Политическая обстановка после смерти Василия была очень сложной: от участия в составлении завещания был фактически отстранён Юрий Дмитровский, старший из родных братьев Василия; это, вероятнее всего, означало, что в недошедшем завещании великого князя он не был упомянут в числе опекунов. Такого рода прецедент известен истории: умерший в 1425 г. Василий Дмитриевич, отец Василия Тёмного, в своей духовной не упомянул родного брата Юрия Галицкого среди тех, кому «приказывал» наследника[231]. Юрий претендовал на престол и, как известно, после смерти Василия Дмитриевича начал борьбу с малолетним Василием Васильевичем[232]. Отношения Василия III и Юрия Дмитровского стали особенно напряжёнными после того, как в 1526 г. великий князь женился на Елене Глинской, а через четыре года у них родился первенец — сын Иван[233]. Рождение наследника явилось сильным ударом по честолюбивым замыслам Юрия.
24 августа 1531 г. была составлена докончательная грамота Василия III и Юрия Ивановича[234]. «Весь пафос докончания 1531 г. состоял в том, что князь Юрий отказывался от претензий на великокняжеский престол и приносил присягу на верность не только Василию III, но и его сыну Ивану»[235]. Это был уже не первый договор между братьями. В царском архиве хранились более ранние «списки з доначальных грамот княж Юрьевы… с великим князем Василием»[236].
На рубеже 1532 г. отношения Василия и Юрия вновь обострились. В Литве стало известно, что князь Юрий взял Рязань и поднял на великого князя татар. Проверить, в какой степени слух отражал реальное положение в стране, трудно. Для нас важно то, что в Литве могли допустить возможность такого «розтырка» в отношениях между братьями[237]. О том, что эти отношения не улучшились и в 1533 г., свидетельствует текст летописной повести о последних днях жизни Василия[238]. Примирение между братьями могло произойти в тот момент, когда Юрий приехал на Волок навестить тяжело заболевшего Василия. Но великий князь, «таяше от него болезнь свою», отпустил его в Дмитров, хотя Юрий и «не хоте ехати».
Юрий был отстранён и от участия в предсмертных совещаниях Василия с боярами и с Андреем. На этих заседаниях разговор шёл о наследнике, малолетство которого усложняло политическую обстановку, обсуждалось, кому «приказать» наследника, кого из бояр вписать в духовную в качестве свидетелей и т. д. Не исключено, что на совещаниях речь шла и о самом Юрии. Василий, отстраняя брата от составления духовной, фактически санкционировал будущую расправу с ним. Страх за наследника мог явиться причиной такого разлада в отношениях братьев. По выражению Ключевского, «удельный князь был крамольником, если не по природе, то по положению»[239].
Буквально через неделю после смерти Василия, вероятно 11 декабря, Юрий был арестован и посажен в тюрьму. В августе 1536 г. он умер в заточении[240].
Рассмотрим подробно, что произошло между 4 и 11 декабря 1533 г., каковы причины «поимания» Юрия, характер официальных версий и влияние этих событий на ход политической борьбы[241].
События «поимания» князя Юрия Ивановича представлены в официальном летописании двумя версиями. Краткий летописный рассказ содержится в Воскресенской летописи редакции 1542–1544 гг., пространный — в Летописце начала царства ред. 1553–1555 гг.[242] Обе версии крайне тенденциозны, хотя и в различных направлениях[243]. По Воскресенской летописи все началось с того, что 11 декабря Юрий Иванович прислал к князю Андрею Шуйскому дьяка своего Третьяка Тишкова. От имени князя Третьяк звал Андрея Шуйского на службу к Юрию. Шуйский отвечал: «Князь ваш вчера целовал крест великому князю, что ему добра хотети, а ныне от него людей зовет». Третьяк возражал ему, что «князя Юрья бояре приводили заперши к целованию, а сами князю Юрью за великого князя правды не дали: ино то какое целование? то неволное целование». Андрей Шуйский рассказал о встрече с Тишковым своему брату князю Борису Горбатому. Тот донёс содержание разговора боярам, которые в свою очередь сообщили об этом Елене Глинской. По Воскресенской летописи, эти события произошли в течение дня. Елена «берегучи сына и земли», велела арестовать Юрия и заточить его в тюрьму. По пространному рассказу Летописца начала царства, причина размолвки Юрия и правительства Елены заключалась в том, что извечный враг человечества — дьявол — «вложи боярам великого князя мысль неблагу» — «поймать» князя Юрия[244]. До этого, утверждает Летописец, отношения Василия и Юрия были хорошими: князь Юрий «при великом князе Василие и крест ему целовал, что ему брату своему великому князю Василью и его детям никоторого лиха не делати…»[245].
