Между тем великие события совершались на востоке; в то самое время, когда я снял осаду Сен-Жан-д'Акра, пал старинный союзник наш в Индии Типпо-Саиб, английское министерство, получив достоверное известие о высадке моей в Египет, сосредоточило все бывшие в его распоряжении силы в устье Таго, в Гибралтаре и других гаванях, в со всевозможной поспешностью отправило морем в Индию до 5000 человек.
Маркиз Уелльслей решился немедленно воспользоваться этим подкреплением, для нанесения Типпо-Саибу решительного удара и тем лишить нас могущественной опоры, которую этот мусульманский военачальник представлял нам в самом центре Индостана. Обезопасив себя союзом Низама и нейтралитетом Синдияха и Мараттов, непримиримых врагов мусульман, англичане под командой генералов Харриса, Стюарта(7) и Уелльслея (впоследствии Веллингтона) напали на владения султана, и после нескольких более или менее упорных дел осадили Серингапатам, пробили брешь, и взяли город после знаменитого, но весьма некровопролитного приступа 3-го мая 1799 года. Верный своей славе, Типпо-Саиб пал под развалинами своего чертога, и владения его были разделены между компанией и ее приверженцами. Этот важный и решительный удар, и вероятность скорого падения Мальты, блокированной уже два года, делал положение нашей армии в Египте сомнительным, но однако ж еще не отчаянным.
Я приказал Гантому отплыть туда из Бреста с войсками, оружием и амуницией. Так как испанский флот еще не вышел из этой гавани, в которую он возвратился вместе с адмиралом Брюи, а голландский еще не совсем оправился от поражения при Кампердюине, то я не имел средства предпринять на море, что-нибудь решительное. Ирландия не могла уже представить нам тех выгод, как во времена Директории. Высадка небольшого отряда генерала Юмбера заставила Англию сделаться внимательнее, и лондонский кабинет, чтобы избавиться от постоянных беспокойств в этой стране, сосредоточил там сильную армию под командой лорда Корнуолисса [Чарльза]; более 40 000 человек были туда переправлены; инсургенты, обманутые обещаниями, которых мы не умели выполнить, большей частью сложили оружие. На Сан-Доминго дела приняли с 1796 года более выгодный оборот: там Туссен-Лувертюр со своими неграми принял сторону республики, восстановил порядок на плантациях, взял верх над белыми и запер англичан в Сен-Марке, где генерал Мэйтленд, отчаявшись победить его, предложил признать его государем Гаити. Директория отправила к нему Эдувиля(8); но коварный и недоверчивый Туссен принудил его силой возвратиться во Францию; таким же образом отверг он предложения наших неприятелей в надежде избежать явного разрыва с нами, и притворно показывал совершенную преданность республике. Гваделупа хорошо держались; Мартиника уже шесть лет находилась в руках англичан: голландские колонии Суринам и Эссеквибо на твердой земле Южной Америки и остров Кюрасао также подпали под власть их.
Если морская война представляла деятельности моей мало надежды на успех, то тем более занимала меня война на твердой земле. Итальянская армия уменьшилась до 30 000 и была оттеснена к скалам генуэзским; 10 000 человек охраняли береговые Альпы и Дофине. Рейнская армия, силой более 100 000 человек, была расположена на кантонир-квартирах в Альзасе и Швейцарии, от Страсбурга до Шафгаузена.
Войска наши не осмеливались снова перейти Альпы ввиду превосходящих сил неприятеля, сосредоточенных в долине реки По; однако ж нам необходимо было или в одно и тоже время ворваться в Италию и Германию, или нанести на Дунае такие решительные удары, чтобы, предписывая Австрии мир, можно было снова приобрести полуостров. В Вене мы должны были взять обратно Мантую, Алессандрию и Милан; таков был план мой.
Я созывал конскриптов, приготовлял оружие, возбуждал чувство народной чести, которое в душе французов бывает усыплено, но никогда не угасает совершенно; скоро я составил армию, хотя из молодых и неопытных, но пылких, храбрых солдат.
Следствия наших неудач отозвались в Вандее, где снова вспыхнула междоусобная война. Я послал туда две превосходные дивизии армии Брюна, прославившейся победами в Голландии. Приближение этих войск и более умеренное управление заставило начальников роялистов положить оружие, и я мог употребить эти войска на восточной границе.
Как дурна была армия в Италии, также превосходны были соединенные теперь армии рейнская и швейцарская; я вверил начальство над ними Моро, отправив к нему необходимое число рекрутов, чтобы пополнить его корпуса и дать ему возможность действовать наступательно. Остаток бывших в моем распоряжении войск я собрал под Дижоном, где приказал образовать 40-тысячную резервную армию, которая должна была быть в готовности идти с этого центрального пункта, смотря по обстоятельствам, в Швабию, Швейцарию или Италию. Основание этой армии составляли дивизии, восстановившие порядок в Вандее.
