В официальной Воскресенской летописи эти же факты излагаются в иной хронологической последовательности: «А как князь Федор Пронский от князя Андрея из Старицы еще не приехал (курсив мой. — А. Ю.), и в то время сын боярский княж Андреев, князь Василей княж Федоров сын Голубого, Ростовских князей из Старицы прислал тайно ночью к великому князю человека своего Еремку, что князю Андрею одноконешно на утро бежати»[471].
В. Ф. Голубой Ростовский посылал к И. Ф. Овчине своего человека накануне 2 мая («одноконешно на утро бежати»). В «Повести», не связанной с официальной версией, есть подтверждающее сообщение: «А наперед себя он (Голубой Ростовский. — А. Ю.) ещо из Города из Старицы послал к Москве слугу своего Еремку к великого князя дьяку и Федору и Мишурину с той вестью, что князь Ондрей Иванович пошол из Старицы»[472].
Андрей Иванович «пошол» из Старицы 2 мая на христианский праздник святых Бориса и Глеба: отъездом в этот день он намекал, что не хочет повторить злополучную судьбу князей-мучеников. Можно предполагать, что гонец добрался до Москвы за два дня, т. е. числа 4–5 мая[473] он уже сообщил новость И. Ф. Овчине Оболенскому.
Но Воскресенская летопись утверждает, что князь Федор Пронский еще не приехал в Москву, в то время как В. Ф. Голубой Ростовский уже послал к И. Ф. Овчине Еремку с сообщением о предстоящем бегстве Андрея. Значит, вплоть до 2 мая Ф. Д. Пронский, отъехавший из Старицы 12 апреля, еще находился в пути[474].
«Повесть» прямо указывает на то, что Ф. Д. Пронский был арестован в с. Павловском до 2 мая. Из Павловского его препроводили в Москву «и ведоша его к Москве и возвестиша о нем великому князю». Парламентер был посажен в тюрьму до 2 мая. Косвенно это подтверждает и миниатюра Лицевого свода, изображающая, как Андрей послал в Москву Ф. Д. Пронского для переговоров. В ней показано, что посланец удельного князя прибыл в столицу и предстал там перед Иваном IV и Еленой Глинской, хотя в тексте, комментирующем миниатюру, говорится, что он «еще не приехал»[475]. Не исключено, что эту хронологическую неувязку Воскресенской летописи миниатюрист исправил по-своему, желая придать своей иллюстрации более правдоподобный характер.
Ответной реакцией правительства Елены на сообщение из Старицы была посылка к Андрею духовных иерархов — крутицкого владыку Досифея, архимандрита Филофея, а также духовного отца Андрея — Семиона, протопопа Спасского, с официальным заявлением, что «лиха в мысли (правительства. — А. Ю.) нет никоторого»[476].
На тот случай, если Андрей «не поверит, а побежит», в Старицу были посланы войска Никиты Васильевича и Ивана Федоровича Оболенских. Причем из официального источника следует, что войска были посланы одновременно с духовной миссией.
И. И. Смирнов считал, что объяснить посылку делегации высших церковных иерархов за князем Андреем можно тем, что правительство Елены «все еще не хотело отказаться от своего плана ликвидировать группировку Андрея Старицкого, не прибегая к вооруженной борьбе»[477].
Елена Глинская, по мнению И. И. Смирнова, хотела «продемонстрировать перед московскими кругами свое благожелательно е отношение к дяде великого князя». Из двух версий, излагающих эти события, И. И. Смирнов отдает преимущество версии Воскресенской летописи, полагая, что пользу официального источника «говорит характер рассказа… так и мероприятия, предпринятые правительством Елены Глинской с целью не допустить отъезда Андрея из Старицы, в частности, посылка к Андрею делегации из представителей высших церковных иерархов»[478].
Безоговорочно принимая хронологическую последовательность рассказа Воскресенской летописи, И. И. Смирнов писал, что только после получения предупреждающего известия из Старицы «правительство Елены принимает решение о посылке двух военных экспедиций: одной на встречу Федору Пронскому с предписанием "его поймать да на Москву привести", другой — "за князем Андреем"»[479].
Как уже указывалось, «Повесть» датирует арест Федора Пронского временем до 2 мая. Зная это, И. И. Смирнов тем не менее пытается объяснить противоречие в тексте следующим образом. На заданный вопрос «…почему Федор Пронский, посланный на Старицы к Ивану IV еще 12 апреля, так и не доехал до Москвы?» он отвечает: «Такое поведение Ф. Д. Пронского следует поставить в связь с напряженностью политической обстановки. Остановившись в с. Павловском, Пронский или добывал там сведения о политическом положении в Москве, или ожидал дополнительных инструкций от Андрея»[480].
Вслед за официальной версией, И. И. Смирнов считал, что Андрей «часа того бежал со княгинею и с сыном» по направлению к Торжку, лишь после того как узнал об аресте Ф. Д. Пронского в с. Павловском и о движении войск князей Оболенских.
