[1121]. А в начале января 1982 года по факту ограбления И. Н. Бугримовой было возбуждено уголовное дело и арестован актер театра «Ромэн» Б. И. Буряца, в квартире которого и нашли ее бриллианты. И хотя это дело имело уголовный характер, оно сразу было взято под контроль Отделом административных органов ЦК во главе с генералом Н. И. Савинкиным, и, если верить Э. А. Хруцкому и Р. А. Медведеву, следствие по нему было сразу изъято из ведения МУРа и передано КГБ, где его куратором почему-то стал именно генерал армии С. К. Цвигун[1122]. Между тем, как уже было сказано выше, такой гипотетической встрече не суждено было состояться. И не только потому, что ушел из жизни М. А. Суслов, но и потому, что неделей раньше скончался сам генерал армии С. К. Цвигун.
Как утверждает его внучка Виолетта Владиславовна Ничкова, осенью 1981 года ее дед лег на плановую диспансеризацию в ЦКБ, во время которой его дочь (кстати, кандидат медицинских наук) и сын, приехавшие навестить отца, сразу отметили его «угнетенное психологическое состояние» и «шалящую вегетатику». А затем он подхватил еще и острое респираторное заболевание, в результате чего стал терять голос и с ноября уже не появлялся на работе. Причем, по замечанию той же В. В. Ничковой, ее деда лечили не только от простуды, но и «большим количеством нейролептиков, антидепрессантов и снотворных», еще больше подавлявших вегетативную нервную систему[1123]. Хотя при этом, если судить по «Записям секретарей приемной Л. И. Брежнева», сам С. К. Цвигун, находясь на больничном, не менее 10 раз говорил с генсеком по его рабочему кремлевскому телефону, в частности 5, 12, 20 и 22 октября, 18 ноября и 6, 10, 14, 17 и 19 декабря 1981 года[1124]. Причем, что любопытно, в дневнике Л. И. Брежнева буквально за день до гибели его давнего товарища, 18 января 1982 года, появилась такая запись «Цвигун С. К. — через 7 дней»[1125]. О чем говорила данная запись — трудно установить. Возможно, речь шла об их предстоящей встрече, но уже не 22, а 25 января: вероятно, в этот день С. К. Цвигун после продолжительной болезни должен был наконец выйти на работу, а может быть, речь шла вообще о чем-то другом.
Как бы то ни было, но днем 19 января 1981 года С. К. Цвигун совершенно неожиданно уехал из «Барвихи», где проходил реабилитацию, на свою дачу в правительственном поселке Усово, и примерно в 16 часов 15 минут там его и нашли с простреленной головой на садовой дорожке. Что же произошло в этот роковой день — не ясно до сих пор. Кто-то, например его близкие коллеги по КГБ генералы армии Ф. Д. Бобков и В. А. Крючков, уверяет, что С. К. Цвигун якобы сам застрелился из своего табельного пистолета, поскольку уже не мог терпеть жуткие боли, связанные с рецидивом онкологического заболевания[1126]. О том, что проблемы с онкологией стали причиной самоубийства С. К. Цвигуна, писал и академик Е. И. Чазов[1127]. Хотя эту версию категорически опроверг его лечащий врач, знаменитый специалист по торакальной хирургии академик М. И. Перельман, который еще в 1971 году успешно прооперировал С. К. Цвигуна по поводу рака легкого и буквально за три недели до его гибели принимал участие в консилиуме врачей, установивших отсутствие рецидива рака легких и каких-либо метастаз в мозг у их пациента[1128]. Другие авторы, в частности А. М. Буровский, ссылаясь на мемуары генерала КГБ В. Е. Кеворкова, утверждают, что С. К. Цвигун покончил жизнь самоубийством на следующий день после того, как его вызвали в ЦК и представили неопровержимые доказательства его причастности к коррупции, в том числе получению крупных взяток[1129]. Третья группа авторов, в частности небезызвестный сказочник Р. А. Медведев, говорит о том, что С. К. Цвигун пустил себе пулю в лоб после крайне эмоционального разговора с самим М. А. Сусловым, который якобы потребовал от него прекратить расследование «бриллиантового дела», в котором замаячило имя дочери генсека Г. Л. Брежневой[1130]. И, наконец, четвертая группа авторов, склонных к созданию различных конспирологических версий, в частности В. М. Легостаев и Л. Н. Сумароков, утверждает, что генерал С. К. Цвигун был тихо застрелен чуть ли не по личному указанию Ю. В. Андропова каким-то наемным убийцей — то ли агентом, то ли штатным сотрудником КГБ[1131]. Более того, Л. Н. Сумароков уверяет, что накануне гибели С. К. Цвигуна у него состоялся личный разговор с Ю. В. Андроповым, но «мы едва ли узнаем», о чем был этот разговор.
