[529]. Был образован новый Старицкий удел, оказавшийся затем последним уделом на Руси.
Мятеж старицкого князя в мае-июне 1537 г. явился борьбой претендентов за власть в уже едином государстве[530]. В этой схватке за престол решался вопрос о личности государя, а не о судьбе России. Содержание лозунгов Андрея трудно поэтому назвать реакционным или демагогическим. Что бы произошло, если бы новгородцы поддержали Андрея, объединенными силами добились победы над войсками великого князя, заняли Москву и провозгласили Андрея новым великим князем? Оба варианта (поражение удельного князя или его победа) подразумевают один конечный результат — ликвидацию Старицкого удела. В исторической реальности «поимание» удельного князя, его бояр и дворян автоматически привело к упразднению Старицкого княжества. При победе же Андрея вместо малолетнего Ивана IV на троне сидел бы взрослый великий князь. Его удел, естественно, вошел бы в домен. То есть, независимо от той или иной личности на московском престоле, исторический процесс уже объективно продиктовал успех слияния русских феодальных уделов в единую Россию.
3 апреля 1538 г. скончалась Елена Глинская. Ничего не преувеличивая, официальная летопись констатировала: «А была после мужа своего великого князя Василия Ивановича всеа Русии с сыном своим с великим князем Иваном Васильевичем всеа Русии и власть дръжаствовала государством великия Россия четыре лета и четыре месяца того ради, младу бо сущу великому князю Ивану Васильевичу сыну ея…»[531]
Смерть ее в молодом возрасте породила толки и пересуды. С. Герберштейн сообщает, что Елену отравили бояре. Насколько это соответствует действительности — проверить трудно. И все же есть основание сомневаться в этой версии. Иван Грозный ни разу не воспользовался этим более чем удобным предлогом, чтобы еще раз обвинить бояр в злых кознях. Видимо, он сам мало верил слухам о ее насильственной кончине.
За четыре с половиной года ее правления сделано было немало: проведена важнейшая денежная реформа, укреплены южные рубежи государства, возможно, именно в годы ее правления началось проведение губной реформы[532]. Если же говорить о ходе политической борьбы, то и здесь Елена Глинская проявила себя как незаурядный, дальновидный, жесткий и коварный политик. Расправившись с Юрием Дмитровским, Михаилом Глинским, Андреем Старицким, она значительно укрепила режим личной власти, умерев, можно сказать, в апогее своего могущества.
Две смерти — сначала Василия III, затем его жены Елены Глинской — определили отрезок политической истории Русского государства, когда малолетство нового великого князя отразилось на всех сторонах социально-политического процесса. И прежде всего — на характере политической борьбы.
Заключение
Итак, автор в ходе изучения политической борьбы внутри господствующего класса в годы правления Елены Глинской (1533–1538) пришел к следующим выводам.
Источниковедческое изучение летописных известий о недошедшем завещании Василия III, а также установление путем дипломатического анализа духовных грамот великих князей традиции оформления подобных документов позволили прийти к выводу, что по социальному статусу бояре не могли быть опекунами малолетнего великого князя. В великокняжеских завещаниях они всегда выступали в роли свидетелей. Душеприказчиками могли быть только ближайшие родственники великого князя, социальный статус которых был всегда выше статуса боярина (служебный или удельный князь). Исключение составляли митрополиты. Перед своей смертью Василий III назначил душеприказчиками Елену Глинскую, митрополита Даниила, М. Л. Глинского, Андрея Старицкого. Юрий Дмитровский, по всей видимости, не был упомянут в духовной в числе тех, кому великий князь «приказывал» Ивана IV. Подобный прецедент произошел в начале феодальной войны второй четверти XV в., когда великий князь Василий Дмитриевич не упомянул в завещании своего брата Юрия Галицкого, претендовавшего на великокняжеский трон.
Таким образом, мнение И. И. Смирнова, считавшего, что бояре-опекуны составляли особое «правительство» после смерти Василия III, представляется неверным. Функции бояр-свидетелей не имели прямого отношения к управлению государством. Правительством была Боярская дума во главе с Еленой Глинской. Из числа бояр выдвинулись те, кто затем по различным причинам составил ее ближнюю думу. Разумеется, в Боярской думе существовали разногласия и противоборство кланов. Однако нас интересует не всякое проявление борьбы, а ее генеральное направление, которое вытекало из создавшегося после смерти великого князя положения, когда на престоле оказался Иван IV. С этой точки зрения ход политической борьбы в период правления Елены Глинской был в определенном смысле запрограммирован той структурой политической власти, которую установил в завещании Василий III. Подчиняясь устоявшейся традиции оформления духовных грамот (а не подчиниться ей было нельзя), Василий III создал группу опекунов, состоящую из влиятельных, близких по родству людей, каждый из которых мог претендовать на роль первосоветника при Иване IV.
