В той же части были сделаны и вполне конкретные оргвыводы, которые на первый взгляд выглядели более чем странно. Во-первых, с должности Первого секретаря ЦК КПУ был снят Леонид Григорьевич Мельников, сменивший на этом посту H. С. Хрущева еще в декабре 1949 года, при котором именно он, как известно, занимал должность второго секретаря ЦК КП(б)У. Кроме того, было принято решение вывести его и из состава кандидатов в члены Президиума ЦК и «отозвать в распоряжение ЦК». Во-вторых, новым Первым секретарем ЦК КПУ был «рекомендован» Алексей Илларионович Кириченко, который с того же декабря 1949 года был вторым секретарем ЦК КП(б)У. Обычно эту странную ротацию объясняют тем, что, дескать, первый был русским, а второй — украинцем. Но это объяснение просто смехотворно, так как Л. Г. Мельников был уроженцем Черниговской губернии и более десяти лет проработал в Украинской ССР, в том числе почти пять лет секретарем Сталинского обкома КП(б)У. Кроме того, тот же А. И. Кириченко был не менее повинен в той политике ЦК КПУ, которая в первом пункте данного Постановления была признана «неудовлетворительной». А посему реальная подоплека всей этой рокировки была очевидна многим, если не всем: за ней стоял не столько Л. П. Берия, сколько H. С. Хрущев. Именно с ним А. И. Кириченко очень плотно работал более семи лет: сначала заведующим сектором кадров и заведующим Промышленным отделом ЦК КП(б)У (1938–1941), позднее секретарем ЦК КП(б)У по промышленности (1941–1944) и членом Военного совета Юго-Западного и Донского фронтов (1941–1943) и, наконец, секретарем ЦК КП(б)У по кадрам (1944–1945).
Аналогичный характер носило и второе Постановление Президиума ЦК, в котором «работа ЦК КП Литвы и Совета Министров Литовской ССР по укреплению советской власти» была признана «неудовлетворительной». Хотя в данном Постановлении было несколько важных отличий. Во-первых, было указано на то, что «основной ошибкой» республиканского руководства стало фактическое перепоручение важного дела «ликвидации буржуазно-националистического подполья органам государственной безопасности», которые в основном свели все «дело к массовым репрессиям и чекистско-войсковым операциям». Однако эти операции не приносят должного эффекта, поскольку до сих пор не обезглавлено антисоветское подполье, не пойманы главари подпольных центров и не пресечены их активные мероприятия против советской власти. Во-вторых, было указано на то, что «главной задачей Литовской парторганизации на ближайший период» является «подготовка, выращивание и широкое выдвижение литовских кадров во все звенья партийного, советского и хозяйственного руководства». Более того, было прямо указано на необходимость отмены порочной «практики назначения заместителями председателя Совета Министров Литовской ССР и выдвижения вторыми секретарями районных и городских комитетов партии, а также заместителями председателей исполкомов Советов… работников не из литовских национальных кадров», а всех освобожденных «номенклатурных работников, не знающих литовского языка, отозвать в распоряжение ЦК». В-третьих, было жестко указано отменить ведение всего «делопроизводства во всех партийных, государственных и общественных организациях Литовской ССР на не литовском языке, обеспечив для районов с польским населением ведение местного делопроизводства на польском языке», а заседания Совмина, Бюро и пленумов ЦК КП Литвы, а также городских и районных комитетов партии и исполкомов Советов депутатов трудящихся проводить на литовском языке». При этом, как ни странно, в отличие от Украинской ССР, каких-либо кадровых решений в отношении высших республиканских руководителей принято не было. Первый секретарь ЦК КП Литвы Антанас Юозович Снечкус оставался на своей должности еще более 20 лет, вплоть до своей кончины в январе 1974 года. А глава правительства Мечисловас Александрович Гедвилас был отправлен в отставку только в середине февраля 1956 года, прямо в день открытия XX съезда КПСС.
Чуть позже, 12 июня 1953 года, было принято аналогичное Постановление «О положении в Белорусской ССР», которое, кстати, обсуждали и одобрили всего пять членов Президиума ЦК: руководящая четверка в лице Л. П. Берии, Г. М. Маленкова, В. М. Молотова и H. С. Хрущева, а также К. Е. Ворошилов[267]. Данное Постановление Президиума ЦК, в отличие от первых двух, носило куда менее острый характер, поскольку руководство Белорусской ССР было обвинено только в двух главных прегрешениях: 1) в неудовлетворительной работе «с выдвижением белорусских кадров (особенно из западных областей — Е. С.) на работу в центральные, областные, городские и районные партийные и советские органы» и 2) в «серьезных недостатках в деле колхозного строительства». Но тем не менее и в данном случае было принято важное кадровое решение: «1) освободить т. Патоличева Н.С. от обязанностей первого секретаря ЦК КП Белоруссии, отозвав его в распоряжение ЦК КПСС» и «2) рекомендовать первым секретарем ЦК КП Белоруссии т. Зимянина М. В., члена ЦК КПСС, быв(шего). второго секретаря ЦК КП Белоруссии, освободив его от работы в Министерстве иностранных дел СССР».