В связи с этим обстоятельством обычно вспоминают имена двух человек, последними видевших еще живого генерала С. К. Цвигуна: его личного помощника А. А. Волкова, приезжавшего тем же днем в «Барвиху», и водителя спецгаража П. А. Чернова, который то ли лично застрелил своего «клиента», то ли дал ему свой табельный пистолет, из которого тот застрелился сам. Однако эту версию напрочь отвергает внучка С. К. Цвигуна В. В. Ничкова, которая, ссылаясь на свидетельство своего родного дяди Михаила Семеновича Цвигуна, говорит о том, что в его присутствии сам Ю. В. Андропов, приехавший на место гибели своего первого заместителя, тихо, но вполне отчетливо сказал ему: «Я им Цвигуна не прощу». Как бы то ни было, но никакого реального расследования по факту гибели С. К. Цвигуна проведено так и не было, а его семья получила на руки свидетельство о смерти, где в графе «причина» значилось: «острая сердечная недостаточность»[1132]. Причем уже в наше время все попытки В. В. Ничковой получить какие-либо документы, связанные с болезнью ее деда и реальными обстоятельствами его ухода из жизни, до сих пор не увенчались успехом.
21 января 1982 года в «Правде» и ряде других центральных газет появился некролог С. К. Цвигуну, подписанный только четырьмя членами Политбюро ЦК: Ю. В. Андроповым, К. У. Черненко, Д. Ф. Устиновым и М. С. Горбачевым, — а также одним кандидатом в члены Политбюро — Г. А. Алиевым. Далее по списку шли подписи Управделами и заведующего Отделом административных органов ЦК Г. С. Павлова и Н. И. Савинкина, министров внутренних дел и гражданской авиации Н. А. Щелокова и Б. П. Бугаева, а затем — всех заместителей председателя и других членов Коллегии КГБ. При этом многие «эксперты»[1133] отметили, что в этом некрологе «не хватало нескольких высоких подписей», в том числе «самого Л. И. Брежнева и М. А. Суслова, что… вызвало много недоуменных суждений и спекуляций». Например, генерал армии Ф. Д. Бобков утверждал, что Л. И. Брежнев, потрясенный этой трагедией, так и «не решился подписать некролог самоубийце». А сусловский зять Л. Н. Сумароков высказал довольно сомнительную догадку, что это было дело рук Ю. В. Андропова, который якобы убедил генсека не ставить свою подпись под этим некрологом. Что же касается подписи М. А. Суслова, то она, по утверждению того же Л. Н. Сумарокова, «и не могла появиться», поскольку в тот момент М. А. Суслов «уже сам находился в состоянии клинической смерти».
Однако в данном случае Л. Н. Сумароков явно «заговорился». Во-первых, по его же словам, его тесть впал в состояние клинической смерти только вечером 21 января, а этот некролог был опубликован в утренних газетах. И, во-вторых, подписи под этим некрологом, конечно, «собирали» заранее, т. е. не позднее 20 января, когда М. А. Суслов был еще жив и здоров. А это значит, что либо он не стал ставить свою подпись по какой-то другой причине, либо его просто не просили об этом. И данное обстоятельство ставит под сомнение всю дальнейшую версию событий, связанных со смертью М. А. Суслова, которую излагают сам Л. Н. Сумароков, P. М. Суслов, В. М. Легостаев и другие авторы[1134].
По их версии, вечером 21 января 1982 года, накануне выписки М. А. Суслова из ЦКБ, его новый лечащий врач Лев Александрович Кумачев принес своему пациенту какое-то новое лекарство, и через час после его приема в присутствии Майи Михайловны Сусловой, пришедшей собрать отца перед выпиской, у него произошел обширный инсульт мозга, сразу приведший к клинической смерти. Формально еще три дня, до 25 января 1982 года, т. е. до официальной даты кончины М. А. Суслова, его держали в реанимации на аппарате искусственного дыхания, однако реально он перестал жить практически сразу после «приема роковой таблетки». При этом данные авторы акцентируют внимание на двух, как им кажется, очень подозрительных фактах. Во-первых, сразу после смерти М. А. Суслова, нахватавшись выхлопных газов в своем гараже, ушел из жизни его врач Л. А. Кумачев, а во-вторых, буквально накануне сусловского инсульта от дежурства был отстранен его старый порученец подполковник М. Я. Чеченкин, который работал с ним со времен самого И. В. Сталина.
На первый взгляд, такая версия событий выглядит вполне логично, однако на самом деле она противоречит их же построениям. Если предположить, что М. А. Суслов и генерал С. К. Цвигун действительно должны были встретиться с Л. И. Брежневым 22 января, то их неожиданный и почти одновременный уход из жизни должен был сразу насторожить генсека, поскольку по логике вещей третьей жертвой андроповского заговора должен был стать именно он. Однако Л. И. Брежнев за эту неделю не только несколько раз говорил с главой КГБ по телефону и дважды принимал его в своем рабочем кабинете в Кремле, но даже 25 января «получил от Ю. В. — желтенькие»[1135]