Маловероятно, однако, что Ф. Д. Пронский, уже арестованный в с. Павловском, мог добывать сведения о политическом положении… в Москве. Тем более в «Повести» недвусмысленно говорится, что задержки в с. Павловском не было, Ф. Д. Пронского сразу же отправили в Москву.
В столице Ф. Д. Пронский и дьяк Варган Григорьев были приняты Еленой Глинской. В ответ на привезенные «Наказные речи» от Андрея Елена Глинская письменно заверила «посланников» в том, что «на нево (Андрея. — А. Ю.) мнения никоторого нет»[481].
Официальный ответ Елены Глинской «посланникам» старицкого князя не датирован. Несомненно, что такой ответ мог быть дан до получения известия из Старицы, что удельный князь бежал из своей резиденции. Гонец из Старицы прибыл в Москву 4–5 мая.
К этому времени относится известие о посылке в Старицу духовной делегации. Об этом нам известно из Воскресенской летописи. Рассказ Летописца о "поимании" Андрея — лишь сокращенная редакция пространного рассказа Воскресенской летописи редакции 1542–1544 гг.[482] А. А. Зимин обратил внимание на то важное обстоятельство, что текст «Наказных речей», составленный от имени духовных иерархов для Андрея Старицкого, был заготовлен правительством Елены еще до бегства удельного князя из Старицы. Черновой вариант «речей» был составлен от имени митрополита Даниила.
К этому времени старицкий князь уже подходил к Новгороду. Об этом сообщает Новгородская II архивная летопись: «Того же лета майя в 6 день бысть сметение в Великом Новгороди от князя Ондреа Ивановича, брата великого князя»[483].
По официальному источнику, послав «за Андреем» войска, Елена Глинская распорядилась, чтобы «по боярина по княж Андреева по князя Федора Пронского послали встречу и велели его поимати да и на Москву привесть»[484].
Значит, по Воскресенской летописи, Ф. Д. Пронский до 5–6 мая находился в пути. Напомню, что он выехал из Старицы 12 апреля. Расстояние в 160–180 км, если принять сообщение официального источника, он мог преодолеть за три недели лишь в том случае, если не ехал, а шел пешком. В официальном источнике между тем говорится также, что Ф. Д. Пронский «на Москву еще не приехал», а в это время В. Ф. Голубой Ростовский посылал к И. Ф. Овчине Оболенскому Еремку. Так ли это?
«Повесть» определенно указывает на то, что в с. Павловском Ф. Д. Пронского не задержали, а тут же отправили в Москву и поселили на дворе Андрея Старицкого[485]. Известно, что Елена Глинская затеяла с посланниками Андрея дипломатическую игру. Из «Наказных речей», предназначенных для Андрея, видно, что они были составлены до получения известия о бегстве старицкого князя, т. е. до 5–6 мая. Трудно предположить, что, послав войска «за Андреем» (или собираясь это сделать), Елена могла санкционировать составление «Наказных речей», в которых она уверяла посланников Андрея в том, что, дескать, «лиха в мысли (правительства. — А. Ю.) нет никоторого»[486]. Ф. Д. Пронского доставили в Москву до 2 мая, так как с 12 апреля до начала мая прошло не менее двух недель, что вполне достаточно для того, чтобы добраться до Москвы.
После ареста Ф. Д. Пронского в с. Павловском, как сообщает Воскресенская летопись, в Старицу бежал сын боярский Судок Дмитриев сын Сатин. Он рассказал Андрею, что боярина Ф. Д. Пронского «поймали» и, по слухам, великая княгиня послала в Старицу войска во главе с князьями И. Ф. и Н. В. Оболенскими, которым поручено арестовать и самого старицкого князя.
«И в ту пору» — замечает официальный источник — с Волока в Старицу «пригонил» еще один сын боярский Яков Веригин, который сказал Андрею, что на Волок приехали князья Оболенские «со многими людьми» — «А едут тебя имати»[487]. Оба известия, в рамках рассказа, занимают центральное место в хронологической и повествовательной канве. По Воскресенской летописи, сообщения его слуг о движении к Старице войск явилось причиной бегства удельного князя из Старицы[488].
И. И. Смирнов не усомнился в хронологии событий официального источника[489]. Вследствие этого некритического подхода к тексту получалось, что Андрей испугался, узнав о движении войск, и поэтому бежал из старицы.
«Поимание» Ф. Л. Пронского, по официальной летописи, должно было состояться после того, как в Москве узнали о предстоящем бегстве Андрея из Старицы, т. е. после 5–6 мая. Значит, Сатин мог прибежать к Андрею из Павловского не раньше 5–6 мая. То же самое относится и к Якову Веригину. Он «пригонил» в Старицу к Андрею также после 5–6 мая, так как войска были посланы по Воскресенской летописи, лишь тогда, когда стало известно, что князь Андрей «пошол» из Старицы. И Яков Веригин, и Сатин не могли, следовательно, явиться к удельному князю, ибо он бежал из Старицы 2 мая.