нском СССР уже в 1948-м году), всего одна цитата показывает, что значил для США разгром Германии:
«Начавшая было развиваться американская химическая промышленность также была подавлена немцами в период, предшествующий Первой мировой войне. Одним из средств, при помощи которого был достигнут этот результат, явилось снижение цен. В течение десяти лет, с 1903 по 1913 годы, немецкие фабриканты продавали, например, салициловую кислоту в США на 25 % дешевле, чем в самой Германии. Это также относилось и к брому, щавелевой кислоте, анилину и другим продуктам. Подобным же средством был и «принудительный ассортимент»: чтобы купить какой-либо особенно нужный продукт из числа изготовляемых немецкими фирмами, американцы должны были купить весь ассортимент продукции. Таким образом происходило вытеснение с рынка американских фирм».
Чтобы сорвать экономическую экспансию Германии в Америке, Америка и спланировала военное подавление потенциала Германии руками Антанты, к которой заблаговременно пристегнули Россию.
А современные «россиянские» идиоты от истории всё талдычат нам о «забытой» «Отечественной» войне…
ПРИЗНАНИЕ Сэсюли тем ценнее, что даже в двадцатые годы чаще говорили о конкуренции не американских, а английских и германских товаров. Большая Советская энциклопедия писала в 1929 году в томе 15 на странице 601:
«По существу, история мировой торговли в эпоху империализма (до войны 1914—18) является историей напряжённого соревнования между Германией и Англией. Германский купец преследует английского буквально во всех частях света. В Южной Америке, в Японии, в Китае, в Персии, в Тунисе, в Марокко, в Египте, в Бельгийском Конго – во всех этих странах удельный вес импорта из Германии повышается, а из Англии уменьшается. Германские товары начинают вытеснять английские даже на рынках британских колоний».
Всё это было верно для вчерашнего дня, а если бы не было войны, то и для самих двадцатых годов…
А для тридцатых?
А для сороковых?
Перед войной, в 1913 году, крупнейший немецкий экономист (да и практический политик) Карл Гельферих пророчествовал:
«Развитие германских колоний и теперь ещё находится в первоначальной своей стадии. В будущем наши многообещающие начинания создадут нам колониальный рынок для наших промышленных продуктов и культуру сырья, необходимого для нашего народного хозяйства, как, например, культуру хлопка, и этим упрочат наше мировое положение».
Профессор Гельферих был ярым монархистом и, увы, не меньшим антисоветчиком. После убийства левыми эсерами в Москве в 1918 году германского посла Мирбаха он был назначен к нам послом и скоро вышел в отставку, считая, что «вредно создавать хотя бы видимость сотрудничества с большевиками». Но о хозяйственных вопросах Гельферих писал не с бухты-барахты: он служил в колониальном ведомстве, был статс-секретарём финансов, произвёл исчисление народного дохода Германии. И из его констатации следовало, что к тридцатым-сороковым годам Германия могла оставить далеко позади не только Англию, но и обойти Америку.
Мировой войной Америке удалось сбить немцев с темпа. Теперь можно было вздохнуть свободнее, а в какой-то мере и получить германские патенты, хотя к этой «святая святых» в Германии относились ревниво и не очень-то подпускали сюда даже победителей.
И, надо сказать, несмотря на все репрессии и репарации, немцы доказали, что они умеют сопротивляться даже на коленях. А германский Капитал сумел использовать для восстановления утраченных позиций все средства: прочные связи с Капиталом США, разногласия между Англией и Францией, но также и потенциал отношений с новой Россией…
Использовался и такой жестокий по отношению к собственному народу метод, как гиперинфляция. У инфляции было несколько причин, и ни одной объективной, как, собственно, вообще у любой инфляции. Вот и германская послевоенная гиперинфляция объяснялась не стихийными бедствиями и даже не катастрофическим недостатком материальных средств, а жадностью, жестокостью Капитала и его стремлением решить свои шкурные проблемы за счёт многомиллионных масс.
Формально инфляция началась уже 31 июля 1914 года, рейхсбанк прекратил обмен банкнот на золото. Тогда в обращении ходили «бумаги» на 2 миллиарда марок. Через девять лет, перед стабилизацией марки, бумажных денег было выпущено на 93 триллиона, а может и больше.
Заработная плата выдавалась каждый понедельник по индексам стоимости жизни, опубликованным в прошлую среду. Но и это не помогало, «покупательная сила марки таяла не по дням, а по часам». Последние слова взяты не из сентиментального романа, а из энциклопедического издания.
Хозяйки уходили на рынок с двумя корзинками: одна (маленькая) – для провизии, вторая (побольше) – для бумажных денег. И всё чаще в маленькой корзинке оказывались даже не суррогаты (Erzatz), а «суррогаты суррогатов» (Erzatz-Erzatz). Далеко не полный список продовольственных эрзацев превышал 11 тысяч названий!
До войны лучше германского рабочего оплачивался только американский рабочий. А в апреле 1922 года английский статистик Джон Гилтон подсчитал: чтобы купить один и тот же набор продуктов американскому каменщику надо было работать один час, английскому – три, французскому – пять, бельгийскому – шесть, а немецкому – семь часов с четвертью.
