точнее — возвышение Елены, ее активная борьба с опекунами, теми, кто, независимо от побуждений и действий, олицетворял потенциальную оппозицию, был помехой на ее пути к полновластию. Второй план был связан с противоборством боярских кланов — неизбежным спутником иерархического феодального общества. Оба уровня оказались тесно взаимосвязанными. Со смертью Елены Глинской в апреле 1538 г. завершился именно этап политической борьбы. Во время боярского правления (1533–1538) на первый план выступала уже борьба боярских кланов.
И. И. Смирнов оспаривал мнение С. Ф. Платонова, считавшего, что в политической борьбе времени правления Елены Глинской не было принципиальных оснований для боярской взаимной вражды и поэтому сама эта вражда сводилась к личным конфликтам. И. И. Смирнов исходил из противоположной посылки. «То, что в интерпретации Платонова выглядит как простая случайность, — следствие индивидуальных качеств характеров нескольких "дворцовых вельмож", — в действительности, — писал он, — являлось формой политической борьбы. Политическая реакция 30–40-х гг. XVI в., направленная против самодержавия московских государей, закономерно проявила себя в разрушении государственного аппарата складывающегося централизованного государства. Боярский произвол и смута и были формой, в которой осуществлялось разрушение централизованного аппарата власти в направлении восстановления феодальной раздробленности удельных времен. Поэтому беспорядочная и хаотическая на первый взгляд смена власти отдельных боярских группировок сама по себе является одним из характерных моментов периода боярского правления»[534].
В споре высказаны были крайние суждения, каждое из которых содержит рациональное зерно. Следует подчеркнуть, что политической борьбе внутри господствующего класса (в Средневековье) было присуще диалектическое сочетание двух компонентов: личностного и кланового противоборства. Нельзя сказать, что период правления Елены Глинской, в которой преобладающей формой политической борьбы была борьба личная, между опекунами, сменился временем борьбы группировок, и только (как представлял себе боярское правление И. И. Смирнов). Между двумя периодами политической борьбы не может быть китайской стены, разделяющей их на противоположности, ибо ни один из вышеупомянутых компонентов никогда не исчезает полностью.
Изучение характера политической борьбы в годы боярского правления — задача будущего.
ПриложениеОтражение политической борьбы в памятнике архитектуры(Борисоглебский собор в Старице)
Борисоглебский собор в Старице, один из немногих памятников шатрового зодчества, к сожалению, не уцелел. Построенный в 1561 г., он был разобран из-за ветхости в 1803 г.[535]
Не много известно о нем: опубликованный в середине XIX в. акварельный рисунок собора[536], план раскопок, проведенных в начале XX в. археологами-любителями[537], отдельные обломки «летописи» — изразцовой надписи, которая в XVI в. опоясывала храм с фасадной стороны, и некоторые другие материалы.
Изразцовой надписи, породившей не только ученые споры, но также легенды, посвящена настоящая работа. Впервые о Борисоглебском соборе сообщил в 1857 г. И. М. Снегирев в журнале «Русская старина в памятниках церковного и гражданского зодчества», в котором и были опубликованы упомянутый уже акварельный рисунок и скопированная (кем и когда, неизвестно) храмоздательная надпись.
Эти материалы поступили в журнал от известного знатока древностей — А. Г. Головина, которому, в свою очередь, они были переданы старицким старожилом Г. Веревкиным.
Храмоздательная надпись дефектна. И это неудивительно. Уже в 1765 г. на запрос Тверской духовной консистории: кем и когда был построен Борисоглебский собор, архимандрит старицкого Успенского монастыря отвечал: «Начата оная (церковь. — А. Ю.) строиться от сотворения мира 7066 года, а совершена в 7069 г., а кем построена, о том неизвестно потому, что оная надпись за древностью вывалилась и только одна она летопись с полуденной страны видна»[538]. Далее архимандрит делал вывод, на который следует обратить внимание, так как он явился первым (и, увы, не последним) заблуждением относительно того, кто строил этот собор: «А грамот никаковых и других кроме вышеописанной на стенах надписей, при оной соборной церкви не имеется. А по справке со Старицкою воеводскою канцеляриею оказалось: оная церковь строение блаженные памяти Государя Царя и Великого князя Иоанна Васильевича всея России»[539].
