Политэкономия соцреализма — страница 97 из 127

[892]. Такая вот жизнь.

Не стоит удивляться тому, что героиня забыла день недели: жизнь в этих книгах потрясает своей стабильностью. Герой текста «Трудовой день», студент, рассказывает о своем обычном дне: в половине седьмого он встает и включает радио, открывает окно и делает под музыку зарядку, затем чистит зубы и обмывается холодной водой. В четверть восьмого он с братом завтракает. Затем – поездка на троллейбусе в институт. В восемь часов – начало занятий. Они продолжаются до двух часов дня. Затем – обед. Потом – до четырех часов отдых. Затем – «светлый и просторный читальный зал института». В девять часов – ужин. «После ужина можно почитать газету, сыграть в шахматы или побеседовать с товарищами. В хорошую погоду мы с братом любим погулять. Когда день близится к концу, вся семья собирается около радиоприемника, чтобы послушать последние известия. В одиннадцать часов я ложусь спать»[893]. Подчеркнутая рутинность происходящего порождает эпический мир, лишенный всего, что выходит за пределы ритуала и нормы.

Впрочем, мы не часто видим героев этих книг за работой. Зато их досуг состоит только из «правильных» действий. Вот рассказывается о том, что герой будет смотреть по телевизору: «гвоздь программы», когда у «голубого экрана соберется вся наша семья», – концерт «Музыка, песни и танцы народов СССР». Этот же персонаж собирается в воскресенье (!) «в пятнадцать часов слушать рассказы о героях труда», а также смотреть «пьесу о молодежи, которая построила в тайге город Комсомольск»[894]. Кроме радио и телевидения, герои (почти всегда они живут в Москве) постоянно ходят в Большой театр, куда попадают как настоящие иностранные туристы. Вот герой после работы отправляется с семьей в Большой театр на «Ивана Сусанина»:

«– У вас были хорошие места?

— Да, мы сидели в ложе почти против середины сцены».

Опера понравилась не только потому, что «музыка чудесная», но и из‑за того, что «содержание оперы очень интересное – борьба народа против врагов родины». Собеседник зачем‑то подтверждает: «Да, простой русский человек Иван Сусанин совершил большой подвиг для спасения родины»[895]. Обычно увиденное в Большом театре производит неизгладимое впечатление на зрителей не только «интересным содержанием». Так что автор учебника идет на совсем уж литературный прием:

«После спектакля друзья решили немного пройтись. Была тихая зимняя ночь. Шел легкий пушистый снег. Медленно кружились освещенные ярким электрическим светом снежинки. На минуту Михаю (это румынский инженер, который был приглашен своим советским коллегой в Большой театр. – Е. Д.) показалось, что перед ним снова белые девушки–лебеди, и он задумчиво сказал:

— Наверное, я никогда не забуду «Лебединого озера»»[896].

Так изображается досуг. А так – повседневная жизнь колхоза:

«Весна. Светит яркое солнце. Небо синее. Стоит хорошая весенняя погода.

Вот большая русская деревня. Широкие улицы, новые дома, большие фруктовые сады. Здесь колхоз «Новый путь». Вот молочная ферма. Рядом красивая новая школа.

Это колхозная земля. Колхозники старательно работают. Они пашут и сеют. Здесь и там стучат новые тракторы. Хорошо работает колхозная гидростанция. Звучит бодрая песня. […] Какое хорошее весеннее солнце! Колхозники работают. Всюду звучат бодрые песни. Какой хороший весенний день!»[897]

«Бодрые песни» являются основным жанром, расцветающим на страницах советских учебников для иностранцев. Эта «бодрость» транслируется здесь в форме картин–текстов, повествующих о скромной советской повседневности. Она действительно не отличается роскошью, но когда инженер рассказывает о своей квартире: «Моя семья живет в Москве недавно. Здесь у нас небольшая, но хорошая квартира. В квартире есть детская спальня, столовая, мой рабочий кабинет, ванная, кухня и передняя»[898], – ключевые слова здесь: «небольшая, но хорошая» (за скобки выносится проблема московской прописки, получения квартиры с «рабочим кабинетом» в Москве простым инженером и т. п.); подчеркивание «типичности» и «скромности» является второй (после «стабильности») центральной стратегией в репрезентации советской реальности. Эта скромность простирается не только на квартиру, но даже на общежитие.

В изданном кафедрой русского языка Высшей партшколы при ЦК КПСС «Учебнике русского языка для нерусских» из текста «В общежитии» узнаем о том, как живет советский студент:

«Входим. Высокий светлый вестибюль. Направо, налево и прямо широкие коридоры. Слева в углу находится театральная касса, а рядом с ней – телефон–аппарат.

— При общежитии имеется столовая, прачечная и парикмахерская, – говорит мне товарищ […]

Поднимаемся наверх. Длинный, широкий, светлый коридор. На окнах цветы, на стенах портреты и картины. На каждой двери номер. Комната номер сорок.