Присягу удельный князь соблюдал. После смерти Василия Юрий целовал крест великому князю и его матери, что «ему великому князю и его матери великои княгине лиха никакова не мыслити, ни думати, ни государств под ним великих княженеи, чем его благословил отец его».
В Летописце далее объясняется, почему бояре были недовольны Юрием: «Только не поимати князя Юрия Ивановича, ино великого князя государству крепку быти нельзя, потому что государь еще млад, трех лет, а князь Юрьи совершенный человек, люди приучити умеет, и как люди к нему пойдут, и он станет под великим князем государьства его подискивати»[246]. В доказательство того, что «государству крепку быти нелзя», пока великий князь молод, а взрослый Юрий может «приучить» к себе людей, Летописец сообщает, что Андрей Шуйский после смерти Василия «восхотел» отъехать на службу к Юрию. Между тем в краткой версии Воскресенской летописи речь идёт о том, что Юрий Иванович в ответ на приглашение служить у него получил от Шуйского демонстративный отказ[247].
Редакция Воскресенской летописи относится к 1542–1544 гг. Как доказано в работах С. А. Левиной, текст летописи редактировал явный сторонник Шуйских[248].
Он стремился обелить Шуйского, — и в этом проявлялась его тенденциозность. Надо ли отсюда делать вывод, что версия Летописца начала царства точнее и правдивее рассказа Воскресенской летописи? А если политическая тенденция краткой версии изначально совпадала с реальными событиями? Ещё H. М. Карамзин, подчеркивая, что «сказания летописцев несогласны», отдавал предпочтение рассказу Летописца начала царства[249]. С. М. Соловьев, полемизируя с Карамзиным, решает вопрос о предпочтительности известий в пользу Воскресенской летописи. Аргументация историка сводилась к тому, что Летописец был составлен позже, чем Воскресенская летопись, и содержание рассказа Воскресенской летописи производит впечатление большей обстоятельности[250].
И. И. Смирнов совершенно правильно указывал, что объективную картину событий можно восстановить «не путём выбора одной из двух версий», а исходя из анализа обеих версий, «что даёт возможность использовать фактические данные, содержащиеся в них (с учётом тенденциозности освещения этих данных)»[251].
Коснувшись вкратце характера тенденции Воскресенской летописи, посмотрим теперь, как излагает дальнейшие события Летописец начала царства, попытаемся обнаружить тенденцию этого источника, точки соприкосновения обеих версий.
В Летописце далее говорится, что и ранее, т. е. до смерти Василия, князья Андрей Михайлович и Иван Михайлович Шуйские пытались отъехать к Юрию[252]. А. А. Зимин предполагал, что отъезд состоялся в 1527/28 г. В связи с этим отъездом с князей Шуйских была взята поручная запись[253].
По летописи, князь Юрий не сообщил тогда великому князю об отъезде к нему князей Шуйских — «нимала не пререкова от них». Вскоре однако это стало известно в Москве, и от великого князя в Дмитров были посланы князь Юрий Дмитриевич Пронский и дьяк Елизар Цыплятев. Они возвратили беглецов в Москву. Василий III «положил на них свою опалу, велел их, оковавши, розослати по городом»[254]. После смерти Василия «по печалованию» митрополита, бояр Елена Глинская пожаловала опальных и они были возвращены в Москву.
Обвинительная формула поручной записи июня 1528 г. звучала так: «За отъезд и за побег в дву тысячех рублех и до его живота»[255]. Проанализируем факты. Если в поручной записи речь идёт о попытке бегства (или отъезда, неясно), то в летописи, напротив, сообщается об отъезде Шуйских как о факте: для возвращения князей Шуйских в Москву были посланы Ю. Д. Пронский и Е. Цыплятев.
После взятия с князей Шуйских «записи» и последовавшей опалы они в разное время упоминаются в разрядах после 1528 г., тогда как официальная версия Летописца утверждает, что опала произошла при Василии, а отпущены они были во время правления Елены. Имеют ли отношение июньские события 1528 г. к той опале, на которую ссылается Летописец? Обратимся к разрядным книгам, где упоминается служба обоих Шуйских.