Однако, как известно, в отличие от Украинской ССР, кадровая рокировка в Минске так и не состоялась, но ее подоплека буквально через месяц стала известна всем членам Президиума ЦК. Дело в том, что после ареста Л. П. Берии 15 июля 1953 года Михаил Васильевич Зимянин, занявший всего месяц назад должность заведующего IV Европейским отделом МИД СССР, направил по поручению H. С. Хрущева письмо на его имя, в котором подробно описал все обстоятельства и содержание своих (двух телефонных и одного приватного) разговоров с поверженным главой МВД СССР[268]. Из этого письма прямо следовало, что лично Л. П. Берия стал инициатором снятия «русского» H. С. Патоличева, который, по его мнению, был «плохим руководителем» и «пустым человеком», и назначения на освобождавшийся пост «белоруса» М. В. Зимянина. Именно он, опираясь на белорусских чекистов и нового главу республиканского МВД полковника М. Ф. Дечко, и должен был в срочном порядке «поправить ситуацию в республике». Как вспоминал тогдашний первый секретарь Минского горкома ВЛКСМ Б. П. Павленок, М. В. Зимянин, которого хорошо знали и уважали в Белоруссии, прибыл в Минск за пару дней до Пленума ЦК в полной убежденности, что все «пройдет как по нотам». Но на самом Пленуме «все карты спутал» первый секретарь Витебского горкома Иван Евтеевич Поляков, «предложивший вопрос об освобождении Патоличева снять с повестки дня, а решение ЦК КПСС считать ошибочным». Почти все члены белорусского ЦК поддержали это выступление и стали с тревогой ждать ответной реакции Москвы. Но ее не последовало, поскольку буквально через пару дней был арестован сам Л. П. Берия[269].
Вечером того же дня тем же составом членов Президиума ЦК было принято аналогичное Постановление «О положении в Латвийской ССР», которое уже готовилось лично H. С. Хрущевым. Правда, как и в случае с Литовской ССР, обошлось без крупных кадровых решений: Первый секретарь ЦК КП Латвии Ян Эдуардович Калнберзинь и председатель Совета Министров Латвийской ССР Вилис Тенисович Лацис, занявшие свои руководящие посты еще летом 1940 года, сохранили их до конца ноября 1959 года. Правда, еще в конце мая 1953 года, в период подготовки данного Постановления, Л. П. Берия сменил главу республиканского МВД и вместо «украинца» Н. К. Ковальчука назначил новым министром «латыша» И. Д. Зуяна. Кстати, тогда же в недрах аппарата ЦК началась подготовка еще двух аналогичных Постановлений Президиума ЦК — по Эстонской и Молдавской ССР[270], однако, как известно, они так и остались на бумаге из-за скорого ареста Л. П. Берии.
Причем надо сказать, что все утвержденные Постановления, направленные сразу в республиканские ЦК, также «сопровождались» записками Л. П. Берии, который, особо настаивая на этом, явно желал подчеркнуть свою личную роль в их подготовке и принятии. Между тем, как явствуют источники[271], лично Г. М. Маленков отговаривал его от столь опрометчивого шага, который чуть позже уже низложенный «лубянский маршал» сам назвал «глупостью и политическим недомыслием».
Параллельно с решением национального вопроса Л. П. Берия стал проявлять повышенную активность и в своей традиционной и любимой «вотчине» — в Спецкомитетах по атомному проекту и ракетной технике. Как считают ряд историков (Ю. Н. Жуков, Д. В. Кобба[272]), именно «лубянский маршал» без санкции ЦК отдал личное распоряжение на проведение испытаний новейших образцов военной техники. В частности, речь шла об испытании на полигоне Капустин Яр модифицированной крылатой ракеты 10Х, созданной в ОКБ-51 под руководством В. Н. Челомея по проектам комплексов ПВО «Комета» и «Беркут», и об испытании на Семипалатинском полигоне водородной бомбы «Слойка» (РДС-6с), над созданием которой еще с весны 1950 года в КБ-11 (Арзамас-16) активно работала целая группа физиков-ядерщиков, в том числе Ю. Б. Харитон, И. Е. Тамм, Я. Б. Зельдович, А. Д. Сахаров, Ю. А. Романов и ряд других специалистов. Однако их оппоненты (Б. В. Соколов[273]) полагают, что эти обвинения, содержавшиеся в выступлении Г. М. Маленкова на июльском Пленуме ЦК, не соответствуют действительности. Так, вопрос о времени испытания водородной бомбы решался руководящей «четверкой» Президиума ЦК, что было оформлено рядом правительственных Постановлений. А что же касается Первого спецкомитета, то он изначально не подчинялся ни ЦК, ни Совету Министров СССР и замыкался только на усопшего вождя, которому Л. П. Берия лично докладывал о ходе всех работ по созданию атомной и водородной бомб.
По мнению большинства историков (Р. Г. Пихоя, В. П. Наумов, Б. В. Соколов, Ю. В. Аксютин, Д. В. Кобба