Приведем же текст самой храмоздательной надписи: «Лета 7066, июля… дня зачат бысть сей храм в городе Старице святых Страстотерпцев Христовых, князей Русских и обоюбратий по плоти Бориса и Глеба, нареченных во святом крещении Романа и Давида, при державе благоверного Государя, Царя и Великого князя Ивана Васильевича и при Великом князе… Васильевиче[540] и Федоре Ивановиче всея Руси и при приосвященном митрополите[541]… Тверском[542]… и отделася сия святая церковь в лето 7068 и освящена… Великих Страстотерпцев и Русских князей Бориса и Глеба и Святого чудотворца Николая Великорецкого, родителем на поминовение и в память прочим родом, и сему граду на украшение и на утверждение, от противных супостатов и всем христианам на спасение»[543].
Итак, архимандрит Успенского монастыря, основываясь на справке из воеводской канцелярии, считал, что инициатором строительства Борисоглебского собора был сам царь Иван IV. Это мнение утвердилось и в науке. В уже упомянутой «Русской старине…» И. М. Снегирев писал: «В сооружении сего величественного храма, без сомнения, участвовал царь Иван Васильевич, часто посещавший Старицу и долго в ней живший, особенно во все продолжение войны со Стефаном Баторием»[544]. В крайне путаной статье Л. Даля, посвященной разбору опубликованных в «Русской старине» материалов, инициатива в строительстве храма вообще приписывалась «великому князю Юрию»[545]. А. Жизневский, посвятивший свою работу изразцам старицкого собора, весьма убедительно опроверг мнение Л. Даля о том, что надпись «по языку и правописанию признается сделанной в конце XVIII в.», блестяще доказав, что она синхронна построенному в 1561 г. собору[546]. Он, как и Снегирев, полагал, что храм построил Иван IV. Проводивший археологические раскопки в старицком городище И. Н. Крылов был также согласен со своими предшественниками.
Подобную трактовку наследовало и советское искусствоведение. В капитальном труде H. Н. Воронина, посвященном истории русской архитектуры, инициатором строительства собора называется Иван IV[547]. В монографии, специально посвященной шатровому зодчеству на Руси, М. А. Ильин, анализируя идейное содержание Борисоглебского собора, писал: «…сопоставление (собора. — А. Ю.) с шатровыми храмами дает нам все права включить его в группу самых прославленных произведений грозненского времени, начиная от церкви в Дьякове и кончая Василием Блаженным. Изразцовая надпись — «летопись» при всей ее фрагментарности свидетельствует, что перед нами храм-памятник, построенный в честь взятия Казани и окончательной ликвидации татарского ига. Так же как и у его предшественников, весь его смысл, вся сила его художественно-образного языка были сосредоточены на его внешнем облике… Совершенно закономерно возникает вопрос об идейном содержании внутреннего пространственного построения Борисоглебского собора. Однако на этот вопрос мы пока ответа не находим. Но идейно-образное содержание несомненно существовало. Об этом свидетельствуют высказанные предположения о характере размещения системы окон и освещения собора внутри. Угроза, заключенная в последних словах изразцовой надписи, по существу, мало что дает. Единственно, что можно уловить в них, — это предостережение старицкому князю Владимиру Андреевичу там, где говорится о возведенном храме как об «утверждении от противных супостатов», которым не следует забывать о карающей силе «государя и великого князя Ивана Васильевича»[548].
Общепринятое мнение, что царь Иван IV был инициатором строительства Борисоглебского собора, основано на утверждении храмоздательной надписи: «Зачат… при державе благоверного государя царя и великого князя Ивана Васильевича…» Однако в те годы, когда строился собор (1558–1561), Старица являлась еще центром удельного княжества, принадлежавшего Владимиру Андреевичу[549]. Первый земельный обмен Ивана IV с удельным князем произошел в 1563 г., но и после него Старица еще оставалась в руках удельного князя. Второй и последний обмен состоялся в марте 1566 г., когда Владимир Андреевич лишился Старицы и Вереи, получив взамен Дмитров и Звенигород[550].
Как же объяснить текст надписи, гласящей, что собор строился «при державе» Ивана IV? «Зачат… при державе…» — означает, что храм строился не по повелению Ивана IV, а во время его правления. Для тех соборов, которые действительно строились по указу царя, существовала совершенно другая формула храмоздательной надписи. Например, в надписи на соборе Покрова «что на рву», построенном, как уточняет И. Яковлев, в 1561 г., читаем: «Божиим благоволением и пречистыя богородица милостию и всех святых молитвами повелением благочестивого царя великого князя Ивана Васильевича всея Руси самодержица и при его благородных чадех при царевиче Иване и при царевиче Федоре по благословению Макария митрополита всея Руси совершена бысть святая сия церковь…»