоминаю, например, что муж говорил «может «случайно» наехать автомашина на улице или «случайно» свалиться кирпич»). Заявление, адресованное в КПК при ЦК ВКП(б), муж просил передать свою мать, старую коммунистку, члена партии с 1901 года — Кедрову. Он просил ее сделать это максимально конспиративно, и Кедрова, взяв от Игоря заявление, спрятала его у себя на груди. Заявление, адресованное в ЦК ВКП(б) на имя товарища Сталина, должен был передать в экспедицию ЦК В. Голубев. Уйдя из дома для того, чтобы передать заявление, он задержался, и это вызвало у моего мужа крайнее беспокойство, — он считал, что Голубева убили.