Мы входим. Небольшая, но очень чистая светлая комната, широкое окно. Направо кровать, а дальше книжный шкаф. В шкафу, на полках стоят и лежат тетради. В углу круглый столик. Налево шкаф, рядом маленький диван, а дальше письменный стол. На столе стоит зеленая лампа и лежит газета «Правда». На стене висит термометр, на окне занавеска.

— Это моя комната, – говорит товарищ, – здесь я живу.

— У вас очень хорошо, – говорю я ему»[899].

Наверное, так и выглядело общежитие Высшей партшколы при ЦК КПСС, но, попадая в него (виртуально, разумеется), иностранец (если он сам не входил в номенклатуру «братской компартии») должен был, вероятно, решить, что так живут все советские студенты. Входящий в номенклатуру знал, что это не так; не входящий в круг избранных иностранец тоже знал, что для него созданы исключительные условия (закрытые «Березки», специальные отели, особая система услуг и т. п.). На что же была рассчитана эта благостная картина советской реальности, кого «обмануть» она могла? Остается предположить, что «обман» вообще не входил в ее задачи (или, совсем как в соцреализме, не являлся центральной задачей): просто советская реальность не поддавалась репрезентации иначе как при помощи подобной «типизации»; сам выработанный дискурс о «советской действительности» был замкнут на подобные репрезентационные стратегии. «Страна» настолько срослась с дискурсом «Наших достижений», что просто не могла быть от него отъединена.

Причем эта ситуация имела как свои истоки в русской истории (со времен потемкинских деревень и де Кюстина), так и постсоветские последствия. Как замечает Ирина Котельникова о современном учебнике, «мир русского учебника замкнут и устойчив, в нем раз и навсегда заданы связи и отношения между людьми, нет трагедий и катастроф, крайне мало конкретики и разреженная информационная среда. Подобная пустота содержания в ее нынешнем варианте, по–видимому, связана с разрушением идеологической основы учебников, но, как представляется, сама их монологическая (речевая) структура будет сопротивляться наполнению современным материалом»[900]. В куда большей степени это относимо к учебнику советских времен.

Из текста «Дом и квартира» (в весьма популярном учебнике С. Хаврониной «Говорите по–русски»[901]) мы узнаем, что родители рассказчика раньше жили в старом доме в центре Москвы, а когда дом разрушили, они получили квартиру в новом большом доме на Юго–Западе. В квартире три комнаты. Сам герой – инженер–химик, по понедельникам и четвергам после работы он ходит в бассейн, а спать ложится всегда в одно и то же время. Его жена работает в детской поликлинике, ей приходится ездить на автобусе (он, конечно, ходит часто и ей «не приходится долго ждать»). В этот день они ждут гостей. Вот что она купила в ближайшем гастрономе: «Сначала я пошла в отдел «Мясо, птица». Здесь я купила большую утку. В отделе «Молоко» я взяла полкило масла, триста грамм сыру и десяток яиц. Потом я купила четыреста грамм рыбы, две банки рыбных консервов и двести грамм икры. После этого я пошла в кондитерский отдел, где купила коробку конфет, торт и пачку чая. Теперь мне осталось купить только хлеб и овощи» (С. 72) (незамеченным здесь остается противоречие между стремлением показать изобилие и невозможностью все это донести домой). Зато муж, как оказывается, должен купить вино, фрукты и папиросы (С. 72).

В тексте «В Универмаге» герой сталкивается наконец с проблемой: он не может выбрать новогодних подарков – от их изобилия, разумеется. Он подробно описывает все увиденное в универмаге – от мягких шерстяных шарфов до теплых кожаных перчаток и «хороших финских лыж». Герой ходит по забитым товарами отделам парфюмерии и галантереи, ювелирных изделий и фототоваров, электроприборов и посуды, он заглядывает в отдел одежды, где все забито платьями, обувью, тканями и мехами. Он раздумывает над тем, купить ли жене янтарные бусы или набор красивой кухонной посуды (С. 82–83). Так и оставляем мы героя в раздумье в этом вербальном торгсине.

В тексте «За покупками» из другого учебника героиня (здесь действуют две подруги) рассказывает: «В бакалейном отделе я купила сахару, чаю, конфет. Здесь продаются также мука, крупа, макароны. В гастрономическом отделе на прилавках, полках и витринах лежат колбасы различных сортов, сосиски, ветчина и другие продукты. Продавцы в белых халатах быстро взвешивают и завертывают продукты». Тут подруги купили печенье, конфеты, масло, хлеб и сметану. В хлебном магазине – несколько сортов черного и белого хлеба. Следующим был магазин «Мясо–рыба», до которого было совсем недалеко. «Через пять минут мы стояли перед витриной. Там были куры, утки, гуси и мясо – свинина, баранина, говядина». Накупив всего, подруги «весело возвращались домой»