Курс доллара составлял триста марок за доллар, однако марку подорвала уже выплата первого репарационного миллиарда в августе 1921 года, и к концу 1922 года за доллар давали семь с половиной тысяч марок.
Окончательно же сводил с ума 1923 год: к марту доллар стоил 21 тысячу, к сентябрю – 110 миллионов, а к декабрю – более четырёх миллиардов марок! По сравнению с 1913 годом реальная заработная плата падала так: в апреле 1922 года – 72 процента довоенной, в октябре – 55, в июне 1923 года – 48 %.
Немцев спасали только дешёвый хлеб (который, к слову, до выпуска закона от 23 июня 1923 года добывался по развёрстке) и высокая урожайность хорошо поставленного сельского хозяйства. Немецкий бауэр даже после изнурительной войны получал с гектара в полтора раза больше пшеницы, чем канадец, и в два с половиной раза больше, чем американский фермер. Но Германия всё же голодала.
Наёмные рабочие от инфляции лишь страдали, а трагедией она стала для «среднего класса» – «миттельштанда». В Германии эти люди отличались особой бережливостью и охотно вкладывали сбережения в «твёрдопроцентные» облигации государственных и муниципальных займов, закладные листы ипотечных банков. Теперь, в течение одного 1923 года, труды всей жизни и расчёты на обеспеченную старость пошли прахом. Миттельштанд жил исключительно распродажей семейных ценностей и скарба.
Скажу в скобках, что «средний класс» по своим склонностям и воспитанию относился к социалистическим идеям прохладно, а чаще враждебно. Но он же не мог простить Капиталу вырванных «с мясом» былых благополучия и устойчивости личного бытия. Тот, кто стал бы в глазах бюргеров неким «усреднителем» между социализмом и капитализмом, да ещё выдвигал бы антиверсальские национальные идеи, был бы воспринят ими как Спаситель. Так что пройдёт десяток лет, и миттельштанд особенно активно поддержит национал-социализм Гитлера.
Капиталу же Германии гиперинфляция принесла колоссальные… прибыли. Для него она означала фактическую ликвидацию всего внутреннего долга. Кроме того, в самую сложную пору, когда надо было вновь налаживать экспорт, германские промышленные магнаты смогли оплачивать свои производственные издержки ничего не стоящими деньгами и заставить рабочих трудиться, по сути, за еду…
Зато «король Рура» Гуго Стиннес, спекулируя на разнице курсов и искусственно сбивая курс марки ещё ниже, создал гигантское объединение в тысячу предприятий и фирм с 600 тысячами работающих. Афера с этим сверхтрестом «Сименс-Рейн – Эльбе-Шукерт» лопнула (впрочем, в соответствии с замыслом), и на её развалинах возник грандиозный стальной трест «Ферейнигте Штальверке». Он-то и занял главенствующее положение в чёрной металлургии Германии и в европейском стальном картеле.
Германия тогда вообще была благодатным местом для людей с долларами. Канадскую корпорацию «United Europian Investors» создали в те годы специально для скупки акций германских предприятий: энергетических, машиностроительных, химических. Пример заурядный, и из общей массы его выделяло лишь то, что президентом корпорации с окладом в 10 тысяч долларов в год стал будущий президент США Франклин Делано Рузвельт, знаменитый «ФДР»…
Когда курс марки стабилизировался, ФДР продал свою долю, свыше тысячи акций, по 10 тысяч марок за штуку.
Марок уже не бумажных, а золотых…
ПИК гиперинфляции пришёлся на 1923 год не случайно. Как раз тогда германский Капитал и американский Капитал (в союзе с английским) решили ряд важных своих проблем. А германские промышленники ещё и добились на время особой сплочённости послеверсальских немцев. Этот интересный эпизод получил название «пассивного сопротивления» в Руре.
В 1922 году у власти находилось правительство Вирта – Ратенау, и оно вело «политику выполнения мирного договора». 28 июня Ратенау со своей виллы в Грюнвальде отправился на машине в министерство. По дороге его нагнала другая машина и на перекрёстке неожиданно преградила дорогу. Шофёр Ратенау резко затормозил, а преследователи открыли стрельбу. Потом взорвалась граната, и Ратенау был убит наповал. За тремя убийцами из организации «Консул» легко угадывался Стиннес.
Как уже было сказано, при Ратенау и Вирте был подписан Рапалльский договор с СССР – 16 апреля 1922 года. Осенью 1955 года бывший канцлер Йозеф Вирт рассказал в беседе с дипломатом Морицем Шлезингером, что к мнению о необходимости «выхода на Восток» он пришёл ещё летом 1921 года во время прогулки с сотрудником восточного отдела МИД бароном фон Мальцаном. А в декабре 1921 года Адольф Георг Отто (сокращённо Аго) фон Мальцан, барон Ватенберг унд Пенцлин из старинного мекленбургского рода, был назначен руководителем восточного отдела МИД. Впрочем, тогда Вирт ещё колебался, и лишь весной 1922 года, на Генуэзской конференции, поворот к Востоку состоялся.