Естественно, что такой порядок в зародыше таил будущие разногласия. И хотя мать нового великого князя — Елена Глинская имела больше прав, чем кто-либо, тем не менее на ее пути к неограниченной власти стояли душеприказчики, которые так же, как и она, получили право выражать интересы Ивана IV. В этом смысле борьба неизбежно должна была принять характер личного противоборства.
«Поимание» Юрия Дмитровского (через неделю после смерти Василия) — первый акт этой борьбы. Отрешенный от опекунов дмитровский князь стал первой жертвой рвущейся к власти Елены. Впрочем, судьба Юрия была, по всей видимости, решена уже на тех совещаниях, которые проводил Василий III перед смертью с близкими, доверенными лицами. Здесь необходимо подчеркнуть: арест Юрия явился мерой окончательного исключения его из числа тех, кто имел право опекать, быть, иначе говоря, — у кормила власти. Представляется недостаточно обоснованным утверждение И. И. Смирнова о том, что Юрий Дмитровский готовил заговор с целью захвата власти. Анализируя противоположные по тенденции официальные версии «поимания» удельного князя, автор пришел к выводу, что однозначно судить о намерениях Юрия после смерти Василия III нельзя.
Кульминационный момент всей политической борьбы в изучаемый период связан с личностью Михаила Львовича Глинского. Возросшая активность Елены, проявившаяся в попытках институционализировать свое первенствующее положение, — вот то «беззаконое» (по выражению А. М. Курбского), против которого негодовал ее дядя[533]. Имея не намного меньше прав на роль первого человека в государстве, М. Л. Глинский тем не менее был оттеснен не только своей племянницей, но и ее фаворитом — И. Ф. Овчиной Оболенским. Это создало напряженную атмосферу, накалившуюся до апогея к августу 1534 г. Августовские события не укладываются в рамки «заговора» М. Л. Глинского против наследника (как считал И. И. Смирнов), напротив, они свидетельствуют, что если и существовал заговор, то против М. Л. Глинского. В работе показано, что о возвышении Елены Глинской свидетельствует появление в летописных источниках, а также в ряде документов формулы регентства, переводящей мать великого князя из советчицы государя в ранг его соправительницы. Удалось также выяснить, что ход политической борьбы и возникновение, развитие формулы регентства взаимосвязаны. Для окончательного закрепления своего положения Елене необходимо было расправиться с дядей-конкурентом. На мой взгляд, рождение самой формулы регентства стало возможным лишь после августовских событий, после падения М. Л. Глинского, которое открыло Елене путь к полновластию.
Эта формула закрепила за Еленой статус единственной соправительницы Ивана IV и регентши государства.
К 1536 г. власть правительницы еще более окрепла. Появился личный титул «государыни», который проник как в летописание, так и в некоторые синхронные документы.
Следующий взрыв политической борьбы относится к 1537 г. Запуганный старицкий князь (небеспричинно убоявшийся «поимания») бежал из своей резиденции, подняв открытый мятеж против правительства. Для Елены Глинской это был последний и самый опасный противник. Впервые в борьбе за власть ей пришлось применить войска; ей также впервые оказано хотя и недостаточно активное, но сопротивление. Мятеж старицкого князя был подавлен хитростью и обманом, порожденным страхом. Едва ли прав И. И. Смирнов, полагавший, что Старицкий мятеж явился реакцией удельно-княжеской оппозиции, стремившейся к возврату удельной старины. Это была борьба за власть в уже едином государстве: вне зависимости от исхода поединка между правительством и старицким князем (теоретически допуская «победу» Андрея) ход исторического развития России уже нельзя было остановить, его нельзя было повернуть вспять. Борьба решала не судьбу России, а личность великого князя.
Автором были изучены все имеющиеся в нашем распоряжении как нарративные, так и документальные источники о мятеже старицкого князя. В ходе исследования выяснилось, что официальная Воскресенская летопись, которой пользовались историки как основным источником при описании хода мятежа, искажает последовательность событий «поимания» Андрея Старицкого для того, чтобы снять ответственность с правительства Елены Глинской за случившееся. Сравнительный анализ источников показал, что точнее описывает событие мятежа неофициальная «Повесть о поимании Андрея Ивановича Старицкого», тенденция которой сводилась к оправданию старицкого князя. Автором показано также, как официальное отношение к удельному князю менялось от огульных обвинений — к оправданию.
Итак, политическая борьба внутри господствующего класса в годы правления Елены Глинской происходила, условно говоря, на разных уровнях. На первом плане было соперничество душеприказчиков, а если говорить