Обладая Швейцарией, мы имели ту важную выгоду, что могли взять в тыл операционные линии неприятеля в Италии и Швабии. Первым моим намерением было оставить армию Массены в Апеннинах в оборонительном положении, и выдвинуть в долину Дуная резервную и рейнскую армии. Так как по конституции VIII года не позволялось консулам лично начальствовать войсками, я решился вверить кому-нибудь резервную армию, а большую предоставить Моро; но следуя за главной квартирой этой последней, я мог сам управлять действиями обеих. Я намерен был направить Моро так, чтобы он, выйдя из Шафгаузена, зашел в тыл Краю; оттеснил его в угол, составляемый Майном и Рейном, и отрезал от Вены; одним словом, чтобы он действовал так против левого фланга австрийского генерала, как действовал я пятью годами позже против правого фланга Макка при Донауверте: тогда бы мы беспрепятственно вступили в Австрию и в Вене завоевали Италию. Но не было никакой возможности преодолеть упрямство Моро, непременно хотевшего играть блистательную роль. Во-первых, он отказался от начальства, если я прибуду к армии; а во-вторых не согласился с моим предложением перейти Рейн в Шафгаузене, находя это слишком опасным. Я еще не довольно утвердился, чтобы войти в открытую вражду с человеком, имевшим значительное число приверженцев в войсках, которому не доставало только силы воли, чтобы стать на мое место. Надлежало с ним договариваться как с самостоятельной властью, потому что он действительно имел тогда весьма сильную власть. Итак, я должен был оставить ему начальство над прекраснейшей армией, какой Франция давно уже не видела, и позволить ему вести ее к Дунаю по его произволу; а сам решился идти с конскриптами своими через С. Готард в Ломбардию и приказал Лекурбу содействовать мне при первых успехах Моро.
В это время дела наши в Италии, казалось, были потеряны без возврата. Англия готовилась высадить туда армию; а Неаполь, Тоскана и Рим, наученные прошедшими событиями, могли собрать значительные средства для ее подкрепления.
Когда мы должны были оставить Италию, Директория вздумала отвезти Пия VI во Францию. Подобный поступок с этим достопочтенным старцем можно назвать непростительной ошибкой. Под правлением иллюмината Ларевельера Директория не могла надеяться переселить во Францию вместе с Папой и влияние его; но в тоже время она не имела средств к уничтожению этого влияния. Пий VI стоял уже одной ногой в могиле, и сошел в нее через несколько дней после своего приезда в Бриансон. Если бы он и остался жив, то конклав все-таки назначил бы преемника пленному папе [Наполеон также перевез папу во Францию; но тогда Рим был во власти его и он хотел только перенести престол св. Петра в Париж: в этом есть разница].
По смерти Пия VI конклав избрал знаменитого Киарамонти, епископа Имолы(9), который своими республиканскими проповедями не очень этого заслуживал. В начале 1800 года он был провозглашен папой под именем Пия VII. Впрочем, он был превосходный папа, и чувства, которые он питал ко мне, не изменялись никогда. Оба мы не раз сожалели о том, что наше взаимное положение делало нас противниками. Церковь хочет властвовать — и притом властвовать исключительно: политика Ватикана не изменялась со времен Григория; если и случалось, что она дремала при более умеренных и человеколюбивых папах, то всегда пробуждалась с большей дерзостью, и Европа никогда не должна переставать ее остерегаться. Я один был в таком положении, что мог соединить выгоды ее с пользами моей великой державы. Но об этом после; возвратимся к делам полуострова.
Англия, не упускавшая ни одного случая для вытеснения нас из какого бы то ни было приморского пункта, составила совокупно с Австрией новый план, чтобы выгнать нас даже из Генуи. Генерал Аберкромби, возвратившийся из своей неудачной экспедиции в Голландию, получил повеление собрать 20-тысячный корпус англичан в Минорке и подкрепить им имперцев. Весьма вероятно, что виды лондонского кабинета простирались далее Лигурии, и что он, в полной надежде на воинское счастье прекрасной армии Меласа, полагал водрузить знамена союзников даже на стенах самого Тулона.
Австрийскому генералу, армия которого втрое превосходила силой находившиеся в генуэзских владениях французские войска, действительно удалось 6-го апреля прорваться из Капро к Савоне, и таким образом разрезать надвое нашу оборонительную линию. Массена нашел необходимым броситься в Геную с правым флангом армии силой в 12 000 человек. Мелас приказал генералу Отту блокировать его с 35 000 австрийцев, между тем как Кайм должен был прикрывать Пьемонт; а сам он с оставшимися у него 30 000 обратился против левого фланга французской армии, которым командовал Сюше. Этот генерал, имея едва 8 или 9 000 человек, теснимый с фронта превосходящими силами и беспрестанно обходимый с левого фланга, должен был отступить до Вара, за которым и занял позицию; он был еще довольно счастлив, что успел спасти свой корпус, который легко мог быть отрезан в горах.
Как ни неприятны были сами по себе эти известия, но они мало беспокоили меня: они служили доказательством, что генуэзские владения обратили на себя все внимание Меласа, и что он отнюдь не готов отразить тот удар, который я намерен был ему нанести. Я чувствовал, что наступила выгоднейшая минута исполнить мой план и напасть на Италию с той стороны, с которой меня менее всего ожидали. Нельзя было терять ни од