В 38 г. преторов комиции, как кажется, снова стали избирать. Правда, эти выборы были еще большим фарсом, чем во времена Августа. Поскольку преторами избирались бывшие эдилы, а те уже были назначены, то это были выборы без выбора. Однако и такие выборы вызвали острое недовольство сената. И при всем презрении к раболепному сенату Калигула был вынужден отступить и в следующем году восстановить прежнее положение. Остальных избирательных функций комиции все же не получили.
Впрочем, и с народом Калигула не очень-то церемонился. Он, например, мог в жару приказать снять тент, прикрывавший зрителей во время игр, не раз провоцировал драки и с удовольствием смотрел на них, а затем жестоко разгонял толпу. Сам Калигула однажды пожалел, что у римского народа не одна шея, которую можно было бы перерубить одним ударом. И все-таки он заискивал перед толпой. Как и в начале своего правления, принцепс не раз распределял огромные суммы денег среди плебеев, устраивал грандиозные представления, осуществлял самые невероятные строительные проекты, дававшие, кроме всего прочего, возможность заработка многим людям. Это принесло свои плоды: основная масса римлян относилась к Калигуле весьма дружелюбно и даже с любовью. Может быть, даже можно говорить, что ни один преемник Августа не пользовался таким расположением римского плебса, как Калигула. Но все его жесты требовали огромных средств.
Не меньших средств требовала и роскошь императорского двора. В удовольствиях жизни Калигула не ограничивался ничем. Он говорил, что надо быть либо скромником, либо цезарем, и предпочитал быть цезарем. В результате все свое наследство он промотал меньше, чем за год. И тогда, чтобы пополнить казну, император прибег к ухищрениям. Были повышены и прямые, и косвенные налоги, введены новые косвенные налоги, так что не осталось ничего, что бы ими не облагалось. Он отстранил от сбора косвенных налогов откупщиков, чтобы иметь в казне как можно больше денег. С целью централизации денежного дела были закрыты многие провинциальные монетные дворы. На какое-то время деньги перестали чеканиться даже в Александрии. Не раз устраивались аукционы, на которых император приказывал покупать по невиданным ценам совершенно ненужные вещи. А во дворце он устроил публичный дом, доходы от которого шли в его казну. Калигула заставлял состоятельных людей делать его своим наследником, а затем ускорял смерть таких завещателей. И увеличение количества обвинений в оскорблении величества во многом имело ту же цель — присвоить имущество обвиняемых.
К провинциям и клиентским царствам он относился прежде всего как к собственному достоянию и раздавал их своим друзьям. Так, Калигула официально восстановил Иудейское царство, отдав его трон своему приятелю Агриппе. Так же официально была ликвидирована созданная Тиберием провинция Коммагена в Малой Азии, и ее царем был сделан сын последнего ее государя Антиох, тоже личный друг Калигулы. Троны Малой Армении, Понта и части Фракии были отданы сыновьям фракийского царя Котиса, товарищам его детства. Зато, наоборот, Калигула вызвал в Рим мавретанского царя Птолемея и, желая захватить Мавретанию, заставил его покончить с собой[54].
Все же, несмотря на кажущуюся бессмысленность его действий, в них прослеживается определенная логика. Принципат как политическая система был противоречив, ибо в нем соединились две противоположные структуры — монархическая и республиканская. Объективный процесс вел к усилению ее монархических элементов в ущерб республиканским. С самого начала Калигула подчеркивал, что своей властью он обязан не римскому народу и даже не сенату, а своему происхождению. На его монетах появляются портреты матери Агриппины и деда Агриппы, братьев Нерона и Друза, сестер Агриппины, Друзиллы и Ливиллы, причем изображения сестер сопровождаются атрибутами безопасности, согласия и благой судьбы. Не принимая фактически в расчет своего дядю Клавдия, он, однако, воздает ему почести и дает разные поручения. Став впервые консулом, он своим коллегой избирает именно его.
Конкретным примером государства, о каком мечтал Калигула, была эллинистическая монархия, а особенно монархия Птолемеев и, может быть, даже египетских фараонов. Ребенком он сопровождал отца в его путешествии по Египту, и явное обожествление там правителей, по-видимому, произвело на него неизгладимое впечатление. Ведь и Германика в Александрии пытались обожествить, но тот, искренне или лицемерно, отказался от этой почести. Его сыну стесняться было незачем. Недаром он даже хотел перенести столицу из Рима в Александрию. Но и оставаясь в Риме, он открыто шел к созданию самодержавного государства во главе с ним, обожествленным монархом. По примеру Птолемеев (или даже еще фараонов) он открыто жил со своими сестрами и даже хотел вступить с ними в официальный брак. В Рим была доставлена статуя Зевса Олимпийского, голова которого была заменена головой принцепса. Себя самого он начал отождествлять сначала с полубогами, а затем и с богами. А в конце концов он, как и египетский царь, был провозглашен богом — Caesar deus noster и вступил в брак с богиней Дианой, что, разумеется, не мешало ему иметь земную супругу. После смерти любимой им сестры Друзиллы в 38 г. он, во многом подражая Октавиану, развел Лоллию Паулину с ее мужем П. Меммием Регулом. Его последней женой стала не очень-то знатная Милония Цезония, которая родила ему дочь[55]. Свой дворец Калигула перестроил так, что существовавший храм Кастора и Поллукса стал его прихожей, и этих богов он счел своими привратниками. По приказу принцепса обожествлялись и члены его семьи.
Такой откровенный разрыв с римскими ценностями и традициями, нескрываемое ориентирование на восточный образец власти, открытое пренебрежение непрерывностью римской истории не могли не вызвать недовольства. И если плебс, по крайней мере его значительная часть, любил Калигулу, то правящие сословия относились к нему со все более росшей ненавистью. В условиях жесткой и даже жестокой единоличной власти сопротивление этих слоев могло вылиться только в заговоры. Особенно опасный для Калигулы заговор возник в 39 г. В нем приняли участие даже сестры императора, бывший муж еще одной сестры Μ. Эмилий Лепид, которого заговорщики прочили в принцепсы, командующий верхнегерманской армией Гн. Корнелий Лентул Гетулик и др. Заговор в Риме был раскрыт, многие, в том числе Лепид, казнены, а сестры отправлены в ссылку. Процессы по обвинению в оскорблении величества приняли грандиозные масштабы. Но на горизонте стояла армия, возглавляемая Гетуликом, довольно популярнным в своих войсках.
И Калигула в сентябре 39 г. отправился на Рейн. Двигался он туда необыкновенно быстро, приблизительно 18 миль в день, что превышало даже скорость движения армии Цезаря в Италии в 49 г. до н. э. Быстрота движения Калигулы показывает, сколь важным было для него как можно быстрее устранить опасность со стороны рейнской армии. Гетулик был схвачен и тоже казнен, а солдат император сумел успокоить богатыми подарками. Возможно, казнен был и тесть Гетулика Л. Апроний, командовавший войсками в Нижней Германии.
После этого Калигула совершил ряд небольших походов против германцев, перейдя во время этих походов Рейн, и начал готовиться к переправе в Британию. Туда его призывал бежавший с острова сын могущественного местного вождя Кунобелина (Цимбелина) Амминий. Однако вскоре подготовка к заморской экспедиции была прервана, и Калигула решил вернуться в Рим, возможно, не доверяя армии или боясь возникновения в столице нового заговора. Чрезмерно преувеличенные сообщения о своих победах Калигула пересылал в Рим, а вернувшись туда в 40 г., торжественно их отпраздновал. Еще по пути в столицу он направил своим прокураторам требование, чтобы они подготовили такой роскошный триумф, какого римляне еще не видели. Именно тогда, решив, вероятно, что теперь он имеет достаточный авторитет и силу, Калигула решительно выступил против сената, отказавшись от титула принцепса и пытаясь стать монархом плебса.
Такой неприкрытый курс принцепса на установление некоего вида царства, как определил цель Калигулы Светоний, вызвал в ответ возрождение политического республиканизма. И выражением его в значительной степени стал новый заговор. Точнее, возникли три параллельных заговора, затем объединивших свои силы. Заговоры были очень разветвлены. Заговорщиками были даже оба префекта претория. В заговорах участвовали люди с разными взглядами и целями. Среди них были те, кто ставил вопрос не о ликвидации принципата, а лишь о замене Калигулы другим человеком. И такой фигурой, вероятнее всего, был дядя правившего принцепса Клавдий. Несколько чудаковатый, интересовавшийся, как казалось, только наукой, особенно историей, он не считался опасным ни Тиберию, ни долгое время Калигуле. Но, когда Клавдий женился на Валерии Мессалине[56], внучке племянницы Августа Марцеллы-младшей, положение изменилось. Теперь у Клавдия вполне могли появиться дети, в жилах которых текла бы кровь основателя принципата. Это могло вызвать подозрения и даже страх Калигулы. Так что дядя, хорошо зная нрав племянника, вполне мог желать его смерти. Кроме того, несмотря на внешнюю неуклюжесть и сравнительно низкое общественное положение (брат Германика оставался всадником вплоть до своего вступления в консульство в 37 г.), он в действительности успел приобрести определенный политический опыт и некоторое влияние в обществе. Еще при Тиберии у него появились влиятельные друзья. После активности Тиберия и Сеяна Клавдий оставался единственным мужским членом правящего дома, а еще раньше, после усыновления Тиберия Августом и Германика — Тиберием, главой знатной фамилии Клавдиев Неронов, потому он являлся вполне приемлемым кандидатом на трон. Его фигура была довольно популярна у всадников. К заговору примкнули и люди, обиженные Калигулой и ненавидевшие его лично. Большое количество заговорщиков, однако, мечтали о полном уничтожении существовавшего политического строя и восстановлении старых республиканских порядков. При всем различии конечных целей и побудительных мотивов всех заговорщиков объединяли ненависть к Калигуле и стремление покончить с ним. И, как только сложились благоприятные для этого условия, они